меня — чудо. И братан — золото. Сука, я счастливчик!
Лекс прижал чуть сильнее Ксюху ко мне, толкнувшись ей в поясницу, мои ребра разок вякнули, что и так помяты, но стоило только мороженке вскрикнуть в мой рот и содрогнуться, сообщая, что братуха — молодец и нашел нужную сладкую точку, и боль усвистала в иную вселенную, что будет когда-то после. А в этой только для нас троих была лишь жара и мгновенная лютая жажда одна на всех.
— Больно, малыш, — пробурчал, отрываясь от ее рта, заныривая под ее футболку, чтобы стиснуть грудь с твердым соском, ткнувшимся мне в ладонь. — Мм-м-м… кайф! Целый день на тебя смотреть и не трогать — вот где боль.
Сказал и понял со всей четкостью: хочу ее прям до смерти и немедленно. Всадить сию же секунду, или кранты мне. Лекса, похоже, тоже поприжало, и он взялся ласкать Ксюху всерьез. Она вся прям заметалась, заизвивалась на его пальцах, взгляд опустел, застонала в голос. Мне и нужно край, и залип, на нее такую глядя. Нет же сил человеческих от такого глаза отвести.
— Лёха, не тормози, расчехляйся давай! — рыкнул мне брат, отрезвляя только самую малость. — Она течет прям п*здец как.
Отмерзнув, я практически разодрал ширинку и потянулся подхватить нашу девочку из его рук, но тут мой брат, недавняя «так нельзя» консерва, исполнил. Сам подхватил Ксюху сзади под бедра, приподнял, давая опору на своей груди и попытался развести широко ей бедра, открывая для меня. Молчаливое предложение трахнуть ее в его руках. Но долбаные штаны, что так и болтались еще на ее лодыжках, сделать этого не дали.
— Ну же! — рявкнул он бешено.
Я бухнулся на колени и принялся сдирать одну штанину вместе с ботинком и, едва справившись с задачей, коварно воспользовался моментом — уткнулся мордой в одуряюще пахнущую мокрую мягкость. Заработал в темпе губами и языком, нажираясь по-быстрому и кайфуя от стонов и вскриков сверху. И оскалился окончательно сбрендившим идиотом, когда Ксюха кончила, уделав меня в свою щедрую влагу. И тут же встал и без раскачки вогнал себя в нее до смачного шлепка. Замер на несколько секунд, тащась от остаточных посторгазменных сжатий ее внутренних мышц, а потом замолотил, отпустив себя на полную, погнав обоих… нет, троих, к новому пику кайфа. Дурел-врезался-дурел от осознания, что вот она наша, вот такая маленькая, хрупкая, беззащитная, казалось бы, зажата между нами, двумя бугаями, и всаживаю ей я, как зверюга ополоумевшая, а ей хорошо, хорошо-хорошо-хорошо, и она тут главная, она всему причина и всем правит. И она же меня и утащила в оргазм, стартанув туда сама.
Мне в башню как будто осколочной пулей прилетело, разнося в хлам мозги, и дергаясь наверняка, как паралитик, от шарашащих по голым нервам афтершоков стек по боку тачки, плюхнувшись голым задом на землю. Потому как жадюга Лекс Ксюху отобрал у меня моментально, только унесло. Утащил, нагнул над капотом и урвал свой кусок счастья. А у меня и сил не нашлось сразу подняться и смотреть на них. Хотелось — жуть как, но ноги, гады предательские, не держали — до такой степени расколбасило. Только и оставалось слушать его резкие выдохи-рыки, почти сливающиеся с самыми сладко-пошлыми шлепками плоти о плоть, и жалобными стонами нашей девочки, которую он с диким упорством гонит на новый заход, улавливать покачивания машины да представлять, как это выглядит. Как брат стоит, широко расставив ноги и чуть откинувшись, чтобы долбиться во всю мощь, а еще и видеть все это, ничего не упуская. Мороженка распростерта перед ним обманчиво покорно, ох*ительнийший вид. Она принимает его грубые толчки, выстанывая, озвучивая каждое это вторжение, и поглощает-забирает его себе без остановки и остатка, точно так же, как делает это со мной. Закрыл глаза, позволив себе насладиться отзвуками только что пережитого удовольствия, щедро подкормленными созвучием еще происходящего у них. Говорю же — это долбануться можно, какой я счастливчик. Никому не объяснить, насколько и как это, когда не делишь, а умножаешь и жрешь не только свое, но и братухиного обламывается, но и не надо оно. Это наше, и объяснять мы ничего не обязаны.
Встать я наконец-то смог и застал их целующимися, растягивающими удовольствие. Лекс, зараза такая, мне так не дал и секундочки сверх кайфануть, а сам вон присосался и лапами везде шарит — хрен оторвешь. Но я его понимаю. С Ксюхой же только тронь, и все — мозги и тормоза вон и надо вотпрямсчаз, или сдохнешь. Может, со временем поднаедимся и подуспокоимся, но пока все еще каждый раз как волчары голодные, и она — чистый порох.
— Граждане-товарищи, счастливо кончившие, а поехали уже домой, — я неловко повернулся и едва сдержал вопль — так в ребрах прострелило. Ну, правильно, секс-анестезия выветрилась уже. — А то тут комарье больно злющее. И холодает. А там у нас диванчик наш скучает, моим гадским ребрам самое то.
— Сначала в больницу! — приказным тоном заявила вмиг преобразившаяся Ксюха.
Хренасе мгновенная метаморфоза из сладкой текущей мороженки в строгую училку. Мой нижний дурак это одобрил вот прям со страшной силой.
— Слушаюсь и повинуюсь! — фыркнул я, отбирая ее у брата и утягивая на заднее сиденье. — Но как домой вернемся, ты вот так еще мной покомандуешь, лады? У меня от этого встает.
— Лёша! — возмутилась мороженка, позволяя мне, однако, зацеловать себя, чем я и занимался на зависть ведущему тачку брату всю обратную дорогу. А что, я больной и пострадавший, мне нужно это в лечебных целях.
Глава 32
Александр
— Михаил Константинович, на пару слов можно? — рванул вперед братуха, заметив Корнилова, как раз удачно вышедшего на орионовскую парковку, когда мы уже были на подлете.
Бывший эсбэшник затормозил и уставился на нас, и мне померещились лукавые искры в его пристальном взгляде на наши наверняка жутко мрачные рожи. А как тут будешь лучиться дружелюбием и радостью, если жопу начало активно подпекать.
— В мой кабинет, может, пойдем? — предложил он с еле уловимой ехидцей.
Нет, бля, ни черта мне эти гребаные искры не померещились. Все он прекрасно понимает. Еще бы не понимал, умнейший же дядька. Вот только на хрена тогда затеял вот эту вот херню в обход нас?
— Нет, нам снаружи удобнее, — буркнул я и с опаской глянул на входные двери офиса.
И нет, ни я, ни братуха не боимся в прямом смысле этого слова чего-то. Просто… ну нах оно надо с женщиной своей
