– Хейзел?
– Да, Хейзел. Ты берешь ее на руки.
Она ничего не сказала.
– Почему она стала интересовать тебя теперь?
– Просто на детей любопытно бывает посмотреть.
– Да, я всегда так думал. – С того самого раза, когда он впервые взял на руки свою дочь.
– Ты плачешь и смеешься без всякой видимой причины. Тебя привлекают дети… Быть может, тебе есть что мне сказать?
– Что? – насторожилась она. – Почему?
Все это оказалось так трудно, как он и ожидал.
– Потому что у тебя не было месячных, с тех пор как мы вместе.
Она уставилась на него, словно он говорил на каком-то непонятном языке.
– Ты смеешься и плачешь по пустякам, когда я прикасаюсь к тебе здесь, – он погладил ей грудь, пытаясь ее успокоить, – ты чувствительна к моим прикосновениям, и у тебя не было…
– Ты хочешь сказать, что я беременна?
Она поняла! Его даже пот прошиб.
– Мне это приходило в голову. А ты как думаешь?
– Откуда мне знать? Я никогда такими подробностями не интересовалась. – Она поняла, как странно это прозвучало, и поспешила объяснить: – Мне не приходилось иметь дело с женщинами в начале их беременности. Я только помогала им при родах, когда их мужья напивались до бесчувствия.
– Я так и думал.
Не обращая внимания на его слова, она продолжала:
– И откуда тебе вообще столько известно о женском теле? – Глаза у нее сузились. – Наверно, у тебя в усадьбе разгуливает сотня незаконнорожденных детей. Ну, раз ты уж так хорошо осведомлен, почему бы тебе просто было не сказать: «Миледи, у вас будет ребенок» – и покончить с этим?
Ей было неприятно признаваться в своей неопытности. Он это понимал. Она была немало напугана. Он это тоже понимал. Поэтому она и накинулась на него. Но он сохранил самообладание.
– Я не уверен, что ты беременна, и, насколько мне известно, у меня нет приблудных детей. Но, судя по нашим ночным занятиям и по некоторым признакам, ты родишь мне ребенка к весне.
– Некоторые женщины, выйдя замуж, не рожают годами.
Он усмехнулся.
– Нам повезло, миледи.
– Это не смешно!
– Я смеюсь от радости. Нам есть чему радоваться.
– Тебе есть. Ты свое дело сделал, мне же все еще предстоит.
Он начинал терять терпение, хотя уже имел дело с беременными женщинами и знал их капризы.
– Это правда, что ближайшие несколько месяцев тебе придется нести это бремя, но отцовские обязанности не заканчиваются с зачатием.
– Твои заканчиваются.
Это был жестокий, верно рассчитанный удар. Он быстро вдохнул в себя воздух и медленно выдохнул.
– Я знаю, что ты хотела одна воспитать моего ребенка, но теперь ты убедилась в ошибочности такого намерения.
– Ошибочности? Здесь нет никакой ошибки.
– Ты же не станешь отрицать, что мы находим удовольствие в обществе друг друга, не только в постели, но и за разговором по вечерам?
– Уж не воображаешь ли ты, что я возьму себе мужа ради удовольствия вести с ним разговоры? Я долго жила одна, и никто не осмеливался обращаться со мной как с равной, кроме тебя. Никто не смеет со мной спорить, потому что я госпожа и могу отбрить всякого. А теперь мой наемник сидит за моим столом и говорит мне, что он обо мне думает, и о моем хозяйстве, и о моих делах без всякого уважения к моему положению.
Он боролся со своим негодованием.
– Я не знал, что оскорбляю тебя.
– Ты меня не оскорбляешь. – Она медленно поднялась, опираясь о дерево у себя за спиной. – Мне это нравилось, и ты воспользовался этим, чтобы затуманить мне рассудок.
Она его прямо-таки обвиняла в колдовстве!
– Это называется честность, миледи, и, если она для тебя такая редкость, что ты называешь ее затмением, мне жаль тебя.
– Ах, тебе меня жаль? Да ты мне завидуешь! Ты хочешь на мне жениться, тебе нужен этот ребенок, чтобы распоряжаться… моими двенадцатью мешками шерсти. Чтобы распоряжаться моей жизнью!
– Твоими деньгами? Твоей жизнью? – Она сбила его с толку. Это привело его в бешенство. Разве она не понимает, что на самом деле важно?
– Мы говорим о ребенке. Да, я хочу жениться на тебе, и я знаю, ты говорила…
– Я говорила, что не стану твоей женой, и я не изменю свое решение.
Глаза у нее были серые, как камень, и такие же жесткие и холодные, и он вышел из себя. Ведь он проигрывал самую большую игру в своей жизни!
– Да, ты сказала, что не станешь моей женой, но, когда я приходил к тебе по ночам, мне казалось, что я пробудил в тебе женщину, настоящую женщину. Я ошибся. Ты воспользовалась мной как самцом, и я тебе больше не нужен.
– Можешь не дожидаться расчета. – Она схватила ключи и отделила один от шкатулки с деньгами. – Я расплачусь с тобой немедленно.
– И не забудь увеличить сумму вдвое. – Он тоже умел ранить словами. – Еще и за услуги в постели.
– Я пришлю деньги с Эдгаром, а ты можешь убираться.
– Пришли половину, а вторую оставь для моего сына, и скажи ему, что он в любое время может приехать в Рэдклифф ко мне, к своему отцу. Ты можешь отнять у меня ребенка, но тебе не отнять у меня прав отца.
– Убирайся!
– Я бы не остался, даже если бы ты стала умолять меня об этом.
Они стояли друг против друга, тяжело дыша, словно выдохшись после гонки. Платок у Элисон съехал, щеки ее пылали. Он выглядел не лучше и на краткое мгновение пожалел о том, что не сможет в последний раз предстать перед ней легендарным рыцарем.
Обида и гнев овладели им. Она быстро удалялась, как будто старалась скорее оказаться как можно дальше от него. Он стремительно двинулся в другом направлении.
Но, не сделав еще и нескольких шагов, Дэвид ощутил укоры совести. Он не мог оставить ее одну блуждать по лесу. Месяц его службы еще не истек. Потихоньку, чтобы она не заметила и не истолковала его действия превратно, он последовал за ней, стараясь держаться в тени деревьев. Он следил за ней, пока она не влилась в поток людей, тянувшихся из деревни в замок. Элисон ни разу не оглянулась. А ему плевать. С проклятием он ударил обоими кулаками в древесный ствол и, потирая ободранные суставы, выругался еще громче. Черт возьми эту женщину! Какие только глупости он делает из-за нее! Он отправился обратно в лес, зализывая ссадины на руках. Он не хотел выходить из себя, но будь он проклят, если он вернется и станет просить у нее прощения. Она сама настояла на своем идиотском плане. Да, она предупреждала его, но он думал, что у нее все-таки хватит ума выйти за него. Она ведь не дура. Когда человек…
– Господи…
Дэвид остановился и прислушался. Это было похоже на стон какого-то раненого животного.
– Боже, помоги мне.
Животное, одаренное человеческой речью. Все его чувства напряглись. Он пристально огляделся вокруг. Ему бросились в глаза сломанные ветки кустарника и что-то темное на листьях. Он наклонился поближе.
