Те достижения, какими тибетцы ответили на помощь, предоставленную им, являются лучшим выражением нашей огромной благодарности. Это важно тем более, что я понимаю: большая часть пожертвованных этими организациями денежных средств часто идет из кошельков людей, которые сами не имеют ничего лишнего.
По возвращении в Массури после визита в Дели я понял, что теперь настало время нарушить свое молчание, и 20 июня дал пресс-конференцию. В Массури все еще оставалось большое количество газетчиков, которые ждали услышать что-либо от меня. Несмотря на то, что эта "история" была уже более чем двухмесячной давности, присутствовало 130 корреспондентов, представлявших многие страны мира.
Я начал с того, что еще раз официально отверг "Соглашение из семнадцати пунктов". Я объяснил, что поскольку Китай сам нарушил условия своего собственного "Соглашения", то не существует больше никакой правовой основы для его признания. Затем я дополнил свое краткое заявление и подробно остановился на тех жестокостях, которые были совершены по отношению к тибетцам. Я был уверен, что люди поймут: мой рассказ ближе к истине, чем те неправдоподобные выдумки, которые распространяют китайцы. Несмотря на то, что мое последнее заявление было широко освещено в печати, я недооценивал силу воздействия на общественное мнение той пропагандистской кампании, которую смогло провести китайское руководство. Или же я, вероятно, переоценил готовность человечества посмотреть в лицо правде о самом себе. Я полагаю, что сначала потребовалось открыть для себя факты, имевшие место во время Культурной Революции, а затем увидеть в 1989 году на экранах своих телевизоров бойню на площади Тяньаньмэнь, прежде чем весь мир убедился в лживости и варварстве коммунистического Китая.
В тот же вечер было издано коммюнике от имени индийского правительства, в котором говорилось, что оно не признает правительства Далай-ламы в изгнании. Сначала я был несколько удивлен и обижен этим. Я достаточно хорошо знал, что Индия не поддерживает нас в политическом отношении, но такое отмежевание казалось излишним. И все же мои уязвленные чувства быстро уступили место огромной благодарности по мере того, как я стал постигать, поистине впервые, действительный смысл слова "демократия". Индийское правительство было настроено решительно против моей точки зрения, но оно не делало никаких попыток воспрепятствовать мне в выражении ее, не говоря уже о том, чтобы запретить.
Подобным же образом Дели совершенно не вмешивался в тот образ жизни, который вели я и все возрастающее число тибетцев. По просьбе народа я стал проводить еженедельные приемы на территории Бирла Хауса. Это давало мне возможность встречаться с разнообразными людьми и рассказывать им о реальной ситуации в Тибете. Кроме того, это помогло мне начать процесс устранения этикета, который во многом способствовал отделению Далай-ламы от своего народа. Я твердо понимал, что мы не должны цепляться за старые традиции, которые ныне являются неприемлемыми. Как я часто напоминал людям, мы теперь являемся беженцами.
С этой целью я настоял, чтобы все формальности постепенно были отменены, и дал ясно понять, что больше не хочу, чтобы люди сохраняли старинную церемонность. Я понимал, что это особенно важно, когда имеешь дело с иностранцами. Гораздо лучше они бы отозвались на истинные достоинства, если бы обнаружили их. Очень легко оттолкнуть других, оставаясь отдаленным. Поэтому я был склонен стать полностью открытым, ничего не скрывать и не прятаться за этикетом. Я надеялся, что вследствие этого люди будут относиться ко мне просто как человек к человеку.
Также я поставил условие, чтобы мои посетители, кто бы они ни были, сидели в кресле такой же высоты, а не в более низком, как было положено по обычаю. Сначала даже мне это казалось довольно трудным, так как не хватало уверенности в себе, но постепенно я приобретал ее. И несмотря на опасения, высказываемые некоторыми моими советниками старшего поколения, эти принципы приводили в замешательство только вновь прибывших из Тибета, которые еще не знали, что Далай-лама больше не ведет образ жизни, который был привычен для них.
Жизнь в Бирла Хаусе совершенно не способствовала соблюдению каких-либо формальностей. Этот дом не был особенно величественным или огромным, а по временам оказывался переполнен народом. Кроме меня в нем жила моя мать и все члены моей семьи, а остальные мои сотрудники жили совсем поблизости. Впервые в жизни мне довелось так много видеться со своей матерью — и я был очень этому рад.
Помимо искоренения формальностей, наша трагедия также дала мне возможность сильно упростить свою собственную жизнь. В Лхасе я обладал большим имуществом, от которого было мало пользы, и вместе с тем от которого было очень трудно отказаться. Теперь я почти ничего не имел и обнаружил, что мне гораздо легче отдавать подаренные вещи своим товарищам по эмиграции, если они им были нужны.
В административной области мне тоже удалось провести радикальные перемены. Например, в то время я занимался созданием различных новых департаментов правительства Тибета: информации, образования, восстановления, безопасности, по делам религии и по делам экономики. Я особенно поощрял женщин принимать участие в работе правительства. Я напоминал людям, что выбор кандидатов на важные посты никогда не должен основываться на принадлежности к тому или иному полу, но только на качествах и способностях самого кандидата. Как я уже упоминал, женщины всегда играли важную роль в тибетском обществе, и в данное время многие из них занимают ключевые посты в Тибетском правительстве в изгнании.
В Дели я вернулся в сентябре. К этому времени я был более спокоен за беженцев. Их численность возросла почти до тридцати тысяч, но Неру был верен своему слову, и многих уже перевели в лагеря в горных районах Северной Индии. Теперь моя главная цель состояла в том, чтобы сделать все возможное для принятия на рассмотрение Организацией Объединенных Наций вопроса о праве Тибета на независимость. Я снова начал свой визит в столицу с посещения премьер-министра. Некоторое время мы обсуждали проект переселения части вновь прибывших беженцев на юг Индии. Он уже написал главам ряда штатов Индии, спрашивая, не сможет ли кто-то из них предоставить землю нам, тибетцам.
Выразив большое удовлетворение тем, что успело поступить не одно предложение, я упомянул и о моем плане попытаться добиться заслушивания вопроса о Тибете на сессии ООН. При этом Неру начал проявлять признаки раздражения. Поскольку ни Тибет, ни Китай не являются членами ООН, сказал он, совершенно невероятно, чтобы мне это удалось. А если даже и удастся, то не даст никакого результата. Я ответил, что сознаю все трудности, но хочу только одного: чтобы мир не забывал о Тибете. Жизненно необходимо, чтобы мой народ не был оставлен один на один со своим несчастьем. "Чтобы тибетский вопрос не был предан забвению, надо не ставить его в ООН, а заниматься должным образованием ваших детей. Но впрочем, поступайте как хотите. Вы живете в свободной стране", — сказал он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
