– Но идет ли параллельно формирование каких-то предпосылок для создания новых ценностей? Или восстановления старых?
– Я верю, что мы идем зигзагом. Идет синусоида, и мы в самом ее низу. Мне кажется, что человечество не выживет без духовного наполнения. Мы выродимся.
– А вот Лев Гумилев считал, что нет никакой синусоиды, а есть одна кривая с одним горбом и одним дном. И дальше идет просто распад этноса.
– Но мы же видим, что этнос не распадается.
– Подожди еще. У него там горбы лет по триста – четыреста. По его теории, которую он создал в 50-х годах, сейчас мы в фазе затухания.
– Это очень сложно и неочевидно. А я вот был в передаче «Сто вопросов взрослому». И мне дети задавали вопросы. Дети мне понравились. Я их узнал. Это наши советские русские мальчики. И я имел право им тоже задать вопрос. И я спросил: «Что вы выберете – успех или любовь? Успех или деньги?» Большинство было за любовь. Большинство еще умеет разделять успех и деньги. Были, правда, и мудрецы, которые сказали: «Да за деньги все купишь!» Что вы, мол, нам романтику, дурь эту, гоните! Но их было меньше…
– А я тебе другой выбор предложу, как Фаусту: что ты выберешь – мудрость или счастье?
– Старик, мудрость у меня уже есть. А счастья уже не будет. Мы все выбрали мудрость в каком-то смысле. А счастье долго не длится… Счастье знаешь у кого долго длится? У дураков. В этом смысле счастье – это первый признак прогрессивного паралича. Жизнь остановилась – вот и счастье… История человека вообще началась с изгнания из рая. Какое уж тут счастье может быть. И началось то, что мы называем историей. А мудрость… Как сказал Экклезиаст, мудрость не делает счастливым. Может быть, даже наоборот…
– Значит, для того чтобы быть счастливым, нужно отказаться от мудрости? То есть оставаться дураком и быть счастливым? Типа, фарш невозможно провернуть назад? Если ты поумнел, то ты уже никогда не будешь счастливым?
– Вот боль основная!
– Пожалуй, ты прав… Много моих товарищей, с которыми я занимался бизнесом и политикой, сознательно не хотят умнеть, чтобы не потерять способность принимать так называемые управленческие решения.
– Браво! Я аплодирую!
– Потому что, когда становишься умнее, ты теряешь не только способность, но и охоту управлять людьми. Мне иногда кажется, что я поумнел, поскольку потерял интерес к управлению людьми. Раньше мне это жутко нравилось и у меня неплохо получалось. А теперь я смотрю на людей, которые наслаждаются этим, и думаю: в чем они нашли удовольствие?
– Да… Раньше у меня съемочная группа пела, как скрипка в руках, а сейчас… Я смотрю – чужие ленивые люди… Ну что я? Моя боль… Наверно, это старость приходит. Может быть. Раньше я ничего не боялся! Снимать кино? Нет проблем… Потому что я не понимал ничего вообще!
– А теперь «музыку разъял, как труп»?
– Сейчас, когда я многое начал понимать… Режиссура – это же не так, что всем рассказать, что нужно делать, и строго со всех спросить. Режиссура – это проблема создания мира. Есть режиссеры, которые идеологию создают, а есть – которые создают мир. Вот создашь мир, а в нем все начинает происходить как бы само собой. И никем управлять не нужно. Там у тебя нет проблемы хорошей игры актера или плохой, если там, в этом созданном тобой мире, все – правда. Хотя… что значит правда? Этого мира ведь реально не существует… Но он же должен как-то у тебя из головы выйти, и это главное!
– Вместо прямого менеджмента!
– Именно! Сначала я должен создать аквариум. Это не воздух – это вода, это плоть! Ты должен набить туда водорослей, сделать его неудобным, сложным, опасным. А потом ты туда пускаешь актеров – как рыбок, чтобы они там не думали, как им играть, а чтоб они там выживали. И тогда появляется правда. Тогда у тебя нет задач лучше там или хуже… Все равно все это правда.
– А артисты, наверное, потом себе приписывают: «Я готовился! Я в образ входил! Я Станиславского читал!»
– Ну конечно. Они потом рассказывают: да Лунгин тут ни при чем, он нам и не говорил-то ничего, никак нами не управлял, мы все сами. Только почему-то они у меня играют в десять раз лучше, чем у… чем у многих других.
– Да уж. В «Острове» они у тебя играли здорово. «Остров» многим людям очень по душе пришелся…
– «Остров» понравился не так, как остальные мои фильмы. И понравился он не тому народу. «Остров» возвращал всех к стыду…
«Олигарх – это почти гений»
Лунгин родился в Москве в 1949 году. Закончил мехмат МГУ и высшие режиссерские курсы. По его сценариям снято десять фильмов. Один из самых первых – «Конец императора тайги». Сам снял пять фильмов: «Такси-блюз», «Луна-парк», «Линия жизни», «Свадьба» и «Олигарх». Дважды брал призы на Каннском фестивале: за режиссуру (1990) и за лучший подбор актеров (2000). С 1992 года живет в Париже. Женат, двое взрослых сыновей: один – философ, другой – художник.
Слава, водка, философия
– Павел! Быстро все меняется: позавчера ты был простой сценарист, вчера – простой режиссер, и вдруг ты – в центре внимания, все только про тебя и говорят. Замахиваешься на великие сюжеты, вот итоги перестройки и периода первоначального накопления взялся подводить… Как это все вышло? Как ты себя чувствуешь в новой роли, в новой ситуации?
– Меня недавно милиционер узнал. Смотрит на меня и говорит: «Узнаю, узнаю: “Хрусталев, мою карету!”» И я понял, что это – слава… А на самом деле мне абсолютно все равно, есть слава, нет ее… Вот я был жалким безвестным сценаристом. А потом вдруг получил приз в Каннах: стою на сцене этого большого дворца, все хлопают… Я это воспринял так же спокойно, как воспринимал раньше свою бедность и неудачливость. Я еще в юности понял: сущность человека, она едина и неизменна.
– Это что – дзен, что ли?
– Да…
– Ты им серьезно занимаешься – с мантрами, с дыхательными упражнениями, с поездками в монастыри?
– Конечно, нет, – я как любитель… Это давно началось. Бывают книги, которые глубоко в тебя входят… Так получилось с дзеном. Это было время брежневское, время гигантской брежневской лжи, время, когда отвращение к социальному было такое сильное, что действительно многие люди находились в состоянии саморазрушения. Я тогда понял, что дзен – это мне очень близко. И я нашел какую-то силу в этом.
– Дзен – он что же, заметно влияет на твою жизнь?
– Он уже как-то изменил ее. Думаю, то, что я не сломался и что не меняюсь вообще, – это благодаря дзену. Ну вот. А главная опасность для режиссера – это когда он становится великим, когда он становится пророком. Потому что тогда ты окружен льстецами. Окружен людьми, которые очень хотят тебе понравиться! Которые хотят сказать тебе что-нибудь приятное!
– Ну да, дзенские поэты, когда становились знаменитыми, брали псевдоним и сочиняли с нуля, их новые тексты были сочинены как бы людьми с улицы…
– Да-да! Забудь про славу, занимайся чистым самовыражением. А все социальное – это… это… Это тлен, в общем.
– Вот еще о высоких материях. Ты как-то сказал, что у Христа не было чувство юмора. Разве? А вспомни, как в Канне Галилейской он воду превратил в вино, – это же замечательная шутка! А, прости Господи, как он помер, а после воскрес, – это же высокий прикол! И ты после этого говоришь, что у него не было чувства юмора?
– Не знаю… Но тот Христос, которого нам предлагают, – эта духовность, она, наверно, все-таки без чувства юмора.
– По философскому отношению к жизни – дети пошли в тебя, да?
– Старший – ему 30 – чего-то пишет; не знаю что – мне не показывает. Но, думаю, он скорее не писатель, а философ. А младший – 22 года – рисует. В общем, оба неустроенны. Не вписываются они в социальную структуру.
– А ты мог бы с твоим дзенским спокойствием, с этим вот равнодушием к социальному, о котором ты говоришь, жить в Липках, где ты снял свое кино «Свадьба»? С шахтерами, которым деньги не платят и которые хрен знает как живут?
– Конечно, нет.
– Это, значит, исключено? То есть все-таки есть потребность в масштабе, размахе, больших задачах?
– Ну, я не знаю… Там бы я, видимо, дошел до какого-то конца. Или бы я оттуда уехал – или бы допился до какого-то предела…
– Известно, что пьянство – тоже часть дзена, что настоящий дзен-буддист должен пить и веселиться, иначе ему будет грех. Вот я у тебя вычитал очень умную мысль про это: «Только выпивка – форма стимулирования душевного состояния». Можно подробней? Я тут не все понимаю…
– Выпивка – она дает много. Нет такого общества, в котором люди бы жили трезво, – даже чукчи мухоморы жрут. Это единственный способ уйти от постоянного пресса общества. Выпивка позволяет обозначать, понимать, менять свое душевное состояние. Я так давно не пил, что могу себе позволить теоретизировать на эту тему. Три месяца уже! Не пью, потому что готовлю себя к фильму, пытаюсь привести себя в особое состояние… Я же вхожу в большую работу, это тяжелая физическая работа – четыре месяца съемок. А то ведь, когда пьешь, силы теряются. Приобретаешь зато целую гамму душевных состояний: стыд, раскаяние, глупость, восторг неоправданный, взлет, чувство собственной гениальности, – а потом этот идиотизм проходит, это кончается всегда внутренним раскаянием…
