это платье… я не помню на ней такого. Похоже, новое. Голубое, по-весеннему яркое. Тонкая талия обвита едва заметным ремешком. Волосы распущены, на макушке блестит заколка в виде какой-то ветки с цветами. Сакура, наверное.
Ну, конечно, куда моя веточка сакуры без сакуры? Никуда.
Маруся увлечена разглядыванием какой-то таблицы, которую достала со шкафа. Тонкие пальчики ныряют под волосы и растирают, похоже, уставшую и затекшую за весь рабочий день шею.
Похоже, вечером придётся раздобриться на массаж.
— Привет, красотка, — сказал я специально негромко, чтобы не напугать Марусю, иначе она свалится со стремянки.
— Миша! — обернулась она резко и шумно выдохнула. — Напугал.
Свернув быстро карту и положив ее обратно на шкаф, Маруся поспешила ко мне. Оставил подарок для нее на парте и помог ей спуститься, намеренно обняв покрепче и прижав к себе. Носом зарылся в сгибе ее шеи, закрыл глаза и полной грудью вдохнул легкий сладкий аромат.
— Я тоже соскучилась, — шепнула она нежно и обхватила руками мою голову, прижимая к себе. Невесомо поцеловала у виска. — Устал?
— Есть немного, — поставил ее на пол рядом с собой, но из рук не выпустил. Равновесие потеряю, если руки с ее талии уберу. Точно.
— А почему домой сразу не поехал? У тебя же дежурство было. Отдохнул бы.
— Ты же поняла, что я соскучился.
— Просто я хотела, чтобы ты это еще и словами сказал, а не только объятиями, — улыбнулась она игриво.
— Шантажистка, — притянул ее к себе и прильнул к губам. С наслаждением ощутил, как трепетно дрогнуло хрупкое тело в моих руках. — Это тебе, — вручил я принесенный ей подарок.
— Кактус? — вскинула Маруся удивленно брови. — Разве на восьмое марта не тюльпаны дарят?
— Кто тебя знает? Если для тебя розы — это пошлые цветы, то тюльпаны, наверное, вообще, наркоманы.
— В принципе, убедительно, — рассмеялась она и слегка коснулась едва видимых иголок кактуса. — Красивый. У меня такого нет.
— Я знаю.
— Спасибо, Миш. Ты, кстати, сам как кактус, — довольно жмурясь, она потерлась о мою щетину носом. — Колюченький.
— Маруся, пора уже что-то решать.
— В смысле? Ты о чем? — обеспокоенный взгляд из-за толщи очков проник мне в самую душу. — Что-то случилось?
— Два месяца поцелуев и обжиманий по углам… Не считаешь, что нам пора подумать о совместном проживании?
Явно растерянный взгляд забегал по моему лицу.
— Миша…
— Ты хочешь мне отказать, да?
— Я не хочу тебе отказать. Я сама об этом думала, но…
— Что «но»?
— Тёма, — сложила она бровки домиком, а в ярких глазах притаилась паника. — Ему не понравится. Как ты себе это представляешь, Миш? Может, подождём еще немного? Мальчика нужно подготовить к этому.
— Мальчик уже готов. Я с ним поговорил.
— Миша?!
— Что «Миша»? — передразнил я её. — Поговорили как отец с сыном. По-мужски. Вчера перед дежурством. Даже не подрались. Да, он не в восторге, но со временем привыкнет. Если не привыкнет, будет жить у бабушки с дедушкой, как привык. В конце концов, ему скоро пятнадцать. Пацан уже здоровый.
— Даже не вздумай отказываться от своего сына из-за желания жить со мной. Понял? — как же я тащусь, когда она врубает строгую училку. Так и хочется подразнить ее ещё, чтобы видеть этот стальной блеск в глазах. Но сейчас, к сожалению, немного не та ситуация. — Миша, ты меня, вообще, слышишь?
— А ты меня? Я тебе жить вместе предложил. Будешь?
— Кто так предлагает? Ты будто жвачкой со мной делишься.
— У меня и жвачка есть. Будешь?
— Миша, — строгая училка снова в деле. — Я серьёзно, вообще-то.
— И что ты предлагаешь? — сдался я и присел на край парты. — Пожить пока в подъезде, чтобы Тёмка свыкся с тем, что мы потом все вместе будем жить в квартире?
— Предлагаю не форсировать события. Давай начнем, хотя бы с совместных ужинов, хорошо? Например, завтра можно устроить праздничный ужин в честь восьмого марта. Посидим, поговорим, но ни на кого давить не будем, Миша. Хорошо?
— Что хорошего в том, что мы весь вечер будем прикидываться целками?
— А что хорошего в том, что ты надавишь на своего сына и заставишь его силой принять меня? Не боишься, что он может психануть и куда-нибудь сбежать? У тебя у самого горячий характер, а у Тёмки, в силу возраста, он ещё горячее.
— Я горячий, говоришь? — поддел пальцами тонкий ремешок на ее талии и притянул к себе.
— А то, что было до этого, ты услышал? — спросила Маруся дрогнувшим голосом, когда мои ладони забрались под подол ее платья. Чулки! Охуенно. — Миша, — шепнула она тихо и обхватила руками мою шею, слегка ее царапнув.
Я не фанатик БДСМ штучек, но, когда Маруся так по-хозяйски хватает меня за шею, будто придушить хочет, клянусь, я готов скулить, как сучка, умоляя, чтобы она не останавливалась.
— Кабинет изнутри закрывается?
— Миша, — выдохнула Маруся укоризненно, но прикусила нижнюю губу и прикрыла глаза, едва я коснулся её уже влажного белья. — Ну, кто так обсуждает серьёзные дела?
— Закрывается или нет?
— Закрывается. Но, только при условии, что завтра у нас будет совместный с твоим сыном ужин.
— Как скажешь. Будем действовать, как ты решишь. Ключ где?
— Вот, — Маруся достала из кармана платья ключик и вложила мне в руку. — Закрой сам. Я из-за тебя уже ничего не соображаю.
— Рано ты. Я еще даже к розетке твоей не подключился.
Эпилог
— Тёма, ну, пожалуйста! Ну, одну! Ну, хоть самую малюсенькую.
— Нет. Батя мне шею свернёт, если я опять выполню твой каприз. И сладкого тебе, вообще, нельзя. Батя сказал, не давать тебе даже одну конфету.
Для большей убедительности парень, не сильно-то напрягаясь, поставил пакеты со сладостями на верхний шкафик, почти под самый потолок.
Вырос, детина.
— Ну, Тёма! Ну, одну! Я папе ничего не расскажу. И фантик, как основную улику, уничтожу.
— Батя и твой врач сказали, что никакого сладкого тебе нельзя.
— А твой батя и врач сами когда-нибудь беременные были? А ты? Нет? Значит, дай мне конфету и не лишай женщину маленькой слабости. Ну, Тём. Тёмушка. Одну конфетку.
— Нет, — отрезал Тёма точно таким же тоном, как делает его отец, и пошёл в сторону своей комнаты.
— Ну, и ладно. Сама достану.
Не дойдя до своей комнаты, Тёма остановился и обернулся. Молча наблюдал за тем, как я, подтянув домашние штаны, взяла табуретку и взобралась на неё. Встав на цыпочки, достала пакеты со сладостями и, не сходя с «пьедестала», распаковала самую маленькую жевательную конфетку.
— Батя тебя четвертует.
— Он не узнает. И ты ему не скажешь. Ты
