– То, что вы упустили кувшин, очень печально, – сказала Ксения, – но если нам годится любой кувшин, из которого омывали руки Понтию Пилату, то легче не вылавливать из пруда эту проклятую посудину, из-за которой вы чуть не влетели в такие неприятности, а добыть новый.
– Прийти к Пилату и сказать: почтенный Понтий, а не согласишься ли ты омыть руки жидкостью вот из этого кувшина, а то они у тебя грязные и сальные, – ядовито прокомментировал Афанасьев, а Альдаир согласно хмыкнул.
– Ну хорошо, а что предлагаете вы? – не замедлил взъерошиться Пелисье.
Галлена переглянулась с Альдаиром и проговорила:
– В свое время Эллер, Альдаир, Коля Ковалев и присутствующий здесь Женя Афанасьев сумели войти во дворец фараона, обнесенный огромными стенами и охраняемый сотнями воинов. Разве сейчас мы не сможем проникнуть на виллу этого пьяницы прокуратора и взять то, что нам требуется? Главное, что Пелисье установил местонахождение этого Пилата. Полдела сделано. К тому же, насколько я поняла, римляне не пируют помалу, стало быть, Пилат еще там.
– П-пончик! – буркнул Пелисье. – Такая сволочь…
– Ты же еще недавно называл его своим другом и утверждал, что он поручил тебе дело, из-за которого ты можешь войти в анналы истории, так? – съехидничал Афанасьев. – А теперь костеришь его на чем свет стоит.
– А сволочь – она и в Иудее сволочь, – сказал Пелисье. – Нет, если вы такие смелые, то, конечно, можно навестить Публия Валерия в его уютном гнездышке… И п-проследить за чистотой рук Пилата. Вот только лично я… д-да… лично я… я что-то туда пока не рвусь.
– Это понятно, – отметил Афанасьев. – Да и нам нужен небольшой отдых. Мне-то – это уж точно, а про месье Пелисье я и вообще скромно умалчиваю.
– Да, – кивнула Галлена, – нам с Альдаиром точно нужно собраться с силами. Собственно, до сумерек мы достаточно бы передохнули, чтобы сделать вылазку на виллу.
– Тут на полпути к вилле Валерия есть рыбацкая деревня, – заявил Пелисье, укладываясь ничком на песок. – Я проходил мимо нее. Наверно, вон те бородатые особы оттуда и будут. Спросите у них насчет того, чтобы разместиться на отдых в одной из хижин. Хотя, к-конечно… могут и отказать. Скажут: а шо мы таки за это будем иметь?
– Ты говоришь таким непочтительным образом и с абсолютно неуместным здесь одесским акцентом не о ком-нибудь, а о самом апостоле Петре, – заявил Афанасьев. – Понятно? Вон тот бородатый товарищ, который чистит рыбу. Как сказал бы мой недавний спутник, вождь мирового пролетариата товарищ Ульянов-Ленин, столп церкви в молодости был представителем трудящихся масс и только потом поддался религиозному дурману.
Пелисье выпучил глаза и, кажется, протрезвел. Еще несколько минут назад это казалось невозможным.
– Ап… ап-по… Петр? – переспросил он. – И… погоди… А с ним второй тип, который… которого…
– Да. Его брат.
– То есть… апостол Андрей Первозванный, что ли?
– Совершенно верно. Если верить Библии, конечно. Жалко, что тут нет Коляна. Он всё-таки служил на Балтике, а Андрей Первозванный считается покровителем Российского флота. Даже морской флаг Андреевским именуется. А что ты так удивляешься, Пелисье? Только что познакомился с живым Пилатом, а наличие на берегу озера двух будущих апостолов тебя так смущает? Ведь тебе Пилат, если я не ошибаюсь, поручил найти Иисуса Христа, Мессию, не так ли?
– Сам Пилат пока что и не подозревает, что мессию так зовут, – сказала Ксения. – Ведь вы говорили, господин Пелисье, что сейчас двадцать шестой год от Рождества Христова?
– По крайней мере Пилат стал прокуратором именно в этом году, – заверил новоиспеченный личный сыщик Понтия Пилата.
Пока шел этот разговор, Альдаир приблизился к рыбакам и произнес:
– Могли ли мы остановиться на короткий постой в вашей деревне? Всего на несколько часов, а потом мы тронемся в путь.
Будущие апостолы (или кто они там) переглянулись, и Шимон ответил:
– У нас маленькая хижина.
– Мы сегодня же уйдем, – высокомерно произнес Альдаир.
Андрей смерил взглядом мощную фигуру Альдаира, свернул сеть и отозвался гудящим, как пчелиный улей, голосом:
– Если вы сумеете разместиться, то мы будем рады добрым людям. Еды у нас немного, но на один хороший обед для всех найдем. Только хотелось бы просить вас вести себя тихо, потому что наша деревня не привыкла к посторонним, а ребе Биньямин очень строг и не любит чужеземцев, потому что они могут замутить чистоту закона. Но он строг, но суть справедлив.
– Что за крючкотворство? – весело произнесла подошедшая Ксения. – Ребе Биньямин строг, но справедлив? Об этом есть хорошая история, которую можно назвать почти правдой. Приходят к раввину два иудея и спрашивают его: ребе, рассуди нас. Один начинает доказывать свое, кричит, размахивает руками, раввин его выслушивает и говорит: «Хаим, ты прав». Тут выступает второй еврей и тоже принимается доказывать нечто противоположное, раввин выслушивает и говорит: «Ну что, Мойша, хватит. Ты тоже прав». Тут подходит третий еврей, Соломон, и говорит: «Это как же так, ребе? Хаим говорит одно – и ты говоришь, что он прав. Мойша говорит совсем-совсем другое, и ты и ему говоришь, что он прав! Как же так?» – «И ты прав, Соломон».
Никто не стал смеяться, и уже через минуту вся компания в сопровождении двух рыбаков шагала по направлению к деревне. Афанасьев косился на небо. Судя по всему, собиралась гроза. Низкие серые облака закрыли небосвод, а на западе уже наливалась тяжелым свинцом огромная грозовая туча; ее изрытые бока отливали нездоровой синевой, толстое брюхо провисало, вот-вот готовое разверзнуться и пролиться на землю могучим очищающим ливнем. Ветер стал порывистым, нервным. Белые барашки пены заходили по поверхности еще недавно спокойного озера, и заметались беспокойно кроны деревьев, заполоскали кипы кустарников, взвихрилась пыль, мешаясь с прибрежным песком. Когда показались первые хижины, вокруг потемнело так, будто на землю грузно свалилась ночь. Туча, закрывшая небо, прорвалась сразу и столь обильно, что уже через минуту по земле, змееподобно извиваясь, хлестали целые потоки. Вода билась и бушевала, ноги уходили в сразу размягчившийся грунт, на глазах превратившийся в грязь. Черное тело тучи раскололо несколько молний, и сразу же вслед за ними раскаты грома сотрясли округу. В бредовых отсветах молний Афанасьев, Пелисье и их спутники увидели маленькую рыбацкую деревню, оказавшуюся удивительно жалкой на фоне разбушевавшихся стихий. Шимон указал пальцем на одну из хижин и, стараясь перекричать раскаты грома, широко разинул рот…
Но это было еще не всё.
В тот момент, когда наши путешественники готовились наконец укрыться от дождя в рыбацкой хижине, на склоне холма, ограничивающего деревню с запада, появились несколько всадников. Они скакали во весь опор, словно и не замечая грозы и ливня, и грязь снопами летела из-под копыт мчащихся лошадей. В одном из всадников Пелисье узнал того самого декуриона Деция, который должен был конкурировать с ним, «Сервилием», в поисках иудейского мессии.
Пелисье перепугался не на шутку. Возможно, Деций выследил его и теперь скакал, чтобы расправиться с нежелательным конкурентом. Ведь, верно, Валерий и Пилат заломили неплохую цену в качестве приза за разрешение своего дурацкого спора!.. А для римлян, как убедился Пелисье, все средства были хороши.
Пелисье метнулся, как вспугнутый заяц, и, нырнув между двумя хижинами, помчался не разбирая дороги. Внезапно вспыхнувшая боль в обожженном месте и между ребрами, там, куда Пилат шуточно ткнул кинжалом, подгоняла его получше любого допинга. Наверно, если бы сейчас рядом был судья с секундомером, обслуживающий соревнования по бегу на пересеченной местности, он зафиксировал бы выдающийся результат.
Археолог едва не запутался в сетях, которые кто-то так неудачно вывесил сушить возле своей хижины и, споткнувшись, влетел головой в какой-то сарай. Прогнившая доска не выдержала и лопнула, и Жан-Люк ввалился внутрь. Ему повезло в том, что внутри сарая оказалось какое-то неимоверное тряпье, смягчившее падение.
Пелисье рухнул наземь и так замер, прислушиваясь к звукам непогоды, сотрясающей утлые стены и непрочную крышу несчастного сарая.
Он рискнул пошевелиться только минут через пять. Да и то потому, что ему показалось, будто в сарае есть кто-то ЕЩЕ. Пелисье медленно повернул голову в ту сторону, откуда донесся до него странный шорох. Он уже приготовил себя к тому, что может увидеть блестящий шлем и латы римского легионера, который охотится именно за ним, несчастным пришельцем из другого мира. Человеком, коего по недоразумению принимают за какого-то болвана Сервилия, а этот Сервилий, черти б его драли, даже на лошади-то толком ездить не умеет и проламывает себе голову на ровном месте!.. Впрочем, о покойниках aut bene aut nihil20, как говорят эти понимающие толк в трупах добрые римляне.
