Зайцев остановил машину возле первого подъезда пятиэтажного дома из красного кирпича, вышел, нагнулся к мальчишке лет четырех, который невозмутимо катил навстречу на двухколесном велосипеде:
— Мальчик, здравствуй, тебя не Максим зовут?
— Нет, — ответил малыш очень серьезно, — я Коля, а Максимка Павлов — вон, в песке играет. Он еще маленький. Эй, Максимка! — крикнул он. Розовощекий мальчик вытряхнул из большого игрушечного грузовика песок и подбежал к Зайцеву, посмотрел на него, на приятеля:
— Чего тебе?
— Максим, здравствуй! — Евгений Александрович поздоровался с ним за руку и присел на корточки. — Скажи мне, Максим, твоя бабушка, Елена Петровна, дома?
— Она стирает. А мамка с папкой в кино пошли, а меня не взяли, — он сморщил нос и всхлипнул. Больше всего на свете Зайцев не выносил детского плача.
— Не плачь, Максим, ты ведь мужчина, вот тебе денежка на мороженое, держи, пятьдесят копеек. И скажи, в какой ты квартире живешь?
— В этой! — мальчик показал на окна первого этажа и побежал к песочнице.
— Ну и ладушки, — пробормотал Евгений Александрович и, довольный своей находчивостью и тем, что на лавочках возле подъезда никого не было, быстро зашел в подъезд, прыжком одолел лестничный марш в четыре ступеньки и нажал голубую кнопку звонка.
— Открыто! Кто там? Заходите! — услышал он сильный красивый голос и, мгновение поколебавшись, толкнул дверь. Тесный коридорчик, и планировка, видать, типовая, какие он сотни раз видел, когда работал еще на «скорой помощи» и помогал фельдшерам — за это ему доплачивали — выносить на носилках тяжелобольных.
Из кухни в простой юбке и в ночной, глубоко открытой на груди рубашке вышла Елена Петровна. Увидев Евгения Александровича, она настолько опешила, что даже опустила руки, забыв прикрыть полуобнаженную грудь.
— Извините, — Зайцев потупил глаза и причмокнул, — это я вас потревожил.
Елена Петровна ойкнула, обняла свои плечи, убежала в спальню и сказала оттуда громко, чтобы он слышал:
— Господи, Евгений Александрович, миленький, как же вы меня напугали, как напугали. У меня даже сердце зашлось. Вы подождите, я сейчас, мигом, только переоденусь. Я же стирала. Мои в кино отправились, а Максимка на улице бегает, вот я и не закрываю дверь.
— Ничего, ничего, — он тоже повысил немного осипший от ругани с Настенькой голос.
— Да вы хоть за стол присядьте, ну что же вы!
Зайцев цепкими глазами окинул просторную комнату и усмехнулся. Большой, видать, грабитель этот Василий Серегин. Ничего-то у нее в квартире нет стоящего. Значит, он все себе берет. С ума сойти можно, как он ее ловко обманывает, прямо талант у мужика.
— А вот и я! — из спальни вышла Елена Петровна в джинсовой юбке, белой кофте и дурацком этом японском платке на плечах. Ну да господь с ее вкусами.
— Может, вам кофе приготовить?
— Благодарю вас, — удивленно улыбнулся Евгений Александрович, — я на минутку. Дело в том, что нам с вами на какое-то время надо прекратить, прервать наши встречи. Вы меня понимаете, надеюсь?
— А что случилось? — Елена Петровна томно отвела глаза к серванту, чтобы увидеть свое отражение. Этого еще не хватало!
— Ничего страшного. Но так нужно для… профилактики. Парадокс в том, что моя супруга н-немпого понервничала и накатала на меня письмо в милицию, в областную. Факты она привела в нем н-ничтожные. Но, вы сами понимаете, береженого бог бережет. И за мной, и за вами м-могут следить. Если вас вдруг пригласят в м-милицию, вы уж, пожалуйста, скажите, что н-ничего не знаете. И молчите, как рыба.
Елена Петровна побледнела, пальцы ее заметно вздрагивали. Она сцепила их и хрипло сказала:
— Не волнуйтесь, Евгений Александрович, я все отлично поняла. Вы для меня столько добра сделали, разве я могу вас подвести? Я никому ничего не скажу, ни при каких обстоятельствах. Я даже яд приготовила на этот случай.
— Что вы, господь с вами, — подскочил Евгений Александрович, — о каком яде вы говорите? Зачем?
— Успокойтесь, — Кудрявцева усмехнулась, — это я для себя припасла, мало ли что. Я ведь догадываюсь, что все это добром не может кончиться.
— Ну, Елена Петровна, миленькая, — Зайцев заволновался, — зачем вы п-пытаетесь копировать плохие фильмы? Жизнь человеческая д-дороже всего. Ну а если, не дай, конечно, господи, и п-придется вам пострадать когда-то, на все воля его. Скажите мне откровенно, у вас еще много з-золота?
Елена Петровна вскинула темные и длинные, торопливо подрисованные брови:
— Еще есть. Примерно граммов шестьсот. А что?
— Вы пока придержите его, л-ладно? Вполне возможно, что за вами уже следят. Поэтому, например, если недельки через три надумаете продавать, но не раньше, сделайте это через В-василия Митрофановича. Он ведь к заводу отношения н-не имеет, на него и никто не подумает.
— А при чем здесь завод? — удивилась Кудрявцева.
— М-миленькая, давайте не будем играть в кошки-мышки, мы с вами взрослые л-люди. И прекрасно понимаем, о чем идет речь. Словом, в б-ближайшие три, даже четыре недели, то есть месяц, вы д-держите слитки у себя. Я их просто пока не смогу у вас купить. У меня кончились д-деньги, и мне надо их заработать. А еще лучше мы сделаем так. Я сам п-приглашу вас открыткой, такой, какую мы п-посылаем нашим пациентам. Там будет обычный ш-штампик: явиться к зубному врачу такого-то числа в такое-то время. И все. Это б-будет для вас условный сигнал. Вы принесете с собой товар, а я у вас его куплю. Д-договорились?
— Через месяц? — разочарованно переспросила Елена Петровна.
— А пожалуй, лучше через два, — подумав, ответил Зайцев. — Как раз все успокоится. А я вам г-гарантирую, что возьму у вас эти шестьсот г-граммов по двадцать рублей.
— Но это же дешево. Я слышала, что можно продать и по сорок рублей за грамм.
— М-миленькая, да кто вам сразу даст столько д-денег? Вы что, фантазерка? Это ведь сразу двадцать четыре т-тысячи. Нет, это д-даже смешно! — Евгений Александрович поднялся. — Я вам вполне авторитетно г-говорю, что ваш металл с примесями, и специалисты с ним работать н-не будут и не станут у вас брать его за такую цену. Я возьму по д-двадцать и то лишь потому, чтобы выручить вас из сложившихся обстоятельств. Оптовый т-товар, кстати, и ценится меньше, вы д-должны это знать. Однако, Елена Петровна, м-миленькая моя, вы уж, бога ради, ради всех святых, не выходите н-на другого покупателя, не ищите его. Вы же такая наивная, доверчивая, вас обведут в-вокруг пальца, вы даже глазом н-не успеете моргнуть. Да еще, н-не приведи господи, засыпаться можете. Это ведь т-тоже пара пустяков. Чуть поспешил, смалодушничал, и г-готово. Ну как, вы обещаете мне? — Евгений Александрович протянул руку. Елена Петровна подала свою. Он галантно склонился и надолго прижался к ней губами. Потом выпрямился, посмотрел ей в самые глаза и прошептал: — Я н-надеюсь на вас. До встречи!
Через минуту он сел в машину, выехал на шоссе, вытер платком губы.
Ну, слава богу. Первое дело позади. Кажется, она поняла, что лучше затаиться. А в другой раз надо ей все-таки намекнуть, что ее Василий — большая сволочь. Надо раскрыть ей глаза, чтобы она не ему, а сразу мне приносила сырье. Уж как-нибудь я сумею получить из него золотые патрончики. И не буду ее так беззастенчиво грабить, как этот бандит. Я буду давать деньги за каждый четвертый полученный грамм. Этого ей вполне хватит на скромную, но приличную жизнь. Но это — чуть позже. Сейчас мне надо сделать еще одно. Надо спрятать слитки во втором тайнике на случай, если меня выследят и конфискуют имущество. Черт, какое казенное слово — имущество. То, что я копил, — имущество. Мои деньги, мое золото — имущество. Нет, имущество — это скорее Настенька, вот ее, пожалуйста, и конфискуйте.
Тайник в гараже ненадежен, гараж могут расковырять по кирпичику. Новый надо сделать в более надежном месте, куда никто и не подумает сунуться. Разумеется, не как Ольга — под подоконником на кухне. Это уже в кино показывали, и каждый дурак знает, что именно там чаще всего люди, имеющие кое-какие сбережения, прячут свои радости. А кто не имеет таких возможностей, тот проще: кладет свою зарплату на первую полочку бельевого шкафа под стопку отглаженных простыней. Но это уже маразм. До такого я никогда не опущусь. И второй пистолет тоже ведь надо положить куда-нибудь подальше.
— Оп-ля! — засмеялся Евгений Александрович. — Нашел!
Он развернулся и помчался к Людочке Пашутиной. Она уже вернулась из отпуска и даже звонила ему в поликлинику. Он сказал, что заезжал к ней, что стосковался и вообще хорошо, что она приехала, потому что она, Людочка, — такой человек, с которым есть о чем помолчать.
Гараж Эдгара она, слава богу, не продала, Зайцев уговорил ее оставить эту память о муже, который, кстати, большой оригинал, имея на руках неплохие деньги, обладая хорошими связями, строил этот гараж по кирпичику собственными руками, да еще потом хвастался, что сделал это, не в пример некоторым, честно. Ну, вот и дохвастался! Сколько лет прошло? Три года. А Зайцев, который никогда ни перед кем чужим не хвастался, пока живет и хлеб жует. В гараже у Эдгара можно и спрятать. Место отличное, а где оборудовать тайник, продумано заранее, когда Эдгар еще был жив и давал ключи, чтобы Евгений Александрович, понимавший толк в машинах и любивший их до самозабвения, кое-что ремонтировал в его стареньком «Москвиче», хозяин которого в это время в очередной командировке дергал зубы доблестным труженикам полей.
