Кэйл проверил время – Бриджит охраняла Редвайн вот уже час и все это время не выполняла своих обязанностей стюардессы, а это долго. «Пора ее сменить», – решил он, задаваясь вопросом, какие неприятности успела подкинуть пленница в его отсутствие. От нее можно всего ожидать. Наверно, Бриджит уже защелкнула на ней наручники и затолкала в рот кляп, что, вообще-то, полагалось сделать ему. Вряд ли Редвайн сбежала — Бриджит способна скрутить ее одной левой, но это не исключает других пакостей. Уж очень сильно ее заинтересовало, что происходит и чем они все занимаются. Вполне объяснимое любопытство, но чем меньше она будет знать, тем лучше – не сможет выболтать лишнего.
Поворачивая ключ в замке и открывая дверь, Кэйл задержал дыхание, пока не увидел Бриджит спокойно сидящей в наушниках на кушетке. Перед ней на кофейном столике стоял ноутбук – умничка не тратила время зря, а просматривала записанные устройствами слежения аудио- и видеофайлы, избавляя от этой рутины Кэйла.
Пленницы нигде не было видно. Кэйл весь подобрался, поскольку она могла наброситься на него сзади в любую секунду.
– Где Редвайн? – обеспокоенно спросил он.
Бриджит подняла на него глаза.
– Спит, – ответ прозвучал совершенно обыденно.
Невероятно. Кэйл поморщился и досадливо покачал головой.
– И почему она не может спать, когда находится под моей охраной? – задал он риторический вопрос.
И тут, как по команде, Дженнер Редвайн появилась в дверях спальни с заспанными глазами и взлохмаченными волосами. Ее взгляд сфокусировался на Кэйле, словно лазерный луч прицела.
– А, это ты, – процедила она с отвращением, а потом широко и притворно ему улыбнулась. Точь-в-точь тигриный оскал. – С возвращением, любовничек.
Глава 17
ФРЭНКУ ЛАРКИНУ ВСКОРЕ НУЖНО БЫЛО ОТПРАВЛЯТЬСЯ В КАЗИНО на первое из запланированных филантропических мероприятий круиза. Все доходы с игры – да, собственно, со всего путешествия – должны пойти на благотворительность. На борту находилось так много пассажиров, что игровой зал не вместил бы всех одновременно, поэтому организаторы разделили их на группы в зависимости от названий палуб и номеров кают; каждый час в казино запускали по сто человек. Тот, кто за это время выигрывал наибольшую сумму денег, получал приз. Какой именно – Ларкин не знал, да и плевать ему на эту чепуху. Что-то дорогущее, разумеется, – меньшего эти паразиты и не ждут.
Ему вдруг пришло в голову, что и его лайнер, и этот круиз станут легендой, совсем как «Титаник». Какая музыка играла, чем занимались пассажиры, в каких нарядах дефилировали – всё будут годами изучать и анализировать, как будто это важно, хотя в действительности эти подробности не имеют ни малейшего значения.
У Ларкина не было аппетита, но когда он все-таки ел, то предпочитал делать это в одиночестве. Периодически он не мог удержать в себе даже те крохи, что проглатывал, и потому для приема пищи уединялся. Обед в окружении других пассажиров полностью исключался: не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил, как мало он ест и как порой давится деликатесами. Ни единая душа – за исключением личного врача – не знала, что он болен, и пускай так оно и остается. Ларкин заказал сэндвич – салат с тунцом на круассане, потому что на таком шикарном лайнере обычный хлеб ни в коем случае не подадут! – немного фруктов и бутылку воды. Теперь надо постараться проглотить хоть что-то, прежде чем придется показаться на публике в казино.
Опухоль мозга отобрала у него практически все простые житейские радости. Из-за непрестанной головной боли Фрэнк стал дерганым, а случались дни, когда голова болела даже сильнее обычного. Он не рисковал принимать что-то сверх безрецептурных болеутоляющих, потому что более сильнодействующие препараты затуманили бы мозг. Почти потеряв интерес к пище, он ел лишь по необходимости и скучал по тому удовлетворению, которое приносит хорошая еда. К сексу он также утратил аппетит.
Организм бунтовал, не воспринимая прелести жизни, и это приводило Фрэнка в бешенство. Разве мало того, что он вот-вот отбросит чертовы коньки? Почему гребаный рак крадет у него каждую крупицу радости и удовольствия? Да будь он проклят, если такое допустит.
Личный стюард, Айзек, взял на себя заботу о большинстве потребностей Ларкина в этом путешествии. Не годится, чтобы вокруг шнырял какой-нибудь незнакомец, когда на кону стоит такое важное дело. Преданность Айзека была проверена годами службы: тот всегда беспрекословно исполнял все, что велено, какой бы грязной ни была работенка. И всякий раз, когда казалось, будто слуга уже сыт по горло и готов уйти, Ларкин подбрасывал ему подачку: прибавку, подарок, иногда отпуск. Айзек до самой смерти так и будет спать в обшарпанной служебной каморке и послушно выполнять, что сказано. Так там и подохнет, верный до конца.
Может, стоит пожалеть старину Айзека, – подумал Ларкин, но тут же презрительно усмехнулся. Да будь Айзек мужиком, давным-давно свалил бы куда подальше. А на кой жалеть дурака?
Однако один слуга не мог управиться со всем на свете. Обслуживание, к примеру, заняло бы вдвое больше времени, если бы Айзеку пришлось ходить за едой на кухню и обратно, так что от этой обязанности он был освобожден, и Ларкин вынужденно терпел присутствие корабельной обслуги. Он оставался в номере, когда заказывал еду, чтобы никто не шнырял по каюте в его отсутствие.
Сегодня обед доставил незнакомый парень – на бейдже значилось «Мэтт». Ларкин возненавидел его с первого взгляда. Мало того что Мэтт выглядел привлекательным теннисистом-серфингистом со светлыми вьющимися волосами и невинными глазами неизлечимого тупицы, он еще и являлся воплощением отменной физической формы, к чему всегда стремился и сам Ларкин. И этот здоровехонький щенок явно понятия не имел о собственной смертности. Каково это – не понимать, что день за днем умираешь? Да, все люди смертны, но большинство пребывает в блаженном неведении о неизбежности конца. Ларкин подобной роскошью уже не обладал, и от несправедливости ему хотелось вдарить по этой смазливой, бестолковой морде.
– Добрый вечер, сэр, – весело приветствовал Мэтт. – Куда поставить ваш обед?
«Запихни себе в задницу», – подумал Ларкин, но промолчал и указал на столик возле балконной двери.
– Сюда.
Парень разгрузил поднос и добавил:
– Могу ли я что-нибудь еще для вас сделать, сэр?
– Нет, просто проваливай, – буркнул Ларкин, сжав кулаки, боль будто гвоздем пронзила его голову. Временами хроническая боль вдруг делалась резкой и острой, а затем вновь отпускала. Вслед за приступом подкатила тошнота.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
