на один вопрос. Это тени будущих вещей или же тени вещей, которые могут быть?
Дух указал на могилу, возле которой стоял Скрудж.
– Пути жизней человеческих предопределяют и конец их, – сказал Скрудж. – Но ведь если пути изменятся, то изменится и конец. Согласуется ли это с тем, что ты показываешь?
Дух был по-прежнему недвижим.
Скрудж, дрожа, подполз к могиле, следуя указанию пальца духа и прочитал на камне заброшенной могилы свое имя:
«Эбензар Скрудж».
– Но неужели человек, лежавший на кровати, – я? – воскликнул Скрудж, стоя на коленях.
Палец попеременно указывал то на него, то на могилу.
– Нет, дух, нет!
Палец указывал в том же направлении.
– Дух, – воскликнул Скрудж, крепко хватаясь за одежду духа, – выслушай меня. Я уже не тот, каким был. Я не хочу быть таким, каким был до общения с тобою! Зачем ты показываешь все это, раз нет для меня никакой надежды на новую жизнь?
Казалось, рука дрогнула – в первый раз.
– Добрый дух, – продолжал Скрудж, стоя перед ним на коленях. – Ты жалеешь меня. Не лишай же меня веры в то, что я еще могу, исправившись, изменить тени, которые ты показал мне!
Благостная рука снова дрогнула.
– Всем сердцем моим я буду чтить Рождество, и воспоминание о нем буду хранить в сердце круглый год! Я буду жить прошлым, настоящим и будущим! Воспоминание о духах будет всегда живо во мне, я не забуду их спасительных уроков. О, скажи мне, что я еще могу стереть начертанное на этом камне!
В отчаянии Скрудж схватил руку призрака. Тот старался высвободить ее, но Скрудж держал ее настойчиво, крепко. Но дух оттолкнул его от себя. Простирая руки в последней мольбе, Скрудж вдруг заметил какую-то перемену в одеянии духа. Дух сократился, съежился, – и Скрудж увидел столбик своей кровати.
Строфа V
Эпилог
Да, это был столбик его собственной кровати. И комната была его собственная. Лучше же всего, радостнее всего было то, что будущее тоже принадлежало ему – он мог искупить свое прошлое,
– Я буду жить прошлым, настоящим и будущим! – повторял Скрудж, слезая с кровати. – В моей душе всегда будет живо воспоминание о всех трех духах. О, Яков Марли! Да будут благословенны небо и Рождество! Я произношу это на коленях, старый Марли, на коленях!
Он был так взволнован и возбужден желанием поскорее осуществить на деле свои добрые намерения, что его голос почти отказался повиноваться ему. Лицо это было мокро от слез, – ведь он так горько плакал во время борьбы с духом.
– Они целы! – вскричал Скрудж, хватаясь за одну из занавесок кровати. – Все цело – я их увижу, – всего того, что могло быть, не будет! Я верю в это!
Он хотел одеться, но надевал платье наизнанку чуть не разрывал его, забывал, где что положил, – проделывал всякие дикие штуки.
– Я не знаю, что делать! – вскричал Скрудж, смеясь и плача, возясь со своими чулками, точно Лао-коон со змеями. – Я легок, как перо, счастлив, как ангел. Весел, как школьник! Голова кружится, как у пьяного. С радостью всех! С праздником! Счастливого Нового года всему миру! Ура! Ура!
Вбежав в припрыжку в приемную, он остановился, совершенно запыхавшись.
– Вот и кастрюлька с овсянкой! – вскричал он, вертясь перед камином. – Вот дверь, через которую вошел дух Якова Марли! Вот окно, в которое я смотрел на реющих духов! Все, как и должно быть, все, что было, – было. Ха, ха, ха!
Он смеялся, – и для человека, который не смеялся столько лет, этот смех был великолепен, чудесен. Он служил предвестником чистой, непрерывной радости.
– Но какое число сегодня? – сказал Скрудж. – Долго ли я был среди духов? Не знаю, не знаю ничего. Я точно младенец. Да ничего, это не беда! Пусть лучше я буду младенцем! Ура! Ура! Ура!
Громкий, веселый перезвон церковных колоколов, – такой, которого он никогда не слыхал раньше, вывел его из восторженного состояния. Бим, бом, бам! Дон, динь, дон! Бом, бом, бам! О, радость, радость!
Подбежав к окну, он открыл его и высунул голову. Ни тумана, ни мглы! Ярко, светло, радостно, весело, бодро и холодно! Мороз, от которого играет кровь! Золотой блеск солнца. Безоблачное небо, свежий сладкий воздух, веселые колокола! Как дивно-хорошо! Как великолепно все!
– Какой день сегодня? – воскликнул Скрудж, обращаясь к мальчику в праздничном костюме, который зазевался, глядя на него.
– Что? – спросил сильно удивленный мальчик.
– Какой у нас сегодня день, мой друг? – спросил Скрудж.
– Сегодня? – ответил мальчик. – Вот тебе раз! Рождество, конечно!
– Рождество! – сказал Скрудж самому себе. – Значит, я не пропустил его. Духи все сделали в одну ночь. Они все могут, все, что захотят. Разумеется, все. Ура, дорогой друг.
– Ура! – отозвался мальчик.
– Знаешь ли ты лавку, на соседней улице на углу, где торгуют битой птицей? – спросил Скрудж.
– Еще бы не знать! – ответил мальчик.
– Умник! – сказал Скрудж. – Замечательный мальчик! Так вот, не знаешь ли ты, продана или нет индейка, висевшая вчера там, – та, что получила приз на выставке? Не маленькая индейка, а большая, самая большая?
– Это та, что с меня величиной? – спросил мальчик.
– Какой удивительный ребенок! – сказал Скрудж. – Приятно говорить с ним! Да, именно та, дружок!
– Нет, еще не продана, – сказал мальчик.
– Да? – воскликнул Скрудж. – Ну, так ступай и купи ее.
– Вы шутите?
– Нет, нет, – сказал Скрудж. – Нисколько. Ступай и купи ее. И, скажи, чтобы ее доставили сюда, а там я скажу, куда ее отнести. Вернись сюда вместе с приказчиком, который понесет индейку. За работу получишь шиллинг. Если же вернешься раньше, чем через пять минут, я дам тебе полкроны.
Мальчик полетел, как стрела из лука, да с такой быстротой, с которой не пустил бы ее и самый искусный стрелок.
– Я пошлю ее Бобу Крэтчиту, – прошептал Скрудж, потирая руки и разражаясь смехом. – И он так и не узнает, кто ее прислал. Она вдвое больше Тайни-Тима. Джек Миллер никогда бы не придумал подобной штуки – послать Бобу индейку!
Почерк, которым он писал адрес, был нетверд. Написав кое-как, Скрудж спустился вниз по лестнице, чтобы открыть дверь и встретить лавочника. Ожидая его, он остановился. Молоток попался ему на глаза.
– Всю жизнь буду любить его! – воскликнул Скрудж, потрепав его. – А прежде я почти не замечал его. Какое честное выражение лица! Удивительный молоток! А вот и индейка! Ура! Как поживаете? С праздником!
Ну, и индейка! Вряд ли эта птица могла стоять на ногах? Они мгновенно переломились бы, как сургучные палки!
– Да ее невозможно будет
