- Ба! Уже наготовила трав! - изумился жрец, с удовольствием дыша всей грудью. - Не выгонишь меня? - улыбаясь, спросил он немного испуганную Эфанду и бесцеремонно сел на стул.
- Нет, Бэрин! Добро пожаловать, - чуть-чуть растерянно, но нежно и сердечно пригласила Эфанда, одернув скромное льняное платье: она только что прикрепила последний пучок травы к стене, а потому и распоясалась, и немного разлохматилась. Бэрин залюбовался Эфандой: порозовевшая, нежная, сероглазая, светловолосая и вся такая естественная и простая. Вот она подпоясала плетеным пояском платье, накинула на плечи тонкий ажурный убрус, привела в порядок волосы и улыбнулась.
"Боги! - подумал Бэрин, глядя на Эфанду. - И эта девочка - жена! Такие ручки! Такая точеная шейка! А головка! Как у русалки!.. Нет, эта головка умеет запоминать нужные советы. Эта головка унаследовала от отца Верцина ум и прекрасную память, а от матери Унжи - терпение, нежность и красоту. Ей хочется поклоняться бесконечно... Да, именно такая жена нужна нашему Рюрику", - думал Бэрин, по-хозяйски рассматривая любимую жену своего рикса.
- Я слушаю тебя, наш достославный верховный жрец! - нежно проговорила Эфанда и посмотрела в глаза Бэрину.
"Ни тени беспокойства, - снова подметил жрец, наблюдая за Эфандой, и захотел, чтобы она еще что-нибудь сказала. Он бессознательно улыбался, глядя на нее, и радовался ее красоте, как ребенок, который впервые увидел прекрасный цветок. - И все-то ей к лицу: и это серое платьице, и этот голубой убрус..."
- Не попьешь ли киселя овсяного? - между тем спросила Эфанда и налила жрецу в глиняный горшочек киселя. - Устал ведь, на, выпей! - ласково предложила она и заставила Бэрина выпить весь кисель.
Бэрин выпил кисель, поставил на стол горшок, вздохнул и вдруг без обиняков спросил:
- Эфанда, ты хорошо запомнила облик князя... Вадима?
Эфанда немного нахмурилась, сосредоточилась и твердо ответила:
- Да, помню.
- Ты... поможешь мне свершить над его образом... заклинание? - медленно выговаривая тяжелые слова, хмуро спросил Бэрин. Он исподлобья смотрел на Эфанду и знал, что решиться на такое ей будет трудно.
Эфанда вскрикнула, широко раскрытыми глазами оглядела поникшего жреца и с ужасом прошептала:
- Н-нет.
- Н-нет, - как эхо повторил Бэрин и понял, что сейчас он не просто дотронулся до нежной души Эфанды - он тяжело ранил ее. Зная, что молчать в таких случаях нельзя, Бэрин выпрямился и, видя, как часто вздымается невысокая грудь княгини, глухо проговорил: - Эфи, ты не на небесах живешь и ведаешь, что враги твоего Рюрика не гнушаются ничем. Они уже несколько раз проводили... заклинание над его обликом...
Эфанда ахнула и мгновенно побледнела.
- Какое варварство, - с ужасом прошептала она и недоверчиво покачала головой. - Не может быть. - И, не веря ни Бэрину, ни самой себе, хмуро посмотрела на жреца.
- Ты замечала, как он иногда... как бы каменеет? -тихо спросил жрец, видя ее мучения. - Напрягает спину, скрывает ото всех боль, пронизывающую лопатки?
Эфанда молча кивнула головой.
- Это и есть проявление заклинания, - мрачно подытожил Бэрин. - И ты прости меня за жестокость, Эфи, но мне очень хочется тем же ответить и Вадиму, - резко завершил он и встал.
Лицо Эфанды преобразилось: оно стало суровым, и Бэрин не смог сразу понять, подурнела она при этом или нет.
- Я... не могу... убивать, - тихо, но решительно заявила Эфанда, глядя на жреца снизу вверх.
- Заклинание - это еще не убийство, - возразил ей жрец и, нагнувшись к ней, настойчиво проговорил: - Особенно удачно оно получается тогда, когда его свершают люди, кровно заинтересованные...
- Нет! - решительно перебила она его и встала. - Я ненавижу Вадима, Гостомысла, их зломыслие, козни, но... я не верю, что они хотят смерти Рюрика! - горячо проговорила она, глядя прямо в глаза жрецу.
- Я бы тоже не хотел в это верить, но нынешнее появление норманнов чьих рук дело? - терпеливо спросил ее жрец.
- Это испытание крепости, - возразила Эфанда. - Оно любопытно всем: и Гостомыслу, и Вадиму, и викингам, но... это не должно закончиться... смертью Рюрика, - наивно предположила она и тут же поняла свою ошибку. - Д-да, я понимаю... - растерянно продолжила она, не обратив внимания на явное сомнение Бэрина. - Я сглупила... Ведь там все может быть... - уже медленнее ис подступающим к сердцу холодом проговорила она.
- Вот именно, - согласно закивал головой жрец, - и ты должна помочь мне...
- Нет, Бэрин, нет! - горячо запротестовала Эфанда, перебив жреца. Прошу тебя, не... - Она хотела сказать: "Не подстрекай меня к этому", но сдержалась; нетерпеливо и гневно посмотрела на жреца и ни звука больше не произнесла.
Бэрин посмотрел в ее растревоженное, посуровевшее лицо и мрачно подумал: "Да, это не Руцина. Та бы, не задумываясь, с азартом охотницы совершила весь обряд заклинания да еще повторила бы не раз... Но Руцина разлюбила Рюрика, а до Дагара ильменские правители пока еще не добрались..."
- Хорошо, Эфи. Я ведаю, что заклинание - дело параситов и мужчин, глубоко вздохнув, медленно проговорил Бэрин. - Но не должна же ты забывать, что ты дочь вождя и жена князя! - сурово продолжил он в встретился со страдальческим взглядом ее больших серых глаз. - Твое положение обязывает тебя быть... более решительной, - как можно жестче добавил жрец, сознательно не пощадив ее нежной души. - Княгиня рарогов-русичей должна быть стойкой! величественно изрек он на прощание и понял, что о снах князя с ней, бесполезно разговаривать: Рюрик наверняка держит ее в полном неведении. Князю нужна нежная, не обеспокоенная мраком жена...
"Молодец, Рюрик! -угрюмо подумал жрец и снова глубоко вздохнул: Настоящий мужчина!.. Но мне-то как оберегать его? - горестно спросил он самого себя, покидая клеть младшей княгини. - Ведь все мои заклинания, с моей кровью, будут мало способствовать успеху... А утром - бой с викингами", - хмуро вспомнил Бэрин и поспешил в свой дом.
* * *
...Наутро норманны ринулись куда полегче - в город, но там никого не обнаружили и, озадаченные, окружили новую крепость.
Сначала в крепости были слышны вой, вопли, свисты да мощный топот конницы, кружившей за ее стенами и искавшей слабое место.
Рюрик дал команду, и в наступающих посыпался град острых камней, ярко пылающих факелов, тьма быстрых стрел. Из узких щелей-бойниц торчали круторогие металлические крюки, выдвигавшиеся из стены под разными углами на пятнадцать локтей. Они грозили беспощадно искалечить приблизившихся к ним людей или коней. Кони ржали; люди стонали, кричали от ожогов и ран или падали замертво под стрелами либо от ударов канатных узлов, запускаемых с силой с высоты стен крепости...
Два дня и две ночи штурмовали норманны Ладожскую крепость. На третье утро Рюрик дал команду тихонько вывести лучников и меченосцев из крепости и дать беспощадный бой измученным врагам прямо возле ее стен: помощь рарожским гриденям будет постоянной.
Норманны, слабо отбиваясь, желали уже только одного - прорваться к дороге, ведущей на пристань, но отступление было преграждено соединенными силами секироносцев и лучников. Враги яростно отбивали ух натиск, но лишь мелкие их отряды, пробиваясь через лес и болото, смогли попасть на пристань, где сторожевые воины норманнов держали ладьи в полной боевой готовности...
- Удрали викинги! - кричали счастливые варяги-русичи, крутя синеволосыми головами...
- Отбилися! Потерь почти нетути! - растерянно и удивленно говорили ладожане, улыбались счастливые и сердечно благодарили Рюрика с дружинниками за спасение от дерзкого врага. Немногословно, улыбчиво, но со слезами на глазах обнимали они варягов или гладили их по плечам. Как сроднились и сблизились все они за эти четыре беспокойных дня! Никто ни с чем не считался - работы хватало всем; заботы были общие. Кто-то кого-то обмывает, кто-то кому-то рубаху зашивает, кто-то кому-то еду подает... А кругом смех, смех, и никому по своим очагам расходиться не хочется.
И тут как будто в воздухе родилось слово: "Пир". И превратили это слово в волшебный венок, сплетенный из божественных цветов, каждый из которых означал верность, дружбу, мир и любовь друг к другу; каждый из которых равный с равными сплетался крепкими стебельками, и, поддерживая друг друга, сомкнулись цветы в счастливый семейный круг.
Потянули ладожане варягов к себе в город; настелили на полянах льняные покрывала. Тут и появились сначала венки из цветов, затем нехитрая еда: цежи кисельные, сыта, сыры молочные, хлебы печеные, рыба вяленая, конина отварная; затем выкатили бочки с квасом, а где и на бочку с медом не поскупились.
Ладожанки надели на себя лучшие льняные и холщовые подпоясанные узорными кушаками платья с металлическими коробочками на груди, бусы из зеленого бисера. Блестели веселые глаза, светились задорные улыбки, краснели румянцем щеки, и звенел вокруг заразительный смех. Бойко и ловко плясали ножки, обутые в кожаные чувячки, ласково касались руки плеч синеголовых, и без конца раздавался один и тот же вопрос:
