class="p1">– Слушай, Дим Шебеко, а у тебя в оркестре, как ты полагаешь, кто стучит?
– Никто. У нас нет!
– Но ведь это же невозможно.
– Невозможно, ты думаешь?
– Абсолютно невозможно. У тебя здесь двадцать человек, и это просто исключено. У тебя здесь наверняка несколько стукачей.
Дим Шебеко задумался, потом закрыл глаза ладонью, потом убрал ладонь. Глаза его были изумленными.
– А пожалуй, ты прав, Луч. Ведь это действительно невозможно. В таком коллективе без стукача? Нет, это невозможно. Фу – даже не по себе стало. Кто-нибудь из нас, конечно же, стукач.
– Может быть, тот, что в Мюнхен ходит? Как его? Бен-Иван?
– Бен? Да ты рехнулся, Луч? Впрочем, почему бы нет?
– А Галя? Которая так сладко целуется?
– Галка? Да я же с ней сплю иногда. Это человек очень искренний в сексе.
– Вот такие-то девочки… – продолжал Лучников свою жестокую игру.
– Ну конечно. – Глаза Дима Шебеко сузились. – Она почти наверняка стукачка. – Горка, Витя, Изя, Аскар, Нина… – перечислял шепотом Дим Шебеко своих молодых друзей. – Они ведь, наверное, там самых неожиданных вербуют… Да-да… они, между прочим… и меня самого один раз кадрили… в «Бомбоубежище»… знаешь бар на Столешниковом? Ребята говорили, что у них там специальный отдел по лабухам и хиппи… также офицеры хиппующие имеются… в Ленинграде на Крестовском в прошлом месяце «коммуну» завалили… сколько там было стукачей? И не узнаешь ведь никогда, и не подумаешь. Возьми, например, моего папашу.
– Ты считаешь Марлена стукачом? – спросил Лучников.
– А кто же он, по-твоему? Стукач большого ранга. А Вера Павловна? В высшей степени международный стукач. А ты сам-то, Луч, не стукач?
Лучников рассмеялся:
– Тут у вас, вернее, тут у нас уже и в себе-то становишься не уверен. Стукач я или не стукач? Какой же я стукач, если они за мной гоняются? Впрочем, может быть, в каком-то косвенном смысле я и стукач…
Дим Шебеко раскрыл рот, захлопнул его ладонью и зашептал Лучникову через ладонь в ухо:
– Знаешь, какая мысль меня поразила, Луч! А может быть, в косвенном смысле у нас каждый гражданин – стукач? Все ведь что-то делают, что-то говорят, а все ведь к ним стекается…
– Значит, и ты, Дим Шебеко, стукач?
– В косвенном смысле я, конечно же, стукач, – пораженный своим открытием бормотал Дим Шебеко. – Возьми наш оркестр. Играем антисоветскую музыку. Иностранцы к нам табуном валят, и значит, мы их вроде объебываем, что у нас тут вроде бы кайф, свобода. Едем в Ковров на гастроли, пацаны-мотоциклетчики варежки раскроют, балдеть начнут, а их потихоньку и засекут. Да-да, у нас, Луч, в нашей с тобой России сейчас, – он торжественно кашлянул, – каждый человек прямой или косвенный стукач.
– Мерзко так думать, – сказал Лучников. – И ты уж прости меня, Дим Шебеко, я сам тебя навел на эти мысли. Мне надо было проверить свои соображения, и я тебя невольно спровоцировал. Прости.
– Перестань! – отмахнулся Дим Шебеко. – Теперь мне все ясно, все стукачи… – Он задумался и замычал что-то, потом сказал в сторону еле слышно: – Кроме одного человека.
– Кого? – Лучников положил ему руку на плечо.
– Моя мама не стукач, ни в каком смысле, – прошептал Дим Шебеко.
Промелькнули огоньки какого-то поселка, пьяный парень, волокущий сбоку свой мопед, освещенная стекляшка «Товары повседневного спроса». Автобус снова ушел в лес.
– Ты не мог бы мне одолжить рублей сто? – спросил Лучников. – Если хочешь, могу обменять на валюту по курсу «Известий».
– На хера мне твоя валюта, – забормотал Дим Шебеко. – Я тебе могу хоть двести дать, Луч, хоть триста. У нас сейчас башлей навалом. Нам сейчас за нашу музыку платят клево. Тоже парадокс, правда? Мы против них играем, а они нам платят. Смешно, а? Мы от них убегаем, а они рядом с нами бегут, да еще деньги нам платят. Что нам делать, Луч, а? Куда нам теперь убегать?
Лучников взял у Дима Шебеко пачку десяток и попросил его остановить автобус. Они прошли вперед.
– Поссать, что ли, ребята? – спросил водитель.
У него в кабинке приемник тихо верещал голосом Пугачевой. Кто-то из музыкантов поднял голову, когда автобус остановился. Что, приехали?
– Куда нам теперь убегать, Луч? – спросил Дим Шебеко пьяным голосом.
– У вас путь один, – сказал Лучников. – В музыку вам надо убегать, и подальше. Я тебе завидую, Дим Шебеко. Вот кому я всегда завидую – вам, лабухам, вам. Все-таки есть куда убегать. Если подальше в музыку убежать, не достанут.
– Думаешь? – спросил Дим Шебеко. – Уверен? А ты-то сам куда убегаешь?
Лучникову тоже показалось, что он мертвецки пьян. Из открытой двери автобуса, из черноты России несло сыростью. Ему казалось, что оба они мертвецки пьяны, вместе с молодым музыкантом, как будто два бухарика у какого-нибудь ларька, свинские невнятные откровения.
– Я бегу куда глаза глядят, – проговорил он. – Только глаза у меня стали херовые, Дим Шебеко. Я немного слепну на исторической родине, друг. Пока я вон туда побегу, – показал он жестом Ленина в темноту. – Бег по пересеченной местности. Гуд бай нау!
Он спрыгнул на обочину, и автобус сразу отъехал. Облегчаясь над кюветом, Лучников смотрел ему вслед. Огромный комфортабельный чемодан казался совершенно неуместным на узкой дороге с разбитыми краями и дико нашлепанными асфальтовыми заплатами. Тем не менее он шел с большой скоростью, и вскоре габаритные огни исчезли за невидимым поворотом.
Вдруг установилась тишина, и оказалось, что в России не так темно в этот час. Стояла полная луна. Шоссе слегка серебрилось. Изгиб речки под насыпью серебрился сильно. Отчетливо был виден крутой хлебный холм и за ним поселение с развалинами церкви.
Он поднял воротник пальто и пошел по левой стороне дороги. Сзади, да, кажется, и впереди уже приближался рев моторов. За бугром нарастало сияние фар. Через минуту с жутким грохотом прошли одна за другой встречные груды грязного металла.
Он поднялся по склону шоссе и увидел на обочине маленький костерок. В бликах костерка шевелились несколько фигур. Трое мужчин, все в бязевых шапочках с целлулоидными козырьками, в распущенных рубашонках, в так называемых тренировочных штанах, свисающих мешками с выпяченных задов, толкали застрявшую машину. Очень толстая молодая женщина, одергивая цветастое платье, подкидывала под колеса ветки.
– Эй, товарищ! Товарищ! – закричала она, увидев фигуру Лучникова.
Он подошел и увидел наполовину свалившийся в кювет «караван», ту модель, которую здесь почему-то называют «рафик». У машины были разбиты стекла и изуродована крыша.
– Вот как раз одного мужичка не хватает, – сказал кто-то из присутствующих. – Помоги толкнуть, друг.
Он сошел на обочину, башмаки стали пудовыми, налипла мокрая глина. Навалились впятером. Колеса сначала пробуксовывали, потом вдруг зацепились, «рафик» потихоньку пошел. Все сразу повеселели.
– Вот кого нам
