class="p1">Начальник отдела был худ и подтянут, аккуратен и ухожен. Чёрные гладкие волосы разделил идеальный пробор.
— Родине и закону вообще-то. Но — так сложилось. Пришёл на практику в Первомайский, когда там взорвали магазин, КГБ расследовало как теракт.
— Но там же какой-то уркаган, насколько нам говорили…
— Вам сказали правильно, но не всё. Я узнал остальное, о чём товарищи из конторы настоятельно рекомендовали не распространяться. Потом, после практики, выпало так, что я ездил на гастроли с «Песнярами». Гитаристом. По ходатайству минкульта даже был освобождён от военных сборов в универе. КГБ за «Песнярами» присматривал. Меня сочли благонадёжным.
— Гитарист «Песняров»… У тебя столько талантов, но всего три оконченных уголовных дела.
— Получается, я всё время в группе. Командный игрок. Вдобавок, меня используют в оперативных комбинациях. Предсказываю, КГБ через неделю, максимум — десять дней вернёт вам дело Василевича по угонам. Там все подробности в деле, КГБ внедрило меня в среду любителей автогонок. Теперь я — свидетель, даю показания против других зрителей. Много чего было…
— Но всё это уголовный розыск. Почему ты не у Папаныча? Он же как ты — из Первомайского. Или не в ОБХСС? Зачем ты в следствии?
— Сам до конца не понимаю, — признался Егор. — В управлении КГБ мне объяснили, что в 1983 году самая главная задача для Белоруссии — отремонтировать экономику. Поэтому Андропов прислал первым секретарём Слюнькова из Госплана, а не кого-то, карабкающегося чисто по партийной лесенке. Заменят многих. Комитету, милиции и прокуратуре поручается все силы бросить на предотвращение хищений и злоупотреблений в экономике. Почему-то считают, что я принесу наибольшую пользу на этом месте. Пётр Алексеевич! У вас же не заполнили мной вакансию. Добавили штатную численность и меня, такого странного, подсуетили.
— Лучше бы на это место взял кого-то из старших следователей с района. Тебя — к операм.
— Но мы люди военные и исполним приказ. Мне найдётся уголок с сейфом и столик с пишущей машинкой?
— Практически — нет. Наши все сидят по двое, — Иванков на минуту задумался, перебирая в уме интерьеры следственных кабинетов. — Так, дуй к Чешигову. У них есть приставной столик для практикантов. И сосед Чешигова с понедельника ушёл в отпуск. Павлу я сейчас наберу.
— Спасибо, товарищ полковник. Здесь полагается проставляться? По поводу вхождения в коллектив?
Иванков переменился в лице.
— Даже не вздумай! Это — горуправление, а не райотдел. Здесь банкет в служебном кабинете чреват увольнением. Коллективная пьянка — пятнадцать лет расстрела! Чешигов тебя вразумит. Третья дверь после моей, там табличка есть.
Переступив порог в поисках своего нового рабочего места, Егор сначала подумал, что ошибся дверью. Это был не кабинет, а архив. Точнее — склад, и не при особо аккуратном кладовщике. Толстенные гроссбухи занимали подоконник, столы, включая обещанный приставной, стулья, шкафы, пространство над шкафами, часть лежала просто на полу. Словно обитавший здесь следователь открыл магический портал в мир бумаги, и оттуда как попёрло!
— Вы — к кому?
— Я — к себе. Согласно высочайшему повелению Петра Алексеевича… Так, кажется, ещё Петра Первого звали? Короче, здесь мне предназначено трудиться. Егор Егорович Евстигнеев, лейтенант, переведён из Первомайского. Стаж службы — три с половиной месяца.
Чешигов, колупавшийся в раскрытом гроссбухе и что-то из него выписывавший, недоверчиво покачал головой.
— Я, конечно, про тебя услышал, начальник звонил, и приказы выполняю. Но посмотри сам, куда ты здесь ввинтишься?
— А ваш товарищ, когда он не в отпуске, умещается?
— Часть макулатуры — его. Сдвигает, часть перемещает под стол. Лейтенант, тебя тоже на ОБХССные дела бросили?
— Партия и правительство особое внимание уделяют борьбе с хищениями социалистической собственности, подрывающими советскую экономику, — ответил Егор, пародируя голос теледиктора. — Да, бросили. Можно сказать — кинули. Добавили штатную единицу, но не прибавили ни квадратных метров, ни даже пишмашинки. Хоть свою покупай. Я — просто Егор. А вас по имени-отчеству?
— Просто Паша. И на «ты».
Закопавшийся в бумагах имел цвет лица, позволяющий в них спрятаться, с тем же жёлто-землистым оттенком, а упрямая чёрная шевелюра, густая, коротко стриженая и торчащая, словно трава на газоне, напоминала кляксу, поставленную нерадивым бухгалтером. Одутловатое лицо, нос картошкой, глаза, слезящиеся от созерцания квадратных километров документации дополняли образ Дон-Жуана или Алена Делона, но с приставкой «анти». Высокий и спортивный Егор внутренне содрогнулся: неужели и он, отработав сколько-то лет в УВД, обретёт подобный вид?
— Я пока в помощь… Паша, что ты пытаешься выкопать?
Он свалил папки со стула отпускного напарника Чешигова, скинул куртку-аляску и уселся напротив.
— Поручение КГБ. В фуре, перевозившей телевизоры «Горизонт» в Польшу, обнаружили несколько чемоданов. В них — дохренилион часовых механизмов, опознанных как ливер из наручных часов с минского завода «Луч». Пятьдесят тысяч штук. Фактически — часы, но без корпуса, стекла, стрелок и ремешка. Розничной цены на механизм в отдельности нет, гэбисты по согласованию с дирекцией завода установили её, для круглого счёта, в три рубля. Итого сто пятьдесят тысяч, особо крупный размер хищения, расстрельная статья.
— А дирекция завода…
— Пребывает в унынии, потому что зам директора по производству, главный бухгалтер и начальник цеха поправляют здоровье в американке. Написали уже несколько повинных, но ни одна не касается этого груза. Чекисты бодро изъяли два кубометра документации, отражающей движение комплектухи в сборочный цех и из него, после чего затребовали в группу следователя из УВД и привезли кубометры нам: разберись. Напарник тотчас взял бюллетень и написал рапорт на отпуск, хоть и у него запара с делами. Но КГБ у него над душой не висит. Выйдет из отпуска — продлит сроки.
— А ты?
— Разобрать, откуда берётся неучтённый левак, выше моих сил. Одних шестерёнок — десятки, да там ещё разные модели механизмов, чёрт ногу сломит… Пишу поручение в следствие Москвы, чтоб организовали там экспертизу на аналогичном часовом заводе и выявили пути хищения. По крайней мере, от этих залежей на полгода буду избавлен.
Егор задумчиво оглядел Монблан из бумаги.
— Дело в производстве следователя КГБ?
— Полупанова.
— Твою мать… А лучше — его мать. Не понимаешь? Это — небожитель. В КГБ сплошь оперативные работники, немного технических, а следаков — единицы. Расследуют только контрреволюционные преступления типа измены Родины, шпионажа, теракта с покушением на главу государства. Как ты думаешь, такого много случается в Беларуси?
— Боюсь, вообще не случается.
— Боюсь, — передразнил Егор,
