Что сбило здесь с толку Сисмонди, так это, очевидно, попытка поставить в связь понятие капитала с вещественными моментами общественного воспроизводства. Пока он выше имел в виду отдельного капиталиста, он рядом со средствами производства считал составной частью капитала и средства существования рабочего, что опять-таки неправильно с вещественной точки зрения воспроизводства отдельного капитала. Пока он делает попытку рассмотреть вещественные законы общественного воспроизводства и собирается провести правильное разграничение между средствами потребления и средствами производства, понятие капитала исчезает у него под руками.
Но Сисмонди сам чувствует, что при помощи одних только средств производства не может иметь места ни производство, ни эксплоатация; более того, у него правильное предчувствие, что центр тяжести отношений эксплоатации лежит именно в обмене с живой рабочей силой. И сводя капитал исключительно только к постоянному капиталу, он тут же, в следующий момент, сводит его целиком к переменному капиталу:
«Земледелец, отложив в сторону весь хлеб, нужный ему до следующей жатвы, понял, что оставшийся у него излишек хлеба ему выгодно употребить на прокормление других людей, которые обработали бы для него землю, доставили бы ему таким образом новый хлеб, которые пряли бы его лен и ткали бы его шерсть» и т. д. «Совершив эту операцию, земледелец обменял часть своего дохода на капитал (так сказано в скверном переводе г. Прагера; в действительности должно быть: превратил часть своего дохода в капитал); новый капитал в действительности всегда образуется именно таким образом[140]. Хлеб, собранный им сверх количества, необходимого ему для собственного пропитания и посева, чтобы сохранить обработку в прежнем размере, составлял богатство, которое он мог отдать, растратить, потребить, не становясь бедней; это был доход. Но раз он употребил его, чтобы кормить производительных рабочих, раз он обменял его на труд или на будущие продукты труда своих ремесленников, ткачей, рудокопов, то хлеб этот превратился в неизменно сохраняющуюся и все увеличивающуюся стоимость — в капитал».
Здесь перепутано много вздорного и верного. Для поддержания производства на прежней высоте, т. е. для простого воспроизводства, как будто нужен еще постоянный капитал, хотя он и сводится странным образом лишь к оборотному капиталу (семена); напротив того, воспроизводство основного капитала совершенно упускается из виду. Но для расширения воспроизводства, для накопления, и оборотный капитал, видимо, оказывается излишним: вся капитализированная часть прибавочной стоимости превращается в заработную плату для новых рабочих, которые работают, очевидно, голыми руками, без каких бы то ни было средств производства. Тот же взгляд Сисмонди формулирует еще отчетливее в другом месте. «Таким образом богатый приносит пользу бедняку, когда он сберегает часть своих доходов и присоединяет ее к капиталу, так как, разделяя готовое производство, он сохраняет все то, что он называет доходом, и уступает бедным все, что он называет капиталом, для того чтобы последний превратил это в свой доход» (I. с., I, 84). Но в то же самое время Сисмонди правильно вскрывает тайну производства прибыли и рождения капитала: прибавочная стоимость возникает из обмена капитала на труд, из переменного капитала; капитал возникает из накопления прибавочной стоимости.
При всем этом мы в разграничении понятий капитал и доход не особенно подвинулись вперед. Сисмонди делает теперь попытку представить различные элементы производства и дохода в соответствующих частях всего общественного продукта: «как и хлебопашец, предприниматель не употребляет всего своего производительного богатства на семена. Он употребляет часть его на постройки, машины и инструменты, делающие труд более легким и производительным; точно так же и земледелец употребляет часть своего богатства на работы, имеющие целью улучшить почву. Итак, мы видим, как различные виды богатства возникают и последовательно отделяются друг от друга. Часть богатства, накопленного обществом, употребляется каждым из его владельцев на то, чтобы она, постепенно потребляясь, сделала труд более производительным, а также и на то, чтобы возложить работу человека на слепые силы природы. Эта часть богатства называется основным капиталом. Сюда относятся расчистка, новые каналы для орошения, фабрики и разного рода машины. Вторая часть богатства предназначается для того, чтобы быстро потребляться и воспроизводиться в созданном продукте, чтобы беспрестанно менять форму, сохраняя одну и ту же стоимость. Эта часть, называемая оборотным капиталом, заключает в себе семена, сырой материал и заработную плату. Наконец, от этой второй части богатства выделяется еще третья, именно тот излишек стоимости, на который стоимость продукта превышает затраты на его производство. Этот излишек, называемый доходом с капитала, предназначается для потребления без воспроизводства».
Сделав с таким трудом попытку распределить весь общественный продукт на несоизмеримые категории основного капитала, оборотного капитала и прибавочной стоимости, Сисмонди в следующий же момент обнаруживает, что, когда он говорит об основном капитале, он имеет в виду, собственно говоря, постоянный капитал, и когда он говорит об оборотном капитале, то разумеет под этим переменный капитал. Ибо «все, что создается», предназначено для человеческого потребления, но основной капитал потребляется лишь «косвенно», а оборотный капитал, напротив, «служит фондом, который в форме заработной платы предназначен для содержания рабочего». Мы таким образом опять как-будто приблизились несколько к разделению всего продукта на постоянный капитал (средства производства), переменный капитал (средства существования рабочих) и прибавочную стоимость (средства существования для капиталистов), но все же объяснения, данные до сих пор Сисмонди по этому предмету, который он сам называет основным, не могут похвалиться особой ясностью, и мы в этой путанице во всяком случае не видим прогресса по отношению к «неотделанным глыбам мысли» («Gedankenblocke») Смита.
Сисмонди это сам чувствует и со скорбью о том, что «это движение богатства совершенно абстрактно и требует для его понимания чрезвычайно напряженного внимания», пытается выяснить проблему «в ее самой простой форме». Мы таким образом опять начинаем с печки, т. е. с Робинзона, только Робинзон выступает теперь в качестве pater familias и пионера колониальной политики.
«Одинокий фермер, изолированный в отдаленной колонии, вблизи пустыни, собрал в данном году, положим, сто мешков пшеницы. Поблизости нет рынка, куда он мог бы их отвезти. Между тем хлеб этот во всяком случае должен быть потреблен приблизительно в течение года, иначе он для земледельца не имел бы никакой ценности. Но земледелец вместе со своей семьей съедает всего тридцать мешков пшеницы, это составляет его расход, т. е. трату полученного дохода; пшеница эта ни для кого не будет воспроизводиться. Земледелец затем призовёт рабочих, заставит их выкорчевывать леса, осушать болота и превращать в пашню часть пустыни. Рабочие съедят еще тридцать мешков пшеницы, которые для них составят расход; они в состоянии произвести этот расход только благодаря своему доходу, т. е. благодаря труду. Для земледельца же это будет лишь обмен, потому что он таким образом превратит свои тридцать мешков пшеницы в основной капитал (здесь Сисмонди уже превращает переменный капитал в основной! Он хочет сказать: „за те тридцать мешков, которые рабочие получают в качестве заработной платы, они производят средства производства, которые фермер сумеет употребить для расширения своего основного капитала“). Но у него остается еще сорок мешков, которые он употребит на семена вместо того, чтобы, как в прошлом году, посеять только двадцать; он удвоит таким образом свой оборотный капитал. Итак, все сто мешков будут потреблены, но из них семьдесят не только будут воспроизведены, но принесут еще большую прибыль, одни при ближайшем, другие при всех последующих урожаях. Предполагаемая нами изолированность земледельца заставляет нас сильнее чувствовать пределы такого рода предприятия. Если он в этом году нашел возможность потребить из собранных им ста всего лишь шестьдесят мешков пшеницы, то кто же съест в будущем году двести мешков, произведенных благодаря увеличению посева? Нам ответят: его семья, которая размножается. Без сомнения! Но человеческие поколения не растут с такой быстротой, как средства продовольствия. Если бы земледелец был в состоянии ежегодно повторять предложенную нами операцию, количество собранного им хлеба удваивалось бы с каждым годом, между тем как семья его могла бы удвоиться разве только через двадцать пять лет».
Несмотря на наивность этого примера, он в конце концов приводит к следующему решающему вопросу: куда же сбывается капитализированная прибавочная стоимость? Накопление капитала может расширять общественное производство до бесконечности. Но как обстоит дело с потреблением общества? Это последнее определено доходами разных видов. Этот важный вопрос излагается Сисмонди в пятой главе II книги, — в главе под заглавием «Разделение национального дохода между различными классами граждан».
