– Нет, не сказал бы, потому что суть была иной. Теперь же нас не оккупировали, нас изолировали. Примкнуть к Сан-Диего в этой войне – значит просто подчиниться Сан-Диего. Док прав, как и Кармен.
Я подумал, что подцепил его, и сказал:
– Но в Революцию можно было сказать то же самое. Пенсильванцы или кто там еще могли объявить, что примкнуть к повстанцам – значит подчиниться Нью-Йорку. Но они были одной страной и сражались вместе.
– Это ложное сравнение, как все исторические аналогии. Если я учил тебя истории, это еще не значит, что ты ее понимаешь. В Революцию у британцев были люди и ружья, и у нас люди и ружья. Сейчас у нас тоже люди и ружья, как в 1776 году, а у противника спутники, межконтинентальные ракеты, корабли, которые могут обстрелять нас с Гавайев, лазеры, атомные бомбы и еще Бог весть что. Подумай немного головой. Да скорее полевка победит тигра.
– Ладно, не знаю, – проворчал я, чувствуя, что он говорит дело.
Я пошел бродить между разобранных ульев, солнечных часов, кадок и мусора, чтобы придумать новые доводы. Под нами лоскутным одеялом расстилалась долина, золотились оброненные тряпицы полей, сверкали большие ярко-зеленые заплатки освещенного солнцем леса.
– Я все равно уверен, что революции начинаются с малого. Если бы ты проголосовал за сопротивление, мы бы что-нибудь придумали. А теперь я из-за тебя вляпался в историю.
– Как так? – спросил он, поднимая лицо от рамки. Я понял, что наговорил лишнего.
– Ну, понимаешь, – пробормотал я и вдруг нашелся: – Раз мы не будем помогать сопротивлению, значит, из нашей компании никто, кроме меня, Сан-Диего не увидит. Стив, Габби и Дел обижены.
– Со временем они тоже увидят, – сказал Том.
Я с облегчением вздохнул, радуясь, что выпутался. Однако мне было неприятно, что теперь придется от него скрывать; я понял, что с этого дня должен буду все время врать. Я опять подошел поближе и, смущенно сколупывая с пяток грязь, стал смотреть, как он работает. Я понимал, что против его доводов не попрешь, хотя по-прежнему считал выводы неверными. Уж очень мне хотелось считать их неверными.
– Уроки выучил? – спросил он. – Кроме истории Соединенных Штатов?
– Часть выучил.
– Ты становишься вроде Николена.
– Не становлюсь.
– Ладно, послушаем. «Я узнаю вас. Где король?» Я мысленно представил нужное место, и на расплывчатом сером поле появилась желтая потрепанная страница с черными закорючками, которые столько значат. Я начал читать строки, как их видел:
С разбушевавшейся стихией спорит.Он просит ветер землю в море сдутьИль затопить курчавых волн напором,Чтоб изменилось иль погибло все;Седины рвет свои, что в буйном гневе,Без уваженья, вихри раздувают;И с малым человечьим миром хочетСпор меж дождем и ветром переспорить.В такую ночь не выйдет за добычейМедведица с иссохшими сосцами.Лев, тощий волк сухого места ищут,А он, с открытой головой, блуждаетИ как бы ждет конца.
– Отлично! – воскликнул Том. – Точь-в-точь как тогда мы. «Разящий гром, расплющи шар земной, разбей природы форму, уничтожь людей неблагодарных семя!»
– Надо же, целых две строчки запомнил! – сказал я.
– Цыц. Послушай вот это:
Предайтесь скорби, с чувствами не споря.Всех больше старец видел в жизни горя.Нам, младшим, не придется, может быть,Ни столько видеть, ни так долго жить.[8]
– Нам, младшим? – поддразнил я.
– Цыц! Острей зубов змеиных, верно, детей неблагодарность! Впрочем, и впрямь всех больше старец видел в жизни горя. – Он тряхнул головой. – Но слушай, неблагодарный, я задал тебе эти строки, чтобы ты вспомнил наш обратный путь в бурю. Судя по тому, как ты ведешь себя после возвращения, ты уже забыл…
– Нет, не забыл.
– Или не сумел поверить, или не сумел жить с этим. Но это случилось с тобой.
– Знаю.
Темно-карие глаза глядели на меня строго. Том сказал тихо:
– Ты знаешь, что это произошло. Теперь ты должен начинать свою жизнь с этой страницы. Должен усвоить урок, а иначе это все – впустую.
Я не понял, но он уже вскочил и принялся отдирать от коленей воск.
– Я слышал, твои друзья собираются читать книгу, которую мы с тобой привезли, у Мариани в пекарне. Почему ты не с ними?
– Чего? – заорал я. – Почему ты мне раньше не сказал?
– Они не собирались начинать, пока не вынут хлеб. К тому же было время урока.
– Так хлеб они вынули в начале вечера! – сказал я.
– А сейчас разве не начало вечера? – спросил он, поглядывая на небо.
– Я пошел, – сказал я, хватая с рамки у него за спиной кусок сот.
– Эй!
– До скорого!
Я припустил бегом по гребню, через лес по одному мне известному короткому пути, через картофельные грядки Мариани. Все наши сидели на траве между рекой и пекарней: Стив, Кэтрин, Кристин, миссис Мариани, Ребл, Мандо, Рафаэль и Кармен. Стив читал, остальные едва взглянули на меня, когда я сел, отдуваясь, как собака.
– Он в России, – прошептал Мандо.
– Ну и ну! – сказал я. – Как он туда попал? Стив не поднял глаз от страницы, но продолжал читать:
Впервые годы после войны русские, желая показать, что не имеют отношения к бомбардировке, заигрывали с ООН. В частности, передали ей списки американцев в России, и с тех пор ООН строго следит, где мы и что с нами. Не будь этого, я бы не говорил по-английски. Мы бы ассимилировались. Или нас бы убили.
Голос, которым Джонсон это произнес, заставил меня пристальнее вглядеться в наших закутанных, безобидных с виду попутчиков. В купе было тесно. Кто-то из советских, слыша чужую речь, украдкой взглянул на нас, остальные спали, привалившись к стенке, или тупо пялились к окно. Густой табачный дым почти заглушал остальные запахи – пота, сыра, водочного перегара. За окошком серые окраины Владивостока сменились бесконечными сопками. Поезд катил быстро, в час мы проезжали несколько десятков миль, однако Джонсон заверил меня, что путешествие растянется на много дней.
До того как пройти на глазах у железнодорожной охраны, мы едва обменялись рукопожатиями. Теперь я спросил, где он живет, как тут оказался и чем занимается.
– Я – метеоролог, – сказал Джонсон и, поймав мой недоуменный взгляд, объяснил: – Изучаю погоду. Вернее, изучал. Теперь гляжу на экран доплеровского локатора, который прежде предсказывал погоду и давал штормовые предупреждения. Один из последних плодов американской науки. Теперь они устарели и играют вспомогательную роль.
Я, конечно, заинтересовался и попросил рассказать, отчего в Калифорнии после войны так похолодало. Мы ехали уже несколько часов, скучающие лица советских нагоняли тоску, и Джонсон с радостью ухватился за возможность поговорить на близкую ему тему.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
