— О нет! Не угрожают тому, к кому пришли за помощью.
— Значит, собираетесь поднять флаг «вольных бродяг»? А давно вы в Карибском море?
— Точнее будет сказать, что я в нем еще не был.
— ?!
— Я бежал из английской колонии на Багамах.
— Вы совершили преступление против английской короны?
Кинг усмехнулся.
— Все мое преступление заключается в том, что я имел сомнительное удовольствие иметь в своих друзьях человека, включившегося в политическую борьбу.
— Понимаю, помогая ему, вы сами стали преступником.
— Именно так.
— Ну что ж, вам очень повезло, что вы избрали этот кровавый путь: оставайся вы беглым преступником, я был бы вынужден, согласно королевским указам, передать вас английским властям.
Тон, каким француз произнес это, убедил Кинга, что на Тортуге ему можно не опасаться гнева ни королей, ни самого господа бога.
— Всего ли у вас в достатке?
— Кое-чего не достает, думаю запастись здесь.
— Переждете сезон дождей?
— Я не люблю терять время, а сезон уже заканчивается.
— Значит, в путь?
— Как только наберу достаточное количество людей.
— Будьте внимательней!
— Постараюсь.
— И, конечно, первый рейс к берегам Кубы?
— Не знаю, я еще не решил.
— Но так поступают все флибустьеры!
— Разве я сказал, что собираюсь стать флибустьером?
Губернатором удивленно воззрился на собеседника.
— Но не прохлаждаться же вы сюда пришли, черт вас возьми!
Кинг вновь усмехнулся, и шрам на лице хищно изогнулся.
— Я собираюсь брать на абордаж любое судно, которое встречу на своем пути и не стану рассматривать флаг, что будет развеваться над ним.
Губернатор печально покивал головой.
— Да-да, конечно, я забылся, извините, старые времена, о которых я всегда вспоминаю с тоской, уходят, оставаясь лишь в памяти. Я знаю, престиж промысла флибустьера в наши дни значительно упал, особенно после событий у Картахены.
Кинг счел необходимым объясниться.
— Совсем не поэтому я собираюсь пиратствовать, месье. Став флибустьером, я должен буду вести действия исключительно против испанских колоний…
— Что же здесь дурного?
— …И косвенно помогать Британии!
— Но таким образом вы могли бы заслужить прощение!
При этих словах Кинг гордо вскинул голову, и в его глазах засверкали искры непримиримости.
— Прощение? — повторил он. — У кого? У английских лендлордов и короля? Тех, то топчет своими ногами изумруд моей родины? Не будет этого! Я никогда не соглашусь лизать английские пятки, пусть даже меня зароют живым в землю, лишь бы эта земля была родной. Ах да, — спохватился Сэлвор, — я же не сказал вам, что я — ирландец.
— Тогда мне понятна ваша ненависть к английской короне, — сказал губернатор. — Вы теперь, очевидно, считаете, что все короли — подобие Вильгельма.
— Нет, месье, — возразил Кинг. — Я был рабом, и по моей спине гуляла рука надсмотрщика и поэтому я не хочу мирится с тем рабством, которое моей земле принесла английская корона. Я не считаю всех монархов похожими друг на друга, но не могу согласиться с тем положением, при котором власть передается без учета воли народа.
— Но власть божественна, — произнес ошеломленный губернатор. — Люди приходят и уходят, но трон остается.
Кинг улыбнулся.
— Народ, месье, способен подчас делать то, о чем монархи могут только мечтать.
Губернатор молчал, пораженный словами собеседника.
В своем доме он общался с немалым количеством морских разбойников, ему приходилось встречать и отъявленных негодяев, и блистающих лоском наследников громких титулов и званий, но никто из них не походил на этого ирландца. Сейчас он еще один, но кто знает, не пойдут ли за ним многие?
— Хорошо, капитан, допустим, что вы будете успешно грабить английские корабли, будете неуловимым мстителем, сделаетесь грозой морей, черт возьми! Но Ирландия — ваша родина — как была, так и останется под английской властью. Я вам сочувствую, капитан, поверьте, но разбоем вы ничуть не поможете освобождению своей земли от иностранных оков.
Кинг молчал, опустив глаза, прекрасно понимая, что все сказанное французом — истина. После недолгого молчания ирландец посмотрел в глаза губернатору и негромко сказал:
— Я это знаю, месье, и вы, конечно, правы, но я не могу и не хочу дальше терпеть унижения Ирландии. В моей душе скопилось очень много боли, и с помощью фрегата я хочу как-то облегчить ее страдания.
— Помните, капитан, — успокаивающе сказал губернатор. — И я был молодым и носился с такими же бредовыми идеями о переустройстве мира.
— Желать свободы на земле, родившей тебя, бред? — спросил Кинг.
— Конечно, нет, милый капитан, но все это бывает в молодости, с возрастом проходит… Да, сколько вам?
— Тридцать, месье.
— Ну вот видите! Впрочем, это ваше дело, — поспешил добавить француз, видя, что недовольный ирландец готов отстаивать свои утверждения. — А ведь знаете, капитан, вы мне понравились.
— Шрамом?
Губернатор рассмеялся.
— Вы остроумны! Конечно, дело не во внешности, я вижу, что вы заслуживаете доверия. Я ссужу вам ту сумму, о которой вы просите, и предлагаю пройти в дом, где мы обсудим условия, на которых вы сможете получить деньги.
Губернатор был уверен, что Дьявол вернет все — пиратам это не составляло особого труда, а Кинг Сэлвор был человеком слова. Исходя из этих соображений, он дал золото под немалый рост: в двадцать процентов с реала. В свою очередь, Кинг догадывался о планах губернатора, но сейчас ему требовались деньги и поэтому он, не задумываясь, поставил подпись под обязательством, после чего стал обладателем тугого мешочка, из которого доносился мелодичный перезвон монет.
Простившись с губернатором, Кинг направился к молу, где его ждала шлюпка. Через десять минут капитан ловко вскарабкался по шторм-трапу на борт, но, оказавшись на палубе, он остановился от неожиданности. Рассевшись на пушках, фальшборте или просто на палубе, пираты наблюдали за тем, как фехтовали Элин и незнакомый Кингу молодой человек. Они орудовали клинками, нанося удары и отражая их, нападая и защищаясь, причем время от времени незнакомец останавливал поединок и давал сопернице указания, видимо, обучая ее фехтованию. Неожиданно он опустил рапиру и подошел к капитану, приветливо улыбаясь.
— Наконец и ты появился, Кинг! А я уже заждался тебя… Постой, ты, что же, не узнал меня! Вот так номер! Я — «Зимний певец».
— Транан?
— Конечно!
— Тебя, действительно, не узнать!
