Вот что еще запомнилось из тех речей.
«Ты оставил меня, говорит Господь, отступил назад, поэтому я простру на тебя руку мою и погублю тебя. Я устал миловать».
Смутные были времена, вздохнул слепец. Подвешенные какие-то… А нить тончайшая — так, по крайней мере, утверждал долговязый Иеремия — того и гляди оборвется. Пророк был длинен, худ, с большими ручищами и ступнями. На голове волос редкий, зато обилен бородой… Дыханье у него запиралось болезнь такая, поэтому страдал отдышкой, при ходьбе слышно было, как сипел, но стоило ему войти в азарт, голос у него наливался яростной, неистребимой силой. Когда говорил, постоянно гвоздил кулаком по чему попадя — словно пытался дурь из головы горожан выколотить. Длиннющую поэму написал, и во время поста, объявленного первосвященником после падения Ашкелона, Барух, сын Нерии, зачитал ее с внутренней храмовой галереи. Длинная была речь, свиток толщиной с коровью ногу, — впечатление сложилось жуткое, от голоса Баруха мороз подирал по коже. Как-то не верилось, что речь идет о избранном, любимом Богом народе.
«Слушайте слово, которое Господь говорит вам, дом Израилев.
Так говорит Господь: не учитесь путям язычников и не страшитесь знамений небесных, которых язычники страшатся.
Ибо уставы народов — пустота; вырубают дерево в лесу, обделывают руками плотника при помощи топора.
Покрывают серебром и золотом, прикрепляют гвоздями и молотом, чтобы не шаталось.
Они — как обточенный столб, и не говорят. Их носят, потому что ходить не могут. Не бойтесь их, ибо они не смогут причинить зла, но и добра делать не в силах…
Все до одного они бессмысленны и глупы, пустое учение — это дерево…
А Господь Бог есть истина; Он есть Бог живой и Царь вечный. От гнева Его дрожит земля, и народы не могут выдержать негодования Его…
Так говорит Господь, Бог Израилев: проклят человек, который не послушает слов завета его.
Который Я заповедовал отцам вашим, когда вывел их из земли Египетской, из железной печи, сказав: «слушайтесь гласа Моего и делайте все, что Я заповедаю вам — и будете Моим народом, и я буду вашим Богом.
Аминь!»
«Меня ли вы не боитесь, говорит Господь, передо мною ли не трепещете? Я положил песок границею моря, вечным пределом, которого не перейдет; и хотя волны его устремляются, но превозмочь не могут; хотя они бушуют, но переступить не могут.
А у народа сего сердце буйное и мятежное; они отступили и пошли;
И не сказали в сердце своем: «убоимся Господа, Бога нашего, который дает нам дождь ранний и поздний в свое время, хранит для нас седмицы, назначенные для жатвы».
Беззакония ваши отвратили это, и грехи ваши удалили от вас это доброе.
Ибо между народом моим находятся нечестивые: сторожат, как птицеловы, припадают к земле, ставят ловушки и уловляют людей.
Как клетка, наполненная птицами, дома их полны обмана; чрез это они и возвысились и разбогатели.
Сделались тучны, жирны, переступили даже всякую меру во зле, не разбирают судебных дел, дел сирот; благоденствуют и справедливому делу нищих не дают суда.
Неужели Я не накажу за это… и не отомстит ли моя душа такому народу, как этот?»
«Господь посылал к вам рабов Своих, пророков, с раннего утра посылал и вы не слушали их и не преклонили уха своего, чтобы слушать.
Вам говорили: «обратитесь каждый от злого пути и от дел своих и живите на земле, которую Господь дал вам и отцам вашим из века в век;
И не ходите вслед иных богов, чтобы служить им и поклоняться им, и не прогневляйте Меня делами рук своих, и не сделаю вам зла».
Но вы не слушали Меня, говорит Господь, прогневляя меня делами рук своих, на зло себе.
Посему так говорит Господь Саваоф: «за то, что вы не слушали слов Моих,
Вот Я пошлю и возьму все племена северные, говорит Господь, и пошлю к Навуходоносору, рабу Моему, и приведу их на землю сию и на жителей ее и на все окрестные народы; и совершенно истреблю их и сделаю их ужасом и посмеянием, и вечным запустением…
И вся земля эта будет пустынею и ужасом; и народы сии будут служить царю Вавилонскому семьдесят лет»…
Седекия затаил дыхание — по коридору кто-то шел, громко топал. Наконец шаги стихли. Прекратился и шум дождя. Теперь в темнице густо запахло приятными ароматами цветов.
Вспоминалось гнусное и смешное. Как Михей, внук царского секретаря при дворе царя Иосии, прибежал во дворец, влетел в залу — там все сидели: и писец царский Елисам, и князь Делайя, и Гемария, сын Шафана (Михей ему сыном приходился) и другие сановники. Царь Иоаким прилег у жаровни, знобило его в тот зимний ветреный день. Сам Седекия расположился сбоку и сзади брата, грел руки в рукавах толстого, подбитого мехом халата.
Какую суматоху устроил Михей! Торопился, тыкал пальцем в сторону храма, повторял одно и то же: «Помилуй, Господь! Помилуй, Господь!» Наконец царь осадил его, приказал доложить все по порядку. Когда государственный круг уяснил, в чем дело, было решено пригласить Баруха, чтобы тот зачитал послание Иеремии в царском кругу, однако Баруха нигде не сыскали. Видно, тот был прозорлив и вместе с своим учителем вовремя исчез из города.
Огласить послание приказали Иегудию — был такой во дворце проныра, в любимчиках у брата ходил. Голос, правда, у Иегудия был хорош, басовит, в меру звонок. Он принялся читать и при этом все разворачивал и разворачивал свиток. Пергамент белым потоком опускался на пол, а царь Иоаким ножичком невозмутимо отрезал от него по три-четыре стиха и бросал их в огонь. Седекии навсегда запомнилось то смятение, которое он испытал, слушая Иегудия и заворожено наблюдая за братом. Круговерть чувств на разрыв терзала душу. Слова пророка казались деревянными гвоздями, забиваемыми в голову — хотелось плакать и каяться. Хотелось вопить о пощаде!.. И тут же со страхом в душе мешалась ироничная, кривящая лицо ухмылка старшего брата. Он был спокоен, рука ни разу не дрогнула, когда палил страшные стихи. Седекия смотрел на брата и не верил — тот ли он человек, который со страху наделал в штаны перед фараоном? Что это за неустрашимость перед словом Господа? Зачем ухмылка?.. От отчаяния?.. Царь Иоаким и при обсуждении послания вел себя с тем же последовательным, пренебрежительным отрицанием. Судили долго — кому послать дары и собранную за прошлый год дань, Нехао или Навуходоносору? Перед кем склонить шею. Или попытаться отсидеться в крепостях, пока фараон не пришлет подмогу? Царь внимательно слушал советников, слова не проронил, только в конце огласил приговор — взять Баруха-писца и Иеремию-возмутителя и бросить их в узилище.
Господь сокрыл их…
Ночью Иоаким вновь явился к Седекии — видно, опять бессонница досаждала ему.
— Как быть, брат? — спросил он. — Может, и на этот раз обойдется? Может, Навуходоносор насытится Ашкелоном? Ему на закуску и Ашдод с Газой сгодятся. А пообедает он Тиром?
На этот раз Седекия (в ту пору еще Матфания) решился открыть рот.
— Не лучше ли разом склониться перед халдеем? Иеремия мудр. Сможем ли мы оборониться против Навуходоносора?
— Оборониться-то сможем, но только не в одиночку. Если фараон поможет, мы выстоим. Таких крепостей, как у нас, нет нигде. Однако они могут взять нас измором…
— Тогда благоразумней откупиться от Вавилона, платить им дань.
— Ага, — усмехнулся Иоаким, — повадился лис в курятник ходить. Этот прыщ из Аккада нас до нитки оберет. Как жить будем? И если поклонимся в пояс Навуходоносору, что скажем фараону, когда приведет он в Иудею свои полки?
— А он приведет?
Иоаким неопределенно поиграл бровями, и Седекия догадался, что приведет обязательно, рано или поздно, но приведет, даром, что ли, Иоаким постоянно сносился с Мемфисом. Гонцы, считай, каждый день гоняли туда и обратно. Понятно, что явится, ведь Нехао тоже не восторге от продвижения вавилонян. Потеря Иудеи и прибрежных крепостей для Египта гибель. Рано или поздно… Но когда именно? Сумеют ли он, Седекия в бытность свою Матфанией до того срока сохранить голову.
— Вот так-то, брат, — пожаловался Иоаким и ушел.
Седекия томился долго, заперся в своих апартаментах. Мучился, как поступить, на кого сделать ставку: на фараона или вавилонского царя? Как уберечься? Сцена в Рибле ярким пятном стояла в глазах. Он помнил все, до последней капельки, до лиловатого сосца на груди стражника-эфиопа, подтащившего его к трону, на котором восседал молоденький Нехао. Поумнел ли он за этот срок? Вряд ли… Битый раз, он теперь, наверное, трясется при одном только упоминании имени Навуходоносора. Через неделю решился — тайно добыл копию сочинения Иеремии и также скрытно, с верным человеком выслал свиток в Риблу, в стан царя Вавилона.
На шестом году правления Иоакима случилось обещанное Иеремией. Лев вышел из чащи, истребитель народов оказался в пределах Иудеи. Верные люди еще в конце предыдущего года сообщили царю, что халдеи везут с собой осадные орудия. Потом пришла весточка, что враги обложили Тир. Иоаким, приближенные сановники вздохнули с облегчением — осада Тира это надолго. Зубы о морскую крепость халдеи непременно обломают. Навуходоносор оказался хитрее, он оставил заслон возле Тира, а сам с главными силами двинулся дальше на юг. Радость сменилась унынием, и все равно, пока враг двигался по приморской равнине, томила надежда — может, враг метит в сторону филистимлянских городов, в сторону Газы? Может, и на этот раз пронесет? Однако, когда авангард вавилонян сразу после Лода повернул налево, Иерусалим оцепенел. Стихли разговоры на рынках, никто не вспоминал о халдеях, будто их вовсе не существовало. Жители занялись будничными делами. Съехавшие из окрестностей селяне тоже, казалось, собрались в городе по торговым надобностям.
