— Но все же послушайте меня и оставайтесь у нас!
— Хорошо... но не в качестве нахлебника! Я должен отплатить вам за хлеб. Научите меня обтесывать камни, чтобы я стал вашим подмастерьем! Я силен... и пребываю в полном здравии, благодаря вам. Я больше не могу жить в бездействии, это невыносимо. Молитвы... молитвы мне уже недостаточно, — смущенно добавил он, отвернув голову.
Сумрачное лицо мэтра Матье осветилось улыбкой, он протянул руки к Оливье, но Реми оказался проворнее и первым схватил запястья тамплиера.
— Посмотрите на его пальцы, батюшка! Длинные, тонкие и ловкие одновременно... Совсем недавно я видел, как они разминали кусок глины... с таким тщанием, с такой деликатностью. Было бы жаль испортить их молотом и тесаком для камней. Позвольте мне обучить его моему ремеслу резчика...
— Реми! — прервал его Оливье. — Это невозможно. Вы великий художник, а таланту обучиться невозможно...
— Напротив, до некоторой степени возможно, — возразил Матье. — Можно стать простым резчиком, хорошим исполнителем, но без творческой жилки. Не всем дано стать Жислебертом д'Отеном[52]! Даже мой сын еще не достиг такого мастерства, и если вы желаете попробовать...
— Да, мне кажется, я хочу этого, — ответил Оливье, внезапно покраснев, как ребенок, которому неожиданно предложили подарок…
— Решено! — заключил Матье. — Вы останетесь у нас, и я счастлив...
Так Оливье стал учиться у Реми умению узнавать и выбирать камни, обтесывать их и создавать модели из глины. Между тамплиером и молодым резчиком возникла настоящая дружба. Рыцарь с радостью обнаружил, что не ошибся и что его подмастерье наделен определенными способностями. Оливье продолжал жить в своей келье рядом с мастерской, не разделяя жизнь дома и соблюдая тем самым неписаный закон Храма, согласно которому тамплиер не может пребывать в том месте, где живут женщины. С той поры, как он перестал носить шлем, кольчугу и большой белый плащ, ему казалось, что его лишили эгиды[53] столь же мощной, как стены крепости, что теперь он беззащитен перед самым опасным из тех демонов, которые он называл внутренними: демоном, влекущим мужчину к женскому телу. До сих пор он успешно боролся с этим демоном, благодаря насыщенной жизни Ордена, но теперь ему случалось видеть странные сны, после которых он просыпался в поту и с чувством стыда. Тогда он с ожесточением бросался на землю и исступленно молился, потом перепрыгивал через стену и бежал по полям до тех пор, пока кровь не успокаивалась. Он также уделял много внимания своей физической форме, старался выполнять все предписанные рыцарю упражнения и, по просьбе Реми, обучал его воинскому ремеслу, боевым приемам. Став поневоле пешим, Оливье остро ощущал необходимость вскочить на коня.
В каком-то смысле Матье и Реми радовались, что тамплиер отказался от пребывания в доме. Ни тот, ни другой не забыли, по какой причине Од пришлось покинуть родных. Не будучи столь проницательными, как Жулиана и Матильда, они считали, что время благотворно повлияет на девушку, и она когда-нибудь забудет о своем увлечении, выбрав прекрасную партию, которую сулила ей Бертрада. Если — с Бертрадой или без нее — девушка навестит близких, Оливье останется в своей келье, и Од никогда не узнает, что человек, память о котором поработила ее душу, находится так близко от нее...
Однако, когда напряжение первых дней, последовавших за арестом тамплиеров, немного спало, когда облик убежища стал привычен Оливье, когда он немного приспособился к своему второму «ремеслу», то он стал выбираться в Париж, на стройку у собора Парижской Богоматери или даже к обители, где продолжались работы над куполом церкви. Новый казначей, назначенный королевской властью, по-прежнему оплачивал труд каменщиков. С большим волнением он увидел родные прежде места и особенно большой донжон, находившийся под строжайшей охраной, где, как он знал, томились Великий магистр и Клеман Салернский. Но утешало Оливье то согласие — можно даже сказать, сообщничество, — царившее между Матье де Монтреем и местными каменщиками. Они использовали язык, внешне вполне невинный, но полный тайных смыслов, которые отчасти ему раскрыл Реми. И Оливье убедился в том, что действительно существует глубокая, крепкая связь между строителями и Храмом, который разрушали на его глазах. Все рабочие, насторожившись, готовы были пожертвовать собой в том случае, если худшее случится с теми, кто воплощал для них самую суть Храма, его мыслящий центр: «мэтром Жаком» и его близкими[54]...
Но следов Ронселена де Фоса ему нигде обнаружить не удалось. И вовсе не потому, что его не искали. По указаниям Оливье, Реми написал миниатюрный портрет негодяя, и не только сам рыцарь, но и Матье спрашивал своих многочисленных знакомых о том, не встречали ли они где-нибудь этого человека. Но не нашлось никого, кто видел бы проклятого тамплиера. И с течением времени Оливье стал сомневаться, действительно ли перед ним мелькнул ненавистный враг или это ему просто почудилось, — он мог стать жертвой случайного сходства или даже галлюцинации...
Несмотря на пытки и пылавшие кое-где костры, процесс тамплиеров затягивался. В начале 1308 года Папа запретил инквизиторам участвовать в следствии, после того как Великий магистр опроверг свои признания перед двумя кардиналами. Король собрал Генеральные штаты в Туре и отправился в Пуатье на встречу с Климентом V. В этот момент Жака де Моле и его братьев отправили из тюрьмы в Пуатье... но они не доехали туда. Словно случайно, Великий магистр в Шиноне заболел и вместе с другими был заключен в замок Тур дю Кудре, громадный донжон которого некогда был возведен по приказу Филиппа Августа. Папа отправил посланцев, чтобы допросить их, но на заключенных оказали давление, и Жак де Моле дал новые признания... Тогда Папа распорядился собрать епископальные и провинциальные соборы для суда над тамплиерами по всей стране, пока не будет созван Всеобщий собор для вынесения приговора над Орденом. Все эти папские комиссии работали в течение двух лет, но привели только к тому, что многие узники решили защищать Орден, отказываясь от прежних показаний. Архиепископ Санса Жан де Мариньи, брат Ангеррана, ставший коадъютором[55] королевства, взял на себя смелость послать их на костер, не считаясь с мнением папской комиссии. Одновременно погибли пятьдесят четыре узника...
Папа все же не желал сдаваться. В течение двух лет он пытался избежать худшей участи. Всеобщий собор собрался в Вене, но король в то же самое время созвал Генеральные штаты и не постеснялся откровенно давить на Климента V. 22 марта 1312 года Орден Храма был упразднен, и его имущество было передано госпитальерам... Что касается узников Шинона, то их вернули в Париж.
