Уже в двухстах шагах от здания национального собрания ей попалась группа рабочих, уносившая на руках раненых товарищей. Обогнавший Кукумини депутат на ходу крикнул, обращаясь к группе:
— Товарищи, где дерутся?
— Мы на берегу. Другие отнимают пулеметы в центре… Морды гонят наших с вокзала.
Кукумини направилась в центр. Завернув за угол, она услышала выстрелы с той стороны, где находилась городская водокачка.
Кукумини прибавила шагу и сейчас же увидела несколько вооруженных дружинников. Они обстреливали водокачку, из которой начинал трещать пулемет, как только кто-либо из дружинников-рабочих высовывал нос из за угла.
— Стойте, госпожа, идти нельзя, убьют! — остановил ее один дружинник. — Не устраивайте провокации…
Кукумини остановилась.
— Мне нужен ваш начальник, брат Бихари, здесь он?
— Бихари? Ему некогда, он пошел в обход этого дома, чтобы выжечь оттуда морд. Уходите лучше, а то Вас убьют…
И дружинник пальнул в чердачное окно водокачки.
Кукумини оглянулась на других рабочих, поглощенных стрельбой; хотела повернуть в обход, но в это время из ворот двора, возле которых стоял дружинник, показалась фигура в синей рубахе и феске. Выглянувший мелькнул взглядом по девушке и тотчас же раскрыл ворота шире.
— Кукумини! Кукумини, ронти! Мы — Сан-Ху… Пошел сестра сюты. Тут не упьют. Сюты притет Пихари…
Кукумини немедленно узнала китайца и, не зная, что ей делать, шагнула во двор. Китаец немедленно же закрыл ворота.
Здесь Кукумини увидела, что делает во дворе возле места боя китаец.
Оказалось, что беспечный и неуловимый хатбе[39], как только в городе раздались первые выстрелы схваток, решил ретироваться из дома Санджиба, но, уходя, поджег предварительно владения фашиста и каким-то чудом ухитрился взять в плен несколько дружинников Санджиба, которых он привел к Бихари.
Тот велел их запереть, пока шла схватка из-за завладения пулеметом на водокачке, и соединил их с двумя пленниками, схваченными в свою очередь дружинниками самого Бихари.
Сан-Ху было поручено их охранять.
Он их и охранял.
В небольшом дворе какого-то водовоза, где не видно было ни одной души, кроме китайца, прямо на земле лежало связанными несколько человек.
Сан-Ху, с большим старинным мушкетом, перебегал от одного своего пленника к другому, как только из них кто-нибудь шевелился и, приподняв над связанными ружье, трогательно убеждал беспокойных:
— Ну! Ми пальшевой москвит… витал? Стрилить типе хочу… Стрилить? Стрилить?
И дуло ружья от живота наклонившегося китайца упиралось в грудь пленника.
Охотников, серьезно желавших быть расстрелянными, не было, и Сан-Ху бежал к другому связанному.
Но это занятие показалось ему, наконец, скучным, в то время, когда за стеной шла стрельба, и он выглянул, чтобы испросить разрешение расстрелять пленников, а самому идти на подмогу дерущимся, когда вдруг увидел Кукумини.
Он думал, что девушка и выручит его.
Но Кукумини была подавлена собственными мыслями.
— Эти люди какие-нибудь дела Санджиба знают? — спросила она китайца.
— Отин знает… Он ходил с полковником Бурсон сюты. Все знает про морты…
— Брат Сан-Ху, скажите Бихари… Пусть он допросит про Пройду. Кто скажет, где Пройда, пусть отпустит его, только чтобы разыскать русского брата…
— Скажу, сестра Кукумини. Мы найтем Проита…
Кукумини решила идти к вокзалу. Она открыла ворота и увидела, что дружинники вдруг ринулись к водокачке. На ее крышу, сзади, ухитрились взобраться двое повстанцев и брошенными сверху в окно бомбами взорвали засевших там нескольких фашистов. Еще один пулемет был отвоеван.
Кукумини безучастно взглянула на вторгающихся в башню дружинников и, снова минуя места боев, встречаясь с переправляющими раненых товарищами, пошла по улицам.
Около вокзала она натолкнулась на более оживленные, чем в центре, кварталы. Здесь раненых заносили прямо в ближайшие дворы. Местами под воротами стояли любопытные, живо толковавшие о том, что повстанцев разобьют.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Кукумини прошла еще полквартала, сделала поворот за угол и здесь остановилась, соображая, как ей найти Ашутоша.
Вдруг поблизости где-то частая перестрелка сразу как-то прекратилась, раздался торжествующий крик, и в тоже мгновение мимо Кукумини один за другим начали пробегать необычные для улиц в этот день фигуры сагибов-европейцев.
Через полминуты пальба снова началась. Одна пуля ударилась в стену возле девушки. Затем показались отступающие повстанцы.
Кукумини взглянула на разбегавшихся в панике любопытных. В числе последних она увидела отбившуюся от товарищей Дидабай.
Заметила и та подругу и тут же бросилась к девушке.
Засвиставшие пули скосили несколько убегающих.
Дидабай схватила Кукумини за руку и со слезами повлекла ее с собой.
— Скорей, сестра, убьют!..
Девушки пробежали два квартала.
— Что случилось? — спросила Кукумини, остановившись под воротами в переулке, где погони не было.
— Ой, Кукумини, какое же несчастие!.. Сипаи-гурки изменили нам уже с утра, стали действовать с мордами и побили половину нашей обороны. А сейчас, заняли вокзал, освободили заложников и пойдут на берег. Как только на кораблях сагибы узнают, что губернатор и заложники на свободе, национальное собрание разгонят, и все пропало… Я не знаю, где Первин и Петряк… Где ты будешь, Кукумини, я с ними прибегу к тебе?..
— Я пойду к берегу… Слушай, девочка Дидабай Певучая, ничего не бойся, потому что Индия — не один этот вокзал. Иди к черному самоцвету Первин, если увидишь Ашутоша или Арабенду, скажи им: пусть они помнят про Пройду. Так и неизвестно, где он. Пусть же они не только бьют врагов, но также и товарища ищут. Иди…
Кукумини пошла на берег. Она понимала, что положение сделалось отчаянным. Об этом свидетельствовала начавшаяся паника. Но почему-то ей казалось, что революционеры все-таки победят.
Она вышла на пристань за полверсты от места, куда стекались повстанцы. Здесь были группки судачащих горожан и береговиков. Проехал броневик. Пробежала группа людей с красными крестами к месту контор пароходных компаний.
Кукумини пошла следом за ними. Она у себя под доти до сих пор держала револьвер и думала все о том же, как ей найти исчезнувшего русского друга.
Вдруг, взглянув на съежившуюся фигуру девушки, сидевшей и пристально смотревшей в бухту со ступенек набережной, она чуть не вскрикнула от полуиспуга и ненависти.
Она увидела Эча Биби…
Как раз в это время не спускавшая глаз с нескольких приближавшихся лодок Эча Биби порывисто поднялась и с непроизвольной радостью воскликнула:
— Матросы едут!
В ту же секунду она обернулась и вдруг встретилась глазами с Кукумини.
Невольно она спустилась ниже на ступеньку. И еще ниже, пока не очутилась у самой воды.
Кукумини с режущими огнями в глазах, как Немезида, приближалась по сходням ступеней к изменнице нач-герл.
Она обнажила револьвер.
— Сядь! — указала она сообщнице фашистов на камень ступеней.
Эча Биби съежилась и села, прижавшись к камню основания набережной.
— Какие матросы едут?
Ненависть и страх сковали Эча Биби. Она стиснула зубы.
— Матросы инглизмены, если хочешь перед смертью знать… За ними поехал Пит Граф… Я ждала его… Убей меня… Но они сейчас подъедут уничтожать ваш большевистский майдан и тогда берегись, Кукумини. Узнаешь, как с большевиками якшаться… Не одна я умру…
Кукумини с тоской взглянула на лодки и то место пристани, где уже начинался бой и затрещали выстрелы.
Полдюжины лодок спешили и приближались прямо к месту, где находились девушки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Хорошо, Эча Биби… Я умру, но я была честной нач-герл и не изменила ни своим товаркам, ни народу. Я служила большевикам и вместе со всеми большевиками народ прославит и меня нач-герл не венчанную. А твою память родной народ затопчет вместе с прахом своих угнетателей… Молись, Эча Биби, сейчас с лодок соскочат твои друзья…
