Не знаю, убедились ли крестьяне, что костерь не перераживается в рожь и что очистка семян дело важное, но знаю только, что в прошедшем году многие из соседних крестьян покупали у меня на семена мою чистую тяжеловесную рожь.
…Бабы ушли на овин и начали мять; собаки смолкли; все успокоилось: я опять засыпаю и сплю безмятежным сном.
Просыпаюсь я рано и начинаю кашлять: доктора говорят, что это какой-то катар, а деревенские жители уверяют, что это желудочный кашель, свойственный сельским хозяевам, которые, проведя день на воздухе, ложатся спать, «выпив водочки и поужинав». Савельич, разбуженный моим кашлем, начинает возиться за стеной. Это он самовары ставит, к чему у него все припасено, и вода, и уголь, еще с вечера. Выкурив несколько папирос и откашлявшись, я одеваюсь и принимаюсь за счеты и разные вычисления или за писание статей. Савельич приносит самовар и при этом смотрит на градусы.
— Ну что, Савельич, каково на дворе?
— Ничего.
— Морозит?
— Не то, чтоб очень.
— Однако ж?
— Мороз изрядный, а ветру нет.
Я пью чай и занимаюсь, пока не проснулись дети и не началось хозяйство. Авдотья приходит.
— Что готовить будем? — спрашивает она.
— Что ж готовить? Молчание.
— Хоть бы ты когда-нибудь сама придумала, что готовить. Ведь ты лучше меня знаешь, что у нас есть!
— Почем я знаю, чего вы хотите? Все у нас есть: солонина есть, ветчина, телятина, языки есть, почки…
— Ну и отлично. Делай рассольник с почками.
— А еще что?
— Еще что?
— Дети, ведь, супу никогда не едят, им еще что-нибудь нужно.
— Что же бы еще сделать? Молчание.
— Ну свиные котлеты сделай. Ведь, ветчина, ты говоришь, есть. Авдотья уходит.
— А чесноку в котлеты класть? — возвращается она.
— Клади. Уходит.
— А картофель к котлетам делать?
— Разумеется, сделай. Ты знаешь — дети, ведь, любят картофель.
— Да вы ж все боитесь, чтобы не заболели. Я пью чай и занимаюсь счетами.
Приходит Матрена и начинает отворять внутренние ставни.
— Что, обутрело?
— Нет еще, светает только.
— Сидор где?
— На скотный пошел.
— Завтракали?
— Нет еще, собираются только. Мишка лошадей поит.
— А холодно на дворе?
— Не то, чтобы очень.
— Морозит?
— Не дюже.
Матрена, открыв ставни, уходит. Свет чуть брезжет; без свечи заниматься нельзя; самовар уже начинает потухать и издает какие-то печальные сиплые звуки. Приходит Сидор и здоровается.
— Здравствуй. Ну, что?
— Все слава Богу. Клевер заложили.
— Хорошо едят?
— Отлично.
— Ничего не телилось? Ничего не котилось?
— Ничего, только Дарка родила.
— Кого?
— Сына.
— Давно?
— А вот сейчас. Клевер закладывали, она рожала.
— Благополучно?
— Что ей сделается.
— Кто ж у нее бабил?
— Старуха. Молчание.
— Дарка полштоф водки просит.
— Ну, скажи Ивану, чтоб дал. Молчание.
— А когда же крестить будут?
— Сегодня.
— Кто ж будет крестить?
— Ивана Павловича просить хотят.
— А скоро лен кончат мять?
— Малость осталось.
— Что ж, дрова возить будете?
— Дрова. Позавтракали, запрягают.
— Ну, ступай.
Сидор уходит. Стало уже светло; дети начинают пошевеливаться; самовар совсем потух; Савельич в столовой школит кошек и Мильтошку за ночные проказы. Я пью чай и занимаюсь счетами.
— Придете телят поить? — спрашивает Авдотья.
— Не знаю, как бабы со льном поспеют.
— Поить без вас?
— Пой, да смотри, больше кружки на теленка не давать.
— Знаю, знаю.
— Хоть они там разорись, а больше кружки не давать.
— Знаю. А Белянку нужно запустить — воля ваша.
— Рано еще.
— Самую малость дает.
— Ничего, а ты все подаивай.
— Дою, да плохо дает.
— Ничего. Я скажу, когда запустить.
Не успело еще порядочно обутреть, а уж бабы окончили мять лен. Нужно одеваться и итти в амбар вешать лен. Так как бабы мнут лен каждая на себя с платою от пуда, то и вешать лен нужно у каждой бабы отдельно. Даже родные сестры, не говоря уже о женах братьев, мнут лен в раздел, каждая на себя, и не согласятся класть лен в одну кучу и вешать вместе, а заработную плату делить пополам, потому что сила и ловкость неровная, да и стараться так не будут и, работая вместе, наминать будут менее, чем работая каждая порознь. Только мать с дочерью иногда вешают вместе, но и это лишь тогда, когда мать работает на дочь и все деньги идут дочери. Взвешивает лен староста Иван, а я только осматриваю вязки, чисто ли отделано, и записываю вес каждой бабы. Замечу здесь, кстати, что лен, Доставляя большие выгоды, требует, однако, много внимания со стороны хозяина. Если хозяин сам не занимается делом или не имеет надежного человека, которому нужно дать полную волю действовать, то у него со льном будут частые неудачи. В моем соседстве многие пробовали сеять лен, но большею частию от невнимательности терпели неудачи: лен то западает снегом, тогда все пропало, то недолежится, то перележится, то дурно смят, то неровно смят — одна вязка хороша, а другая нет, — что сильно понижает цену всей партии. В нынешнем году, например, льны, даже у крестьян, почти повсеместно запали снегом, а у меня весь лен был поднят своевременно и вышел отличного качества. В прошедшем году льны тоже запали, у меня запало лишь ничтожное количество. У других купец иначе не купит лен, как пересмотрев его самым тщательным образом, а у меня купит ранее, чем еще лен смят, по первым образцам. Все эти неудачи происходят от невнимания самих хозяев, оттого, что все делается несвоевременно и кое-как. Главное — нужно спешить выборкой и молотьбой, жертвуя качеством семени, если на то уже пошло, потому что волокно дороже семени и потеря волокна влечет за собою более убытку, чем дурное качество семени. Важно только получить хорошие семена для себя, а гуртовое семя на продажу, если будет низшего достоинства, то потеря на нем ничтожна, сравнительно с потерей волокна, поэтому необходимо сеять для себя на семена отдельные десятины.
Обыкновенно я сам присутствую при взвешивании льна и записываю, потому что Иван грамоте не знает. Из 25 человек, живущих в настоящее время в Батищеве, грамоте знает только один Савельич, да и то плохо. «Тихо очень он пишет, — говорит Иван, — примеряется, примеряется, а потом вдруг письнет, ан настоящее и не выписалось, замарает и опять налаживается — тоска даже возьмет». Но если меня нет дома или мне почему-нибудь нельзя притти в амбар, Иван сам отмечает, кто сколько намял. Иван грамоте не знает, писать не умеет, а между тем он заведует амбаром, принимает и отпускает хлеб, лен, сало, масло, крупу, жмыхи, считает летом сено, навоз, снопы и пр. и пр. Счетоводство у меня в порядке; приход и расход всего и ход всех работ записывается до малейших подробностей и все это ведется мною при посредстве Ивана, который ежедневно подает счет по большей части предметов, а по некоторым подает счет в конце месяца. Все свои счеты Иван отмечал, зарезывал прежде на бирках, то есть четырехгранных палочках, которые у него имелись отдельные для каждого предмета, а теперь пишет карандашом на узких листочках толстой бумаги — он употребляет для этого коробки от папиросных гильз, — употребляя особые письмена, кресты, палочки, кружки, точки, ему одному известные. Вечером, отдавая отчет, Иван вынимает бумажку, долго ее рассматривает и, водя по ней пальцем, начинает: в застольную муки 2 пуда, круп ячных 3 фунта, сала 1 фунт, солонины 15 фунтов и т. д. В конце месяца Иван является с целым пучком палочек и отчитывается, диктуя, например, по овсяной палочке:
— Птицам 5 мерок, лошадям 1 куль, Мишке в город 4 гарнца, кли-мовским лошадям 1 мерка, вам в город 1 мерка, ямщику, что привозил петербургского барина черненького, мерка, Петра Иваныча лошадям 4 гарнца и т. д. Всего 6 кулей.
— Теперь рожь: Панасу куль, дуровскому крестьянину 9 2 куля, Фоке осьмина, лужковской бабе 10 куль, для себя смололи 5 кулей, Роде куль, бабе из Ольховки" три меры и т. д. Всего 38 кулей, 3 мерки.
Принимая от баб лен, если меня нет, Иван по-своему отмечает, сколько какая баба намяла и, отдавая вечером отчет, диктует мне по своей бумажке:
— Дарочка 33 фунта, Акулина 1 пуд 8 фунтов, Семениха Деминская 12 39 фунтов, Козлиха с дочкой 1 пуд 22 фунта, Немая 27 фунтов, Семениха Анципёровская" 1 пуд, Катька 30 фунтов, Катька-солдатка 1 пуд, Хво-росья 23 фунта, Фруза 29 фунтов, Матрена 1 пуд 20 фунтов и т. д.
Лен мнут от 30 до 40 баб, и никогда никакой ошибки, а тут всякая ошибка сейчас будет замечена, потому что каждая баба отлично помнит, сколько она когда намяла, и при окончательном расчете отлично знает, сколько ею всего намято и сколько приходится получить денег.
— Ты сколько намяла, Катька? — спрашиваю я при расчете.
— Вам по книжке лучше видно, А. Н.
