Тут уже шумно выдохнул я. Всё же не зря я решил, что отправлять в Равенфир птицу неразумно. Всё же я принял верное решение.
Бертрам бросил на меня быстрый взгляд, а затем приказал своим людям опустить оружие.
— Послание отправлено тобой, сотник? — обратился он к Каталаму.
— Нет, — тот кивком головы указал на меня. — Отправлял сам аниран.
В туже секунду на меня уставились двадцать пар глаз — уставились все гессеры. Их командир недоверчиво посмотрел, будто аниран, по его пониманию, должен выглядеть совсем иначе — могучим великаном, убивающим своих врагов лишь щелчком пальцев.
Я сразу понял, что пришла пора для очередной демонстрации. Поэтому, не сомневаясь ни секунды, активировал весь свой арсенал.
Больше всего и коней, и их наездников испугала энергетическая нить. Она вновь закружилась вокруг моей талии, как хищная змея, а игла на конце следила за теми, на кого я направлял свой взор.
Быстрая боль заставила меня прикусить губу.
«Наблюдаются поверхностные повреждения»
«Кровопотеря не на критическом уровне»
«Для снижения болевых ощущений рекомендована инъекция синтезированного анальгетика»
«Энергия полна»
Я вытряхнул эти подсказки из головы, ведь не испытывал особой потребности в инъекции. Я знал, что регенерация справится. Надо лишь перетерпеть. Затем усмехнулся, когда увидел свалившегося с коня самого впечатлительного гессера.
— Сотник Каталам прав, — сказал я. — Я — аниран. И я просил помощи у короны. Вы прибыли как нельзя вовремя.
После моих слов ещё где-то пару минут были слышны лишь стоны раненных и умирающих. Никто из гессеров не проронил ни слова. А затем вновь произошло то, что уже происходило не раз — передо мной начали преклонять колени. Воины спешивались, обнажали головы и кланялись в своих очень дорогих по местным меркам доспехах.
Но я очень быстро прекратил это бессмысленное проявление уважения. Попросил не терять времени зря. Были куда более важные дела.
— Не стоит кланяться, сотник Бертрам. Если сможете, помогите раненным. Может, среди вас есть лекарь?
Мою просьбу не оставили без внимания. Хотя гессеры помогали раненным не совсем так, как я предполагал.
Все они принялись вместе с выжившими бродить по окровавленному тракту. В некоторых местах тела лежали вперемешку и их пришлось аккуратно растаскивать. Гессеры обнаружили нескольких тяжелораненых «покаянников» и не стали с ними церемониться — сразу добили. Как добили и нескольких «эстов». Я было поспешил на помощь, чтобы остановить добивающий меч. Но меня перехватил Каталам и намекнул, что медицина в их мире не на самом высоком уровне — выжить при таких ужасных ранах нереально.
Мы обыскали все тела, но живых солдат из гарнизона Равенфира не нашли. Они все пали от вражеского оружия. Сотник приказал сложить тела отдельно и вместе с ним мы вернулись к карете. Там уже хлопотал Иберик.
«Покаянники» убили лошадей и перевернули карету, когда наша маленькая армия вынуждена была отступить. Лучников тоже убили. Но Вилибальд выжил. Длинное копьё пробило борт кареты и насквозь пронзило бок бедняги. Его вместе с тяжелораненым Левентиром аккуратно разместили на невысоком пригорке у опушки. Подложили под голову скрученный плащ и попытались оказать первую помощь.
Левентир выглядел совсем худо. Парню распороли живот. Сейчас, смотря в небо глазами на обескровленном лице, он прижимал руки к животу и не давал внутренностям вывалиться наружу.
Картина была безрадостна. Хоть я не морщился от отвращения, хоть смотрел на умирающего с сожалением, понимал, что помочь ему ничем не могу. Каталам быстро шепнул мне на ухо, что Левентиру не выжить.
Я не знал, что делать. Впервые в жизни я столкнулся с подобным. Впервые на моих глазах умирал раненный в бою человек. Я бы хотел помочь, да не знал как. Я совсем не доктор и образования медицинского не имею. Да и не факт, что мои врачебные знания помогли бы парню. Его не смог бы спасти никто. Даже Бог.
Сил у Левентира почти не оставалось. Над ним склонился Каталам и тихо утешал. Тот сжал руку сотника и едва дышал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не жилец, — бестактно произнёс командир гессеров, стоя рядом со мной и наблюдая ту же картину. — Ему надо помочь.
Каталам бросил на Бертрама быстрый взгляд. Кажется, он понял его лучше всех.
— Всё хорошо, сотник, — тихо прошептал Левентир. Видимо, он тоже что-то понял. — Мне не страшно. Сражаться за анирана было честью. Мне не страшно умирать. Я уверен, что займу достойное место в рядах армии Фласэза. А затем, я надеюсь, аниран не забудет про меня. Он призовёт меня, когда тот придёт. Ведь так?
Бедняга вопросительно посмотрел на меня. Хоть я не до конца понял, что он имеет в виду, уверенно кивнул головой. Что я ещё мог сделать? Я даже не сказал ничего, так как не находил в себе сил. Я с трудом держал себя в руках, наблюдая за последними мгновениями молодого парня, пожертвовавшего жизнью, защищая анирана.
— Отойдите все. Отойди, Иберик, — строго приказал помрачневший сотник и обнажил собственный меч. Эту работу он всё равно не доверил бы никому другому.
Левентир закрыл глаза, а в следующую секунду меч прекратил его страдания. На это я смотреть не стал. Инстинктивно отвернулся, мысленно упрекая себя, что и эта жизнь на моей совести.
И тут же встретился со взглядом Вилибальда. Он был без сознания, когда его выволокли из кареты и бегло осмотрели рану. Остановили кровь и перемотали. И только сейчас он пришёл в себя.
— Сын! — это заметил и Каталам. Он кинулся к нему вместе с младшим сыном. Они осторожно принялись осматривать рану и позвали Бертрама. Тот с одним из своих воинов, который, по его словам, умел зашивать раны, склонились над Вилибальдом.
Я переборол себя и тоже присел рядом.
Повязка на боку Вилибальда уже пропиталась кровью. Выходное отверстие кое-как обработали, соорудили тампон и плотно закрыли. Вилибальд сжимал зубы, но не стонал и не рыдал. Стойко переносил боль, но было видно, что он держится из последних сил.
— Умрёт до восхода, — равнодушно сообщил лекарь-гессер, осмотрев раны. Затем по очереди посмотрел на Бертрама, Каталама и меня. — Не спасти. Рана сквозная.
Он и Бертрам ушли. Они быстро потеряли интерес к умирающему.
Я же остался. Мне стало нереально хреново, когда я увидел мрачную физиономию Иберика и слёзы на глазах многоопытного сотника. Чувство вины опять ударило кулаком под дых. Я не испытывал тех же чувств, что испытывали брат и отец. Но их боль передалась и мне. Боль настолько сильная, что мне показалось, что я начал задыхаться. Что мне не хватает воздуха. Такой мощный взрыв эмпатии по сути к чужому человеку был мне чужд.
Понимая, что я ничего не могу сделать, я оставил родственников наедине друг с другом под слова Иберика: «Ему надо вдохнуть дыма, чтобы облегчить страдания. Я разведу костёр». Остался наедине с собой и вновь осмотрел поле боя. Теперь оно не вызывало у меня воодушевления. Я ненавидел себя за то, что пришлось убивать. Ненавидел тех, кто заставил меня убивать. Но самую сильную ненависть я испытывал к тем, кто стал причиной стольких смертей — церковь.
Наверное, на какое-то время я выпал из реальности. Я не помню даже, как таскали хворост, как разводили костёр и как подносили к носу бедолаги Вильбальда тлеющие листья. Я настолько глубоко погрузился в самого себя, что очнулся только тогда, когда раздался громкий крик, сообщавший об очередной неожиданности.
— Движение на тракте! — кричал один из гессеров. — Вижу трёх конных!
Я среагировал моментально и уставился в сторону практически разобранного завала. Но, оказалось, незнакомые конники сказали с другой стороны. Оттуда, откуда пришла наша колонна.
Я прищурился и действительно рассмотрел трёх людей, лихо мчавших на лошадях. Они были где-то в километре-двух от нас и, судя по всему, не собирались останавливаться.
— Это ваши солдаты? — быстро спросил Бертрам Каталама.
