Инспектор последовал за ним. И, выйдя в залитый ослепительным светом тоннель сообщения, освященным веками жестом схватил Карлайла за шиворот и попросил проводить к начальству.
День сорок пятый
12.00, полдень
– Господи! Мне сейчас станет плохо! Честное слово!
Колридж показывал Дервле кое-что из записей Карлайла. Еще семнадцать изъятых полицией в доме оператора мини-кассет лежали рядом с видеомагнитофоном.
– Вы для него сделались чем-то вроде наркотика, – объяснил инспектор. – Когда смотришь эту подборку, приходишь к выводу, что он никак не мог вами насытиться.
– Пожалуйста, не надо! Не надо!
Пленок было очень много. Долгие часы записей. Крупные планы губ, когда Дервла говорила или ела, уши, пальцы, но больше всего, конечно, тело. Карлайл в буквальном смысле слова запечатлел каждую секунду, которую с третьего дня шоу «Под домашним арестом» она провела в ванной, раз от раза набираясь опыта съемки неосторожно продемонстрированных интимных мест.
Вода из душа частенько отворачивала намокшие трусики и приоткрывала волосы на верхушке лобка или, если Дервла поворачивалась задом, дюйм-другой прогалины между ягодицами. Оператор жил этими мгновениями и всякий раз, когда появлялась возможность, быстро приближал трансфокатором план.
– Какая же я дура! – проговорила Дервла сдавленным от возмущения и негодования голосом. – Могла бы догадаться, почему он такой добренький. Но я понятия не имела…
Обычно сильная и самоуверенная, глядя на немые картинки собственного тела, но показанного не целиком, а раздробленного на отдельные крупные планы, Дервла расплакалась. Слезы текли по щекам, а на экране в это время мыльная вода струилась по ее животу и бедрам.
– Вы получали на зеркале послания каждый день?
– Не каждый. Но часто.
– Что он писал?
– Ничего особенного: «Привет», «У тебя все отлично».
– Значит, он говорил об игре?
– Но без особых деталей. Он же писал задом наперед по испарине.
– Он когда-нибудь упоминал имя Келли?
– Нет. – Это была откровенная ложь. – То есть, кажется, как-то раз, – быстро поправилась Дервла.
– Так да или нет, мисс Нолан?
– Я же сказала, да. Он их всех упоминал. – Теперь она лгала наполовину. Только лучше это или хуже? – Понятия не имею, зачем он мне писал, – добавила девушка. – Я его не спрашивала.
– Он вас любит, мисс Нолан.
– Не говорите так.
– Любит, Дервла. Вы от этого никуда не уйдете. Сомневаюсь, чтобы его посадили за то, что он сделал. Значит, когда вы выйдете из дома, он будет вас встречать.
– Вы в самом деле так считаете?
– Мне приходилось сталкиваться с маньяками. Они не в состоянии избавиться от наваждения. К тому же, не забывайте, вы несколько недель с ним заигрывали.
– Я не заигрывала, – быстро возразила Дервла, но тут же поняла, что отрицать бесполезно. – Сама не знаю, как втянулась. Это была забава, развлечение. Понимаете, в доме так скучно. Одни и те же недалекие люди, с которыми даже невозможно поближе сойтись, потому что они соперники. Вы представить себе не можете! И тут появляется некто, кто пишет мне одной: тайный друг на воле, который желает удачи и сообщает, что дела идут хорошо. Вы не поверите, какой незащищенной чувствуешь себя в этом доме, как тут тоскливо. Кажется, ты ужасно уязвимая. Поэтому я очень обрадовалась, когда у меня появился тайный друг.
Дервла подняла глаза на экран, где все еще бежали снятые Карлайлом кадры. Она снова стояла под душем и, засунув руку в чашечку лифчика, намыливала грудь. Сквозь ткань четко обозначились контуры ее сосков.
– Можно это выключить?
– Я хочу, чтобы вы посмотрели следующий кусок.
Изображение душа сменилось общим планом женской спальни. Дело происходило ночью, и все девушки на первый взгляд крепко спали.
– Господи! У него была насадка ночного видения?
– Уверяю вас, дорогая, этот человек не упускал ни единой возможности.
Дервла лежала на кровати. Ночь стояла жаркая, и она укрывалась одной простыней. Девушка как будто спала. Но вдруг подняла веки и стрельнула глазами по комнате. Камера моментально сместилась в сторону и показала ее руку под простыней. Дервла держала ее где-то ниже пояса и, судя по движению костяшек, обозначавшихся рельефом под тканью, шевелила пальцами. Камера снова показала лицо. Глаза Дервлы оставались закрытыми, но с губ сорвался вздох наслаждения.
Та Дервла, что сидела в кабинете полицейского инспектора, покраснела до кончиков ушей.
– Это подло, – пробормотала она.
Колридж выключил магнитофон.
– Я хотел, чтобы вы поняли, что этот человек готов переступить все грани. И что вы были в некотором роде сообщниками. А теперь – нет.
Девушка перепугалась.
– Инспектор, вы же не считаете, что мои забавы с этим озабоченным имеют отношение… к убийству?
Колридж немного помедлил.
– Итак, вы признаетесь, что в его посланиях упоминалось имя Келли?
– Ну да, как-то было…
– Что он о ней сообщал?
– Что она нравится зрителям. И я тоже. Что мы обе нравимся.
– Понятно. Он уточнял, кто из вас нравится больше? Так сказать, ваш рейтинг?
– Конкретно нет.
– Таким образом, вы не знали, что до ее смерти занимали второе место?
– Нет, не знала.
– Напомните мне, мисс Нолан, каков приз победителя в этой игре?
– Приз увеличен. А на момент убийства составлял полмиллиона фунтов.
– Как идут дела ваших родителей на ферме Баллимагун?
– Простите, не поняла.
– У меня сложилось впечатление, что вашим родителям грозит опасность потерять ферму и родовой дом. И я стал размышлять, какие могут быть последствия? Сумеют ли они перенести потерю?
Дервла замкнулась и посуровела лицом.
– Я лично находилась в доме и ничего об этом не слышала. Но полагаю, переживут. В нашей семье люди крепкие.
– Спасибо, мисс Нолан, – поблагодарил ее инспектор. – У меня все. Пока все.
День сорок пятый
1.30 пополудни
Сначала Джеральдина ни за что не хотела оставлять Дервлу в доме.
– Черт бы подрал эту лживую сучку! Я ей покажу, как совращать моих операторов и пачкать передачу!
Тюремщица злилась – как подобные фокусы могли твориться прямо у нее под носом, а она ни о чем не подозревала? Ее профессиональная гордость была уязвлена. Джеральдина кипела от ревности к Дервле и горела желанием отомстить. Но вскоре здравый смысл одержал верх. Выкинув Дервлу, пришлось бы объяснять причины и выставить себя в глупом виде. Дервла стала самой популярной и обожаемой из всех «арестантов», а повторный вызов на допрос в полицию еще больше подогрел к ней всеобщий интерес.
Во всех утренних газетах появилась ее фотография: побледневшую, но все равно очень красивую Дервлу выводили из дома. Пресса тотчас же пересмотрела прежнюю версию и больше не терзала обвинениями в убийстве Сэлли. Теперь на шапках первых полос запестрела Дервла: «Полиция задержала Дервлу!», «Дервла под арестом!» Но дежурившие поблизости репортеры, захлебываясь, сообщили в вечерних новостях, что копам не удалось выдвинуть никаких обвинений. Шумиха вокруг Дервлы еще больше взвинтила интерес к передаче, и Джеральдина неизменно держалась в первых строках информационных сообщений.
Дервла нужна «Тому». Турнуть ее было бы непозволительной роскошью.
– Придется оставлять и этого извращенца Карлайла, – жаловалась Тюремщица. – Если мы выгоним его, а Дервлу нет, этот подонок сможет нас шантажировать. Я сама бы именно так и поступила.
День двадцатый
12.40 пополудни
Вильям Вустер, более известный как Воггл, был выпущен под залог в пять тысяч фунтов стерлингов, который внесли его родители. Полиция возражала против освобождения на том основании, что Воггл, этот бывалый обитатель всяких тоннелей и люков, был прирожденным бродягой и мог запросто улизнуть. Но судья, взглянув на доктора Вустера и его супругу – на нем твидовый костюм, на ней жемчужное колье, – не осмелился лишить таких солидных столпов общества их блудного сына.
Воггл бежал, не отъехав от суда и двухсот метров.
Представ на несколько минут пред ликом его величества закона, он вместе с родителями протолкался сквозь толпу дежуривших у зала судебных заседаний журналистов и скрылся в микроавтобусе, который должен был доставить его в лоно семьи. Но как только на очередном светофоре загорелся красный свет, он выскочил из машины и кинулся наутек. Предки уже много раз переживали подобные выходки строптивого чада и не стали бегать за ним по улицам. Они остались в микроавтобусе и подсчитали, что каждая минута свидания с сыном обошлась им в тысячу фунтов стерлингов.
– Больше никаких выкупов, – отрезал отец.
