действенное и решительное продолжение со стороны мужчин. Американки, сплотившиеся вокруг г-жи Бичер-Стоу, поднимают общественное мнение на решительную борьбу с рабством, но истинные причины войны между Севером и Югом лежат вне сферы чувств. «Женский день» 8 марта 1917 года, может, и приблизил русскую революцию, но все равно был только сигналом. Большинство женщин-героинь относится к барочному типу: это авантюристки, сумасбродки, знаменитые не столько благодаря значительным поступкам, сколько в силу своей особенной судьбы; величие Жанны д’Арк, г-жи Ролан, Флоры Тристан, если сравнить их с Ришелье, Дантоном, Лениным, главным образом субъективного свойства: это скорее образцовые фигуры, чем исторические деятели. Великий человек вырывается из массы и отдается на волю обстоятельств; женская же масса живет на обочине истории, а обстоятельства для каждой из них – это барьер, а не трамплин. Чтобы изменить облик мира, нужно прежде накрепко в него врасти, но женщины, крепко укорененные в обществе, покорны этому обществу; если они не предназначены для деятельности по Божественному праву – в этом случае женщины ни в чем не уступают мужчинам, – то честолюбивая женщина или героиня выглядит диковинным существом. Лишь когда женщины начинают чувствовать себя на этой земле как дома, появляются такие личности, как Роза Люксембург и г-жа Кюри. Они с блеском продемонстрировали, что не неполноценность женщин обусловила их ничтожную роль в истории, а, наоборот, ничтожная роль в истории обрекла их на неполноценность[75].
Это особенно бросается в глаза в той области, где женщинам лучше всего удалось утвердить себя, – в области культуры. Их судьба была тесно связана с развитием литературы и искусства; уже у германцев функции пророчиц и жриц возлагались на женщин; поскольку женщины – маргиналы и находятся на обочине мира, именно к ним обратятся мужчины в попытках преодолеть границы своего универсума с помощью культуры и достичь чего-то иного. Куртуазный мистицизм, гуманистическое любопытство, вкус к красоте, расцветающий в ренессансной Италии, прециозность XVII века, передовой идеал XVIII века приводят в разных формах к прославлению женственности. Женщина тогда занимает главное место в поэзии, становится содержанием искусства; располагая досугом, она может предаваться духовным усладам; вдохновительница, судия, аудитория писателя, она становится его соперницей; часто именно благодаря ей берет верх тот или иной тип чувствительности, та или иная этика, питающая мужские сердца, и тем самым она влияет и на собственный удел: женское образование – это в основном завоевание самих женщин. Но хотя коллективная роль женщин-интеллектуалок весьма значительна, их индивидуальный вклад в целом куда менее ценен. Женщине принадлежит привилегированное место в сфере мысли и искусства потому, что она не вовлечена в действие; но именно в действии лежит живой источник искусства и мысли. Обочина мира – не самое благоприятное положение для того, кто стремится сотворить этот мир заново: и здесь тоже, чтобы вырваться за пределы данного, нужно для начала иметь в нем глубокие корни. Для тех категорий людей, которые коллективно удерживаются в приниженном состоянии, личная реализация почти невозможна. «Куда прикажете деваться со своими юбками?» – спрашивала Мария Башкирцева. А Стендаль говорил: «Все гении, родившиеся женщинами, пропадают для общественного счастья». Собственно, гениями не рождаются, гениями становятся; а до сих пор положение женщины делало это становление невозможным.
Антифеминисты черпают в анализе истории два противоречивых аргумента: 1) женщины никогда не создавали ничего великого; 2) положение женщины никогда не мешало расцвету великих личностей женского пола. Оба утверждения не вполне добросовестны; успехи отдельных избранниц не могут ни компенсировать, ни оправдать систематической приниженности на коллективном уровне; тот факт, что успехи эти редки и ограниченны, как раз и доказывает, что обстоятельства им не благоприятствуют. Как утверждали Кристина Пизанская, Пулен де ля Барр, Кондорсе, Стюарт Милль, Стендаль, женщина не имела возможностей никогда и ни в одной области. Именно поэтому сегодня многие из них требуют для себя нового статуса; и, повторяю, им не нужно, чтобы их превозносили как женщин: они хотят, чтобы в них самих, как и в человечестве в целом, трансценденция одержала верх над имманентностью; они хотят, чтобы им наконец были предоставлены абстрактные права и конкретные возможности, без сочетания которых свобода – не более чем мистификация[76].
Сейчас это стремление осуществляется. Но мы живем в переходный период; мир, всегда принадлежавший мужчинам, пока по-прежнему в их руках; большинство институтов и ценностей патриархата еще сохраняется. Далеко не везде женщинам предоставлена вся полнота абстрактных прав: в Швейцарии они до сих пор не голосуют, во Франции закон 1942 года в смягченной форме закрепляет прерогативы супруга. А как мы сказали выше, абстрактных прав всегда недостаточно, чтобы дать женщине конкретную власть над миром; истинного равенства полов на сегодняшний день все еще нет.
Во-первых, бремя семейной жизни для женщины по-прежнему намного тяжелее, чем для мужчины. Мы видели, что материнские обязанности сократились благодаря контролю за рождаемостью – открытому или тайному, но практика такого контроля распространена не везде и соблюдается не строго; поскольку аборт официально запрещен, многие женщины либо подрывают свое здоровье подпольными абортивными средствами, либо изнуряют себя многочисленными беременностями. Забота о детях и домашнее хозяйство до сих пор лежат почти исключительно на женских плечах. В частности, во Франции традиции антифеминизма настолько стойки, что мужчина счел бы для себя унижением участвовать в исконно женских делах. В результате женщине труднее, чем мужчине, сочетать семейную жизнь и работу. В тех случаях, когда общество требует от нее этого усилия, ей живется намного тяжелее, чем ее супругу.
Рассмотрим, например, долю крестьянок. Во Франции они составляют большинство женщин, участвующих в производительном труде; как правило, они замужем. Незамужняя женщина чаще всего фактически остается прислугой в доме отца, брата или сестры; хозяйкой дома она становится, лишь признав над собой власть мужа; в разных регионах нравы и традиции отводят ей разные роли: нормандская крестьянка во время трапезы сидит во главе стола, тогда как корсиканская женщина не садится за один стол с мужчинами; но в любом случае она, играя важнейшую роль в домашнем хозяйстве, разделяет обязанности и интересы мужа, вместе с ним владеет собственностью; она пользуется уважением и нередко является фактической главой семьи, то есть занимает примерно то же положение, что и в древней сельскохозяйственной общине. Ее моральный престиж часто равен или превосходит престиж мужа, но конкретное ее положение намного тяжелее. На ней одной лежит уход за садом, птичьим двором, овчарней, свинарником; она принимает участие и в тяжелых работах: чистит стойла, унавоживает, сеет, пашет, пропалывает, косит; она копает, удаляет сорняки, жнет, собирает виноград, а порой и помогает нагружать и разгружать возы соломы, сена, дров и
