Я вернулся довольный и попросил отца приказать нашему старому управляющему отнести в дом Кермозы то, о чем мы договорились. Сначала он возмутился такой невыгодной сделкой, затем покачал головою и подозрительно на меня посмотрел, но, потрепав меня по щеке, согласился.
Наш верный слуга отправился с дорогой посудой к Кермозе, а взамен привез Хэнаис в наш дом. Я увидел ее только на следующий день, так как был дежурным.
Как только нам представился случай остаться наедине, молодая девушка, заливаясь слезами, бросилась в мои объятия.
— Что с тобою, Хэнаис? — сказал я. — Разве ты не рада, что навсегда избавилась от Пинехаса и его матери?
— Я была бы счастлива, если б меня не мучило одно ужасное опасение… Я все расскажу тебе, Нехо, но обещай мне сохранить тайну. За несколько часов до моего отъезда я нечаянно услышала разговор Энохас Пинехасом. Я не смогла всего понять, но знаю — готовится избиение всех первородных сынов, от первого богача до последнего нищего. Нехо, ведь ты тоже первенец, и при этой мысли у меня закружилась голова, и я не разобрала, на пятую или на шестую ночь назначены эти убийства. Поклянись, что эти две ночи вы с отцом не будете спать и ни на минуту не снимете с себя оружия.
Чрезвычайно изумленный, я поклялся ей во всем, чего она хотела. Я сообщил обо всем отцу, и мы решили, не поднимая бесполезной тревоги, провести две ночи настороже.
Время тянулось тоскливо, первая ночь прошла благополучно, я начинал надеяться, что Хэнаис плохо поняла слышанное. После полудня в нескольких шагах от ворот нашего дома я встретил женщину под покрывалом, которая, задыхаясь от усталости и волнения, спросила, могу ли я указать дом родителей начальника отряда колесниц благородного Нехо, сына Ментухотепа.
— Я Нехо, — ответил я с удивлением. — Кто ты и что тебе угодно?
Незнакомка затрепетала и, конвульсивно схватив меня за руку, прошептала:
— Если Хам у вас, то проводи меня к нему.
Видя, что она чуть держится на ногах от усталости, я подал ей руку. Однако стройная фигура и нежные руки посетительницы заставили призадуматься. Очевидно, она была молода и хороша.
— Что ты хочешь передать Хаму? Он — жених моей сестры Ильзирис.
При этих словах незнакомка остановилась, как бы пораженная молнией.
— Ах, изменник! — вскричала она, схватившись руками за голову. Покрывало соскользнуло, и я увидел лицо семитического типа, но поразительной красоты.
Иссиня-черные волосы рассыпались шелковистыми волнами, кожа была нежна и бела, как слоновая кость, а великолепные темно-синие глаза загорались страстью и гневом.
— Пусть же он гибнет! — прошептала она, очевидно забыв о моем присутствии, и, быстро развернувшись, убежала. Теперь нельзя было сомневаться, что готовится нечто ужасное. Прекрасная Лия не стала бы по пустякам рисковать. Но что еще замышлял Мезу? Я прошел к отцу и передал ему новые сведения, подтверждавшие рассказ Хэнаис. Он решился снова вооружиться и не спать всю ночь с несколькими сильными слугами, чтобы охранять женщин без их ведома, а мне советовал донести обо всем государю, потому что если Мезу действительно намеревался покуситься на умерщвление первенцев, то жизнь наследника престола находилась в опасности. Приняв необходимые меры, я, вооруженный с головы до ног, отправился во дворец.
Неподалеку от нашего дома я опять увидел незнакомку под покрывалом. Хам держал девушку за руки и что-то говорил ей.
— Нехо, — воскликнул он, увидав меня, — у меня есть просьба. Моя добрая и милая Лия, которой мы обязаны спасением наших стад, ушла от родителей, но я сознался, что женюсь на твоей сестре. Великодушная девушка прощает меня. Только, боясь гнева родителей, не решается вернуться домой, а хочет отправиться завтра в Бубастис, к родственнице отца, которая выпросит прощение для нее. Сегодня ей негде переночевать, она просит гостеприимства в вашем доме. Ты не откажешь ей? Нет нужды обо всем рассказывать Ильзирис.
Эта просьба мне сильно не понравилась. Я инстинктивно боялся ввести в дом молодую еврейку. Но отказать в убежище одинокой девушке, которая приходила с добрым намерением, показалось мне чудовищным, и я согласился.
Приехав во дворец, я узнал, что фараон занят. Потом он сел ужинать, и наступила ночь, когда я получил позволение войти в его внутренние покои.
Мернефта собирался лечь в постель и отослал всю свиту, исключая Радамеса, подающего ему ночную одежду.
— Говори, Нехо.
Я был недоволен присутствием царского возничего, которого презирал за подлую трусость и бесчеловечное отношение к Смарагде, но делать было нечего. Я вкратце сообщил царю все, что знал. Делясь своими мыслями с фараоном, я пристально смотрел на Радамеса, и мне показалось, что он вздрогнул, в его глазах мелькнула злоба.
Фараон внимательно меня выслушал.
— Благодарю тебя, мой бдительный и верный слуга. Поголовное избиение всех первородных сынов кажется мне невероятным. Он жаждет поразить меня в сердце убийством моего наследника, но я не позволю причинить ему вред. Радамес, ступай и прикажи удвоить караул у павильона царевича Сети. Узнай, кто начальник отряда, который в эту ночь стоит на страже в покоях наследника.
— Сегодня начальником стражи будет Сетнехт, — ответил Радамес.
— Это храбрый и доблестный офицер, — заметил царь. — На него можно положиться, прибавлю к нему Нехо. Охраняй своего будущего государя.
Радамес, выходивший из комнаты, поспешно вернулся и, преклонив колена пред государем, произнес:
— Окажи милость, великий сын Ра, мой венценосный благодетель. Дозволь и мне провести ночь на страже в покоях царевича, надежды Египта. Иначе тревога о нем не даст мне ни минуты покоя.
— Просьба твоя исполнена, — ласково отвечал Мернефта. — Ступайте же оба, я усну спокойно, зная, что трое верных и преданных людей берегут наследника.
Личной привязанности к Сети я не питал; я мало знал его, надменное обращение царственного юноши держало на почтительном расстоянии даже его свиту. Но я дорожил надеждой династии, потомком величайших монархов Египта, и, чтоб защитить его, готов был пролить свою кровь до последней капли.
Сетнехт был недоволен моим назначением на стражу и успокоился лишь после долгого шептания с Радамесом. Все сторожевые посты были удвоены, часовые поставлены даже на галерее, куда выходила спальня царевича. Проконтролировав исполнение распоряжений, я зашел к наследнику представиться. Сети лежал в постели, но не спал. Облокотившись на подушку и подпирая голову рукой, он был погружен в раздумье. Дав мне знак приблизиться, он спросил, по какому случаю я навестил его.
Преклонив колено у кровати царевича, я передал ему наши тревоги и подозрения.
— Злодеи, — проговорил он вполголоса. — Нехо, подай мне незаметно кинжал, который лежит на табурете. Не хочу оставаться безоружным.
Я исполнил его приказание, почтительно поклонился и вышел, чтобы еще раз сделать обход. Когда я вернулся на галерею, Сетнехт сказал мне, пожимая плечами:
— Я думаю, все это пустая тревога. Выпьем по чашке вина, чтобы подкрепить силы.
Глубокая тишина воцарилась в громадном дворце, нарушаемая легкими, мерными шагами обоих офицеров, ходивших по галерее. Прислонясь к колонне, я стоял неподвижно, погружая бдительный взор во все углы комнаты, ничего подозрительного не замечалось, и глаза мои остановились на часовом, стоявшем на галерее. Опираясь на широкий меч и держа на плече боевую секиру, он казался безжизненным как статуя.
В эту минуту на галерее появился Радамес и медленным шагом прошел мимо часового. Неподалеку стоял большой треножник, слуга подложил в него свежих угольев и курения. Дойдя до треножника, Радамес остановился, протянул руку над угольями, которые слегка затрещали, как будто на них бросили какое-то вещество. Фигура Радамеса показалась из-за колонны, и он прошел дальше, не взглянув в мою сторону.
Я протер себе глаза. Уж не грезится ли мне? Я осторожно подкрался к галерее и стал следить за Радамесом. На самом конце террасы он остановился возле Сетнехта, и, перекинувшись шепотом несколькими словами, оба подошли к столу, на котором стояли амфоры с вином и большая алебастровая чаша с водой. Намочив в воде полотенце, офицеры вытерли лицо и руки. Ночь была не жаркая, и вряд ли они сделали это для того, чтоб освежиться. Оба заняли свои посты. Не видя больше ничего подозрительного в их действиях, я покачал головой и вернулся на свое место у постели Сети, который, по-видимому, уже спал.
Странная тяжесть налегла на все мои члены, непреодолимый сон начал клонить меня. Я не спал вторую ночь, но мое изнеможение казалось ненормальным. Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Голова кружилась, ноги дрожали и подкашивались, а веки, будто налитые свинцом, закрывались сами собой, несмотря на все усилия удержать их открытыми. За один час сна я дал бы отрубить себе руку или ногу, но я ни за что не хотел заснуть, так как от моей бдительности зависела жизнь наследника престола. Я боролся с овладевавшей мной дремотою с таким напряжением, что пот выступил у меня на лбу.
