— Что-то забывает?
— Именно так. — С катастрофическим ощущением, что он выбалтывает лишнее, Фиш собрался было продолжить, но тут его остановила внезапно опустившаяся ему на плечо рука. Принадлежала рука одному из представителей золотой молодежи — великолепный костюм, великолепные зубы, великолепный платок в великолепном кармане.
— Мистер Уилмингтон, я лишь хотел заметить, каким шедевром представляются мне ваши новые стенные росписи. Одна исполинская нога. Не знаю, что бы это значило, но мастерство просто потрясает. Мы непременно должны встретиться как-нибудь вечерком в передаче “Восемь на семь”, чтобы вы нам все объяснили.
— Никогда не снимаюсь для телевидения, — ответил Фиш, хмурясь. От подобных приглашений он отбивался уже год.
— Ах-ах, как жаль. Рад был с вами повидаться. Да, кстати, меня просили передать, что вас к телефону — вон там. Золотой юноша указал и отплыл в сторону.
Фиш извинился перед собеседником и взял рискованный курс через комнату. Телефон стоял на одном из боковых столиков, черный и унылый. Фиш небрежно взял трубку.
— Алло-о?
— Доктор Фиш?
Сердце Фиша заколотилось. Он опустил бокал “Мартини” на стол.
— Кто это? — решительно спросил он.
— Док, это Дэйв Кинни.
Фиш ощутил прилив облегчения.
— А-а, Дэйв. Я думал, ты в Бостоне. Вернее, думал, ты и сейчас там, но связь…
— Я здесь, в Санта-Монике. Слушайте, док, тут кое-что случилось…
— Что? Что ты здесь делаешь? Я все-таки надеюсь, ты не прогуливаешь школу, иначе…
— У меня летние каникулы, док. Послушайте, тут вот какое дело. Я в студии Нормы Джонсон.
Фиш застыл с черной трубкой в потной руке и не мог ничего сказать. Безмолвие так и гудело в проводах.
— Док? Миссис Прентис тоже здесь. Мы тут вроде как собеседовали и считаем, что вам следует приехать и кое-что объяснить.
Фиш с трудом сглотнул.
— Док, вы меня слышите? Думаю, вам следует приехать. Тут уже зашла речь о полиции, но я предложил сначала дать вам шанс, так что…
— Я сейчас буду, — хрипло перебил Фиш. Затем повесил трубку и застыл, огорошенный, приложив обе руки к пылающему лбу. О Боже, три, нет, четыре бокала “Мартини” — и надо же такому случиться! У него кружилась голова. Казалось, все присутствующие стоят на зеленом ковре с небольшим наклоном вся эта золотая молодежь в лоснящихся летних куртках и пастельных тонов женщины с белозубыми улыбками на лживых физиономиях. Разве есть им дело до того, что теперь Фиш может извлекать из машины только части тел? Последним оказался большой мозолистый кулак, а теперь эта нога… И комиссия, само собой, не преминула пожаловаться. Предъявили массу претензий, но в итоге ногу пришлось взять, так как заказ был уже анонсирован. А сегодня утром позвонили его агенту. Какой-то церковной общине в Индиане понадобились пробные скетчи. И так все шло прахом прямо на глазах, а теперь еще и это. Дэйв, будь он неладен — тут думаешь, что хоть он-то будет сидеть как гвоздь в Бостоне… И как его, черта, угораздило налететь на Норму?
Один из газетчиков бросил дармовую закуску и устремился по следу Фиша, когда тот нетвердой походкой направился к двери.
— Постойте, мистер Уилмингтон… Как насчет истинного смысла той ноги?
— Прочь с дороги, — оборвав его, рявкнул Фиш. Он добрался на такси до дома, велел водителю подождать, быстренько заскочил под душ, выпил чашку черного кофе и вышел обратно трясущийся, но уже заметно трезвее. Будь прокляты эти коктейли… Он никогда так не набирался, если пил одно пиво. Вообще, там, на Платт-Террас, все было куда лучше; какого черта его угораздило влезть в эти безумные игры с искусством?
В желудке у Фиша звенела пустота. Он припомнил, что даже не обедал. Но теперь уже поздно. Фиш взял себя в руки и позвонил в дверь.
Открыл ему Дэйв. Фиш приветствовал парня радостными возгласами, тряся его вялую руку:
— Дэйв, мой мальчик! Рад тебя видеть! Давненько, давненько! — Не дожидаясь ответа, он прошествовал в комнату серое, лишенное окон помещение, всегда действовавшее ему на нервы; потолок был полностью застеклен и лежал наклонно высоко над головой; сквозь полупрозрачные стекла просачивался холодный и тусклый свет. В одном углу стоял мольберт, а на голых стенах было приколото несколько рисунков. В дальнем конце комнаты на пухлой красной скамеечке сидели Норма и ее тетушка.
— Норма, как ты, детка? И миссис Прентис здесь — вот уж истинное наслаждение!
Впрочем, Фиш не слишком кривил душой — тетушка Нормы действительно выглядела превосходно в новеньком темно-синем костюме. Фиш имел основания полагать, что излучает былое обаяние, и ему показалось, что глаза женщины заблестели от удовольствия. Но лишь на какой-то миг, а затем ее лицо посуровело.
— Что я тут слышу? Почему вы даже не приходите навестить Норму? — потребовала она ответа.
Фиш продемонстрировал глубокое изумление:
— Ну… как же так, Норма, разве ты ничего не объяснила своей тетушке? Прошу прощения, минутку. — Он устремился к рисункам на стене. — Ну вот, хорошо. Вот эти, Норма, просто превосходны; видны значительные улучшения. Симметрия, знаешь ли, и эта динамичная плавность…
— Им уже три месяца, — буркнула Норма. На девушке была мужская рубашка и хлопчатобумажные брюки; она, похоже, недавно плакала, но лицо успела аккуратно подкрасить.
— Знаешь, детка, я хотел вернуться — даже после всего, что ты мне наговорила. Знаешь, я ведь приходил сюда раза два, но ты не откликалась на звонок.
— Неправда.
— Ну, значит, тебя просто не было дома, — охотно исправился Фиш и повернулся к миссис Прентис: — Норма, знаете, была не в духе. — Он понизил голос. — Примерно через месяц после начала занятий она велела мне убираться и больше не приходить.
Дэйв неторопливо пересек комнату и молча сел рядом с Нормой.
— Подумать только, брать деньги с бедного ребенка ни за что! — страстно возмутилась миссис Прентис. — Почему же вы их не вернули?
Фиш подтащил складной стул и сел к ней поближе.
— Миссис Прентис, — тихонько проговорил он, — я хотел уберечь Норму от ошибки. Вот что я ей сказал давай ты все же выполнишь наше соглашение и годик со мной позанимаешься, сказал я. А если и тогда будешь недовольна — что ж, я с радостью верну все до последнего цента.
— От вас не было никакого толку, — с истерическими нотками в голосе произнесла Норма.
Фиш одарил ее взглядом, полным скорбного терпения.
— Да он просто войдет, посмотрит, как я работаю, и скажет что-нибудь вроде: “Здесь чувствуется большое настроение”, или “Симметрия хороша”, или еще что-нибудь такое же бессмысленное. Я так издергалась, что даже не могла рисовать. Тогда, тетя Мэри, я вам и написала, но вы были в Европе. Черт возьми, я должна была что-то сделать, разве нет? Девушка так крепко стиснула пальцы в кулак, что они побелели.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
