Однажды, ранним утром, полеты летом начинались очень рано, проносясь, очередной раз над своим любимым островом, я с удивлением обнаружил на нем целый палаточный городок из разноцветных палаток. Красные, зеленые, синие, желтые они компактно расположились на песчаном берегу. Жители городка мирно спали, что меня и возмутило. Прижав истребитель как можно ниже, я «врубил» форсаж и ушел боевым на повторный заход. Второй заход был более скоротечным. На высоте около десяти метров я разогнал свой «Сухарь» до тысячи километров в час. Появился и первый зритель он стоял возле палатки и ошарашено смотрел в мою сторону. Я опять включил форсаж, и чтобы самолет не разгонялся выпустил тормозные щитки – четыре больших «лопуха» в задней части фюзеляжа. Я представил себе, какой грохот стоит за моим истребителем. И опять крутой боевой разворот с восходящей бочкой, и повторный заход на остров. В третьем заходе я снизился настолько, насколько мне позволяла скудная растительность. Высота была метров пять не больше. На сей раз из палаток выскочили все обитатели острова. Девушки и парни с напряжением ждали моего появления. Наверное для многих оно было совершенно неожиданным и страшным, я успел заметить, что несколько человек упали на землю. Промчавшись очередной раз с тормозными щитками на скорости более тысячи километров, я круто взмыл вверх с углом шестьдесят градусов, убрал тормоза и выполнил, как бы прощаясь, несколько бочек подряд. На высоте я услышал голос руководителя, который настойчиво запрашивал мое место.
– Подхожу к третьему, – уверено успокоил я потерявшего меня руководителя.
Командир звена Олег Рюмин был со мной сдержан, но достаточно доброжелателен, чего нельзя было сказать о его отношении к Анатолию Голушко. Казалось, он постоянно к нему придирается по мелочам. Толик обладал красивым каллиграфическим почерком и хорошо рисовал. Его рабочая тетрадь была настоящим произведением искусства. На каждой странице был рисунок, показывающий или пространственную траекторию полета, или кабину самолета, или последовательность действий летчика на каком-то этапе. Но командир звена постоянно находил изъяны в его подготовке и «драл» по полной программе. По жизни Толик был славный парень, по-детски немного наивный, свято верил в мужскую дружбу, очень любил свою жену Галку, и души не чаял в маленькой дочери. И Анатолия многие любили и уважали, изредка подтрунивая над его наивностью.
Олег любил мужские посиделки и нередко проводил свободное время в компании холостяков за кружкой пива. Мы часто вели разговоры на всевозможные темы, связанные с авиацией. Я никогда не злоупотреблял почти приятельскими отношениями со своим командиром, не лез ему в душу, не задавал некорректных вопросов. Даже за столом называл его строго по имени-отчеству. Но однажды все-таки задал ему вопрос, который вертелся у меня на языке: почему он так относится к Анатолию? И в ответ услышал, что Голушко рано или поздно убьется. Поначалу я изумился, а потом понял: инструктор «расшифровал» профессиональную непригодность моего однокашника. Он не мог прямо сказать, чтобы тот уходил из авиации, но и сознавал, что оставаться в ней ему нельзя. А сама действительность той поры заставляла оставаться в авиации неспособных пилотов, и большая часть из них, если вовремя не уходила, то погибала. Возможно, эти противоречия постоянно мучили моего командира, и придирки были его своеобразной защитной реакцией. Может быть, так он пытался выжить моего однокашника из армии, давая ему шанс остаться в живых. Явных-то причин для списания не было, летчик уже второй год летал самостоятельно – и это еще больше злило Рюмина.
В один из летных дней Толик Голушко, пролетая по кругу, крутил бочки. Было это над Трусово, километрах в десяти от аэродрома. Глазастый подполковник Переверзев заметил это хулиганство с земли. Проводив взглядом самолет Анатолия, который выполнил полностью круг, он подозвал командира полка:
– Спорим, сейчас подойдет к первому развороту и выполнит бочку.
– Да брось шутить, Михаил Андреевич, – недоверчиво ответил Миронов.
Оба стали наблюдать за удаляющимся самолетом. И действительно, на удалении десять километров едва видимый самолетик крутанул бочку. Миронов тут же бросился к телефону выяснять, кто посмел. Вычислить Голушко не представило большого труда, и к моменту заруливания на ЗЦ его уже ждала целая команда во главе с командиром полка. Больше всех проступку своего подопечного обрадовался Олег Рюмин, у которого появился повод отстранить его от полетов раз и навсегда.
Суровая кара не заставила себя ждать, и бедолагу не только отстранили от полетов, но и сняли со всех видов летного довольствия. На него было страшно смотреть. Обычно разговорчивый и общительный, Анатолий ходил мрачнее тучи. Оказывается бочку он крутил для своей жены, у которой был день рождения. При мне в полку он больше не летал, и Олег Рюмин после этого инцидента успокоился.
Лето 1976 года. Впервые нам, молодежи, доверили участвовать в полковых учениях. В составе полка мы совершаем маневр на аэродром Ростов-на-Дону. Двадцать восемь экипажей, из них девять моих однокашников, впервые должны были взлететь в Астрахани, а приземлиться на другом аэродроме. Для нас это было своего рода экзаменом после первого этапа обучения в боевом полку.
Сказывалась пора «озеленения» и вопреки всякой логике нас назначили ведущими пар и звеньев. А назначили потому, что у большинства из нас допуска в составе групп не было и наши «дикорастущие» командиры, почему-то решили, что ведущим группы лететь гораздо проще, чем ведомым. С высоты пройденного мной опыта, это был настоящий авантюризм, но в то время я мало задумывался об этом, вернее считал, что так и должно быть.
Ведущим первого звена был Шура Швырев, а ведомыми у него – командир полка подполковник Миронов, старший штурман дивизии подполковник Савченко и заместитель командира полка подполковник Сорель, все высококлассные летчики и лидеры по жизни. Я был ведущим второй пары второго звена, следовавшего за первым на десятиминутном интервале.
На протяжении всего полета в эфире не умолкали голоса трех подполковников, которые командовали своим ведущим лейтенантом. Самое удивительное, что иногда команды противоречили друг другу. Слышится голос Миронова:
– Отверни вправо на десять градусов.
Тут же недовольно кричит Савченко:
– Ты куда вертишь вправо?
В ответ на каждый сердитый окрик Швырев пытался что-то бурчать в свое оправдание. Было понятно, что он не знает, кого слушать.
Погода стояла безоблачная, и от первого звена на высоте одиннадцати тысяч метров остались четыре жирных инверсионных следа. За нашим звеном также тянулись пока еще тонкие нити инверсий. Я подумал: какая потрясающая будет картина на небе после пролета всего полка! При подходе к Ростову появилась дымка. Чтобы не слишком утруждать себя контролем пути по направлению, я подошел поближе к ведомому первой пары майору Филиппову. Пройдя звеном над аэродромом, ведущий дал команду «Роспуск», и мы один за другим начали разворачиваться на обратнопосадочный курс, обеспечивая себя безопасной дистанцией. Я решил «схитрить» и продолжал идти примерно в трехстах метрах за Филипповым, чтобы точно выйти в створ полосы. Но, видимо, таких хитрованов наказывает Бог. Выйдя на посадочный курс на удалении около пяти километров, я неприятно удивился, увидев прямо перед собой «задницу» самолета Филиппова. Затянув обороты на малый газ, начал уменьшать скорость. Установив ее триста шестьдесят километров вместо четырехсот пятидесяти, «подпер» ее оборотами двигателя и стал визуально строить заход на посадку. Самолет ведущего начал удаляться, но все же был достаточно близко, чтобы обеспечить меня безопасной дистанцией. На удалении четыре километра я услышал истошный крик руководителя полетов, явно обращенный ко мне:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
