Под толстым слоем грязи лицо старухи стало белым как полотно.
— Да я пальцем не тронула эту лживую корову! — взвизгнула она. — Как и мои ребята. Она отдала мне половину денег, и я пальцем ее не тронула! Абби уехала в деревню, клянусь могилой своей матери! Вы никогда не сможете доказать, что я тронула хоть волосок у нее на голове, потому что этого не было — ничего такого не было!
— Как часто эти благородные господа приходили к Абигайль?
— Один раз, насколько я знаю, всего один раз — так она говорила.
— Нет, она говорила другое. Абигайль утверждала, что они были ее постоянными клиентами.
— Значит, она лжет! Вы думаете, я не знаю, что творится в моем доме?
— Да, я склоняюсь к такому мнению. Мне бы хотелось поговорить с остальными твоими девочками, особенно с той, которая грамотная.
— Вы не имеете права! Они ничего не сделали!
— Разве ты сама не хочешь узнать, как Абигайль обкрадывала тебя, словно слепую, а они ей помогали?
— Я и сама смогу это выяснить — без вашей помощи!
— Вот как? Сдается, ты вообще ни о чем не догадывалась.
Старуха подозрительно прищурилась.
— А вам-то какое дело? Почему вас так заботит, обкрадывала ли меня Абигайль?
— Да никакого. Но меня интересует, как часто эти двое приходили сюда. И мне хотелось бы знать, видел ли их кто-нибудь из девочек. — Он достал из кармана фотокарточку подозреваемого в поджоге. — Это он?
— Не знаю, — прищурившись, посмотрела на фотокарточку старуха. — И что с того?
— Приведи-ка мне ту девочку, которая умеет читать.
Старуха повиновалась. Чертыхаясь всю дорогу, она привела взъерошенную заспанную девушку, в длинной белой ночной рубашке все еще похожую на горничную. Питт показал ей фотокарточку.
— Это тот самый человек, который приходил к Абигайль, тот, который приводил с собой мальчика, о чем она рассказала в суде?
— Выкладывай всю правду, девочка моя, — строго заметила старуха. — Или Берт в кровь надерет тебе задницу, ты меня слышишь?
— Ну? — нетерпеливо произнес Питт.
Девушка побледнела, у нее затряслись руки.
— Я ничего не знаю — честное слово. Я их в глаза не видела. Абби уже потом рассказала мне о них.
— Сколько времени спустя?
— Не знаю. Она не говорила. Полагаю, когда все всплыло, она хотела оставить деньги себе.
— Ты их никогда не видела? — удивился Питт. — А кто их видел?
— Насколько я знаю, никто. Только Абби. Она никому о них не говорила. — Девушка смотрела на инспектора глазами, наполненными страхом, но он не мог сказать, кого она боится, — его, старуху или таинственного Берта.
— Спасибо, — тихо промолвил Питт, одарив девушку печальной улыбкой — только так он и мог выразить свое сочувствие. Присматриваться к ней внимательнее, думать о ней было бы невыносимым мучением. Она представляла собой лишь крошечную частицу того, что Томас был не в силах изменить. — Спасибо — именно это я и хотел знать.
— Ну, будь я проклята, если понимаю, зачем вам все это нужно, — с презрением пробормотала старуха. — Совершенно бесполезная ерунда — вот что я скажу!
— Пожалуй, ты в любом случае будешь проклята, — холодно заметил Питт. — И я попрошу местную полицию присматривать за твоим заведением — так что девушек не бить, иначе мы вас закроем. Понятно?
— Я буду лупить всех, кого найду нужным, — огрызнулась старуха, грубо выругавшись, но Питт понял, что она будет соблюдать осторожность, по крайней мере какое-то время.
Выйдя на улицу, инспектор направился обратно к главной улице, где можно было сесть на омнибус, чтобы вернуться в полицейский участок. Он не стал ловить извозчика; ему было нужно время подумать.
Комнаты в борделях не принадлежат девушкам, которые их занимают, и такие сутенерши, как эта старуха, ревностно следят за тем, чтобы никто не проходил внутрь без их ведома; они просто не могут этого допустить. Мзда за вход является для них источником существования. Если девочки начнут тайком приводить к себе клиентов, не делясь выручкой, об этом пойдет молва, и сутенерша через месяц останется без работы.
Как такое могло случиться, что Джером и Артур Уэйбурн побывали в заведении, но никто их там не видел? И осмелилась бы Абигайль, вынужденная думать о будущем, о крыше над головой, — осмелилась бы она принимать клиента тайком? Девушек запугивают до смерти, чтобы отбить у них всякую охоту утаивать часть выручки. И Абигайль уже достаточно давно занималась своим ремеслом и прекрасно знала все это; ей были известны «примеры» того, что было уготовлено чрезмерно жадным и честолюбивым. Она не была глупой; в то же время ей недоставало ума и изворотливости, чтобы самостоятельно провернуть подобную аферу, ибо в таком случае она не работала бы на эту злобную старуху.
Что снова поднимало вопрос, который все это время маячил на задворках сознания Питта, неумолимо продвигаясь вперед, обретая все большую четкость и определенность. Действительно ли Джером и Артур Уэйбурн бывали здесь?
Единственным основанием считать так было слово Абигайль Винтерс. Джером все отрицает, Артур мертв, а больше их никто не видел.
Но какой смысл Абигайль лгать? Она появилась из ниоткуда, ей нечего бояться. Если Джером здесь не бывал, Абигайль пришлось поделиться со старухой деньгами, которые она никогда не получала.
Если только, конечно, она не получила их от кого-то другого. За что? И от кого?
Естественно, за ложь. За слова о том, что Джером и Артур Уэйбурн бывали у нее. Но кому могло понадобиться то, чтобы Абигайль дала подобные показания?
Ответ напрашивался сам собой: убийце Артура. Которым, как уже успел убедиться Питт, не был Морис Джером.
Однако все эти рассуждения нельзя было считать доказательствами. Чтобы разбудить сомнения, достаточные для пересмотра дела, необходимо было назвать того, кто мог заплатить Абигайль вместо Джерома. И, разумеется, также нужно было встретиться с Альби Фробишером и гораздо более тщательно проверить его показания.
Питт решил поговорить с Альби прямо сейчас.
Пройдя мимо остановки омнибуса, он завернул за угол и быстро зашагал по длинной убогой улице. Остановив проезжающего извозчика, прыгнул внутрь, крикнув адрес.
Дом, в котором жил Альби, был в точности таким же, как и в предыдущий раз: влажный коврик за дверью, дальше, ярко-красная ковровая дорожка, полутемная лестница наверх. Питт постучал в дверь, сознавая, что у Альби может находиться клиент. Однако он не хотел терять время, дожидаясь более подходящего случая.
Ответа не последовало.
Инспектор постучал снова, настойчивее, показывая, что, если его не впустят, он проложит себе дорогу силой.
Ответа по-прежнему не было.
— Альби! — громко окликнул Питт. — Если ты не откроешь, я высажу дверь!
Тишина. Приложив ухо к двери, инспектор услышал в комнате какой-то шорох.
— Альби! — крикнул он.
Ничего. Развернувшись, Питт сбежал вниз по лестнице и прошел по красной ковровой дорожке к каморке в глубине, где жил хозяин. Это заведение разительно отличалось от борделя, в котором работала Абигайль. Здесь у входной двери не караулил бдительный цербер. Альби платил за свою комнату хорошие деньги, клиенты приходили и уходили, не привлекая к себе ненужного внимания. И это были люди другого сорта — состоятельные, благополучные, склонные тщательно оберегать свои тайны. Визит к проститутке считался объяснимой слабостью, допустимым проступком, на который человек воспитанный закрывал глаза. Но платить за услуги юноши — это уже было не только серьезное отклонение от правил приличия, достойное порицания; это было самое настоящее преступление, открывавшее повинного в нем кошмарам шантажа.
Питт резко постучал в дверь.
Дверь приоткрылась, и в щелочку на него уставился недовольный глаз.
— Кто вы такой? Что вам надобно?
— Где Альби?
— Зачем вам это знать? Если он вам задолжал, мне до этого нет никакого дела.
— Я хочу с ним поговорить. Говорите, где он?
— И что мне за это будет?
— А будет вам за это то, что вас не станут преследовать за содержание борделя и поощрение гомосексуализма — что является уголовно наказуемым деянием.
— Меня нельзя ни в чем обвинить. Я сдаю комнаты. А чем уж в них занимаются — я тут ни при чем!
— У вас есть желание объяснить это присяжным?
— Вы не сможете меня арестовать!
— Смогу — и арестую. Быть может, вам удастся выпутаться, но сперва придется посидеть в тюрьме, а там будет несладко. Заключенные не любят сутенеров, особенно тех, которые предлагают юношей… Итак, где Альби?
— Не знаю! Клянусь господом, не знаю! Он мне не докладывает, когда приходит и уходит!
— Когда вы видели его в последний раз? В какое время он обычно возвращается — и не говорите мне, что вы этого не знаете.
— Около шести — он всегда приходит домой около шести. Но я вот уже два дня как его не видел. Прошлой ночью Альби здесь не было, и я понятия не имею, где он был. Господь Бог тому свидетель! И больше я вам ничего не смогу сказать, даже если вы сошлете меня в Хафстралию!
