террора с обеих сторон. Бывший белый офицер В. Ю. Арбатов вспоминал: «Руководитель ЧЕКА города Екатеринославля Валявка по ночам выпускал по десять-пятнадцать арестованных в небольшой огороженный высоким забором двор. Сам Валявка с двумя-тремя товарищами выходил на средину двора и открывал стрельбу по совершенно беззащитным людям. Крики их разносились в тихие майские ночи по всему городу… Белые действовали не лучше; придя, они грабили город целый день…»{330}
Став наркомвоеном, уделяя особое внимание формированию соединений и частей Красной армии, Троцкий одновременно все больше втягивался в нарастающую борьбу с контрреволюцией, поднявшей голову на необозримых пространствах России. Если период с Октябрьского восстания по март 1918 года В. И. Ленин назвал «победным триумфальным шествием большевизма»{331}, то с марта (когда Троцкий возглавил военное ведомство) начался долгий контрреволюционный откат. При этом если «триумфальное шествие» советской власти сопровождалось, говоря ленинским языком, «не столько военными действиями, сколько агитацией»{332}, то волна контрреволюции была кровавой. Приходя рано утром в свой кабинет, Троцкий просматривал целую пачку телеграмм, сообщений, донесений из самых разных мест страны, в которых говорилось о мятежах, восстаниях, выступлениях контрреволюции, десантах интервентов, переходе на сторону врага целых частей и гарнизонов. Один из томов своих сочинений Троцкий посвятил Гражданской войне. Период, начиная с марта 1918 года, Троцкий назвал «первым валом контрреволюции».
Мятеж Каледина на Дону, выступление Дутова на Южном Урале, восстание Довбор-Мусницкого в Белоруссии, наступление на Украине германских и австро-венгерских войск, вторжение в Закавказье турецких частей, восстание армянских дашнаков и азербайджанских мусаватистов… На большой оперативной карте в кабинете Троцкого появлялись все новые и новые синие флажки, обозначавшие очередные очаги контрреволюции. Эти синие пятна угрожающе росли, расползались, соединялись друг с другом, сметая красные флажки с названий городов, районов, губерний…
Председатель Высшего Военного Совета постоянно заслушивает представителей фронтов, приглашает военных специалистов, звонит Ленину, старается что-то предпринять, изменить положение, которое быстро становится катастрофическим. Нарком ежедневно отдает множество распоряжений, удачных и неудачных, целесообразных и весьма сомнительных. После принятия решения – по предложению военспецов – об организации войск прикрытия следит, как укрепляются Петроградский и Московский районы обороны, как выполняется постановление о создании волостных, губернских и окружных комиссариатов, как вывозятся оборудование, военное имущество, продовольствие из районов, которым угрожает оккупация.
Троцкий пытается предпринять радикальные меры в военном строительстве. Созданная под его председательством комиссия по делам Главвоздухфлота ставит в Реввоенсовете вопрос о формировании военной авиации{333}. Заботится Троцкий и о наземных родах войск. Через Склянского нарком передает телеграмму: «Совершенно необходимо приступить на Урале или на других заводах к производству танков, использовав для этого, если возможно, части тракторов. Присутствие известного числа танков на Южфронте будет иметь огромное психологическое значение…»{334} В критический момент весны 1919 года Троцкий готов пойти на страшный шаг, телеграфируя в Москву: «…необходимо создать возможность применения удушливых газов. Нужно найти ответственное лицо для руководства ответственными работами…»{335}. Но то ли «ответственное лицо» не нашли, поскольку в любой революции масса безответственных фигур, то ли дело оказалось сложнее, чем представлялось Троцкому, но, слава богу, опыт мировой войны не нашел «удушливого» продолжения на российских равнинах.
Работоспособность Троцкого была поразительна. Он успевает написать проект Декрета о всеобщем обучении граждан военному искусству, принять назначенных руководителей курсов по подготовке красных командиров, отредактировать Извещение о привлечении на службу в Красную армию военных специалистов, обговорить с К. К. Юреневым (Председателем Всероссийского бюро военных комиссаров, созданного в апреле 1918 г.) вопрос о работе военкомов, рассмотреть практическую сторону дела в связи с учреждением Всероссийского Главного Штаба… Сотни, тысячи дел проходят через канцелярию Троцкого. Его подпись – на множестве документов того времени: важных и второстепенных, срочных и малопонятных. Назову хотя бы некоторые из них, чтобы представить диапазон работы Председателя Высшего Военного Совета, а с сентября 1918 года (после упразднения ВСС) – Председателя Революционного Военного Совета Республики (РВСР):
1. Положение о «Коллегии военной техники маскировки» для развития «военно-маскировочного искусства…»{336}.
2. Распоряжение Воронежскому городскому исполнительному комитету об улучшении чистки в советских учреждениях и исполнении приказов по ловле дезертиров…{337}
3. Телеграмма в Арзамас о необходимости неукоснительного подчинения Ворошилова Сытину{338}.
4. Письмо наркому путей сообщения Невскому о выделении вагона-гаража (из бывшего царского поезда) товарищу Орнат…{339}
5. Телеграмма Председателю ЦИК. Копия – Предсовнаркома Ленину. «Категорически настаиваю на отозвании Сталина. На Царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил…»{340}
6. Приказ об изгнании из армии за трусость и шкурничество…{341}
Сотни, тысячи документов… Пока Склянский, заместитель Троцкого по РВСР, не отладил работу Совета, на его деятельности лежала печать спонтанности, даже хаоса и постоянной вынужденной импровизации. Нетрудно представить состояние Троцкого, которому докладывали множество неотложных, кричащих, горящих дел, а в это время на его стол ложились все новые страшные телеграммы: немцы захватили Таганрог; казачий отряд совершил налет на Оренбург; произошло восстание правых эсеров в Саратове; эсеры-максималисты подняли мятеж в Самаре; финские белогвардейцы расстреляли большую группу революционеров в Свеаборге; чехословаки заняли Пензу, Сызрань и Моршанск; генерал Краснов вошел в Лиски… И это всего несколько майских дней 1918 года.
В середине года положение Советской Республики было, наверное, самое тяжелое, на грани безнадежного. Думаю, столь же смертельная опасность будет грозить стране еще один раз, когда в 1919 году Деникин подойдет к Туле. А пока – интервенция англичан, французов, американцев, японцев в Мурманске, Архангельске, Туркестане, Закавказье, Владивостоке, мятеж чехословацкого корпуса, который Антанта объявила своей ударной боевой силой… В сводках замелькали новые политические образования: комитет членов Учредительного собрания в Самаре, эсеровское правительство в Екатеринбурге, Уфимская директория, гетманство Скоропадского… Много позже Троцкий напишет об этом времени: «Многого ли в те дни не хватало для того, чтобы опрокинуть революцию? Ее территория сузилась до размеров старого московского княжества. У нее почти не было армии. Враги облегали ее со всех сторон. За Казанью наступала очередь Нижнего. Оттуда открывался почти беспрепятственный путь на Москву…»{342}
По предложению Ленина 29 июля 1918 года состоялось чрезвычайное объединенное заседание ВЦИК и Моссовета, на котором Ленин выступил с речью «О положении Советской Республики», а затем Троцкий сделал доклад «Социалистическое Отечество в опасности». Ленин впервые провозгласил: Советская Республика снова оказалась в огне войны, которую навязали внутренняя и внешняя контрреволюция. Отныне судьба страны, советской власти зависит от того, кто победит в этой войне. Поэтому слова «Все для фронта» должны стать альфой и омегой для каждого. Все понимали: страна на грани катастрофы. Если не принять экстраординарных мер, Республика падет, и контрреволюция отпразднует победу. Троцкий это понимал лучше других. Думаю, в критические месяцы 1918 года, как и на этом заседании, нарком проявил свои лучшие качества: исключительную решительность, готовность бороться до конца, уверенность в том, что не все потеряно, что революцию можно спасти. В зал, куда были приглашены не только члены ВЦИК и Моссовета, но и партийный, профсоюзный, военный актив столицы, падали слова, полные убежденности, силы и исторической правоты. Троцкий говорил суровую, даже страшную правду, одновременно подчеркивая: выход есть, положение небезнадежно, революционная энергия еще не иссякла. Но многие выводы и предложения были жесткими, даже жестокими. Главное, голос Троцкого становился металлическим, нужно вдохнуть в сознание людей уверенность в возможность победы.
«Наши красноармейские части лишены необходимой духовной и боевой спайки, так как не имеют еще боевого закала… Здесь, в этом зале, нас до двух тысяч человек, а то и свыше, и мы в своем подавляющем большинстве, если не все, стоим на одной революционной точке зрения. Мы не составляем с вами полка, но, если нас сейчас превратить в полк, вооружить и отправить на фронт, я думаю, это был бы не самый худший полк в мире. Почему? Потому ли, что мы квалифицированные солдаты? Нет, но потому, что мы объединены определенной идеей, одушевлены твердым сознанием, что на фронте, куда нас отправили, вопрос поставлен историей ребром и что тут нужно или победить или умереть»{343}. Троцкий тут же трансформировал эту мысль в конкретное предложение: для того
