— Интересно! — заволновался Груздев.
— И поучительно. Началось у них с почтовых марок. Коллекционеры-любители. Сначала редкостные марки собирали, разные там «Борнео» и «Целебесы». Потом этот самый Любитель втянул Башметова в переписку с заграницей, в «обмен коллекциями». А на самом деле — марки эти были шифр.
— Как?! — воскликнул Голованов.
— Ну, уж подробностей рассказать я тебе не сумею. Но, во всяком случае, все эти фашистские штучки были раскрыты нашими прозорливыми товарищами. Разгадали они, что переписка велась не словами, а марками. Надо было только переписывающимся знать секретный код. Марка такая-то означает то-то. Если ее, как бы по ошибке, наклеить чуть наискось, это уже означает иное…
— А от переписки с заграницей перешли к прямому шпионажу и диверсиям, — вмешался в разговор Груздев. — Мерзавец систематически фотографировал через окно мастерской, что делалось у наших ангаров. И часть этих снимков Любителю удалось переправить своим хозяевам.
У Голованова гневно сжались кулаки:
— Это-то я и прозевал! Все хотел на разговоре его изловить. А он моим ротозейством пользовался, чтобы к окну пробраться…
Константин Иванович заметил с удовлетворением:
— Шпиону ничего важного заснять не удалось. Теперь об этом и вам сказать можно.
— Не удалось?
Константин Иванович утвердительно кивнул головой.
— Испытание моделей мы тогда же перенесли на другой аэродром. А из пятого ангара нарочно кой-когда выводили дефектные экземпляры, ста-арые, из складов доставали. Перехитрили мы любителя фотографии.
Голованов с восторгом посмотрел на секретаря:
— Вы все знаете, Константин Иванович!
Звягин хитро улыбнулся:
— Теперь и вам, Иван Васильевич, нужно знать кое о чем. Вам не казалось странным, что товарищ Груздев стал что-то мало бывать на заводе?
Голованов смутился:
— Да… то есть нет… Я не понимаю.
Груздев тоже улыбнулся. Потом стал простым и серьезным, взял Голованова под руку:
— Видите ли, Ваня, есть одна такая лаборатория, номерная, недавно организована. Я руковожу ее работами. Туда подбирают людей только сугубо проверенных. Вот мы с Константином Ивановичем и решили привлечь к работе и вас.
Тот подтвердил:
— Обязательно.
Начало
Война не пришла с пышностью торжественных объявлений и традиционных мобилизаций, как это бывало раньше. Она грянула ночью, тихой осенней ночью, когда серые облачка ленивыми лохмотьями тянулись по прохладному небу, когда над городом моросил мелкий, прыскающий дождь, когда звезды мирно подмигивали в просветах разорванных туманящихся высот, когда озябшая луна, сгорбившись, проковыляла по краю дальнего холма и свалилась за темную кайму перелеска, а петухи по деревням только еще готовились прокричать в последний предрассветный час.
В городах еще не звучали утренние гудки. На заводах заканчивали работу ночные смены. Раньше трамваи, троллейбусы и такси только еще готовились к выезду из своих депо и гаражей. Люди еще спали в теплых постелях. И лишь редкие огоньки загорались в жилищах тех, кому надо вставать очень рано. Ротационные машины типографий гудели, выбрасывая экземпляры газет, остро пахнущие краской. Выпускающие в редакциях, окончив работу, докуривали последнюю папиросу. На столах перед ними лежали не успевшие высохнуть гранки, исчерканные красным карандашом и чернильными закорючками ночных корректоров. Черные буквы ночных телеграмм кричали:
«Мятежники продолжают расстрелы безоружных рабочих!»
«Зверская расправа с пленными антифашистами!»
«Премьер Франции вылетел в Женеву!»
«Англия проектирует созыв особой подготовительно-совещательной комиссии по вопросам процедуры юридического обоснования повой нейтральной зоны!»
«Пожар в Сан-Диосе!»
«Тайные склады оружия в тихоокеанских портах!»
«Таинственное исчезновение туземных деревень близ Тоа-Фека!»
А в воздухе, готовясь растерзать на куски Центральную Европу, уже кружились фашистские самолеты. Они ждали сигнала к войне. От момента схваток их отделяли не дни и часы, а минуты или, может быть, секунды.
Условный сигнал по радио не взбудоражил эфира. Передавалась самая невинная на первый взгляд метеорологическая сводка. Но это был сигнал:
«Над Центральной Европой — сплошной туман!»
Летчик целится через окошко внизу самолета, тянет ручку бомбосбрасывателя. Натягиваются тросы, освобождаются крепления, которые поддерживают подвешенную под самолетом бомбу. Эта начиненная мелинитом громадная узкомордая гильза летит сначала плашмя, боком, потом выпрямляется. В хвосте бомбы начинает вертеться стабилизатор — пропеллер-вертушка, который не позволяет авиабомбе менять в воздухе своего стоячего положения, заставляет ее лететь острой, хищной мордой вниз. Бешено крутится вертушка, визжит, свистит пронзительным, отвратительным свистом. И чем ближе к земле, тем свист тоньше и злее.
А внизу, на земле, мирные люди еще спят, еще не успели досмотреть своих утренних предрассветных снов.
За одни сутки война изменила лицо Центральной Европы. Ночью города погрузились в черную тьму. Вокруг крупных центров выросли линии воздушных заграждений. Центры маскировались хитрыми переплетами ложных сооружений. Линии, краски, контуры были призваны на службу, чтобы обманывать воздушных противников-наблюдателей.
С утра над городами тянулись покровы маскировочных дымов. Люди выходили из жилищ с противогазами наготове. Эфир превратился в хаос встречных шифров. По земле протянулись бесконечные провода полевых телефонов. Вдоль линий фронтов выстроились танки, моторизованные пушки, гаубицы, минометы. Людей не было видно. Они сидели в бронированных убежищах, готовясь управлять по радио механизмами сверхдредноутных танков.
Ночью небо бороздилось тысячами прожекторов. Поднимали к небу свои металлические уши специальные звукоулавливатели, прислушивались к настороженной тьме, — не летит ли где самолет? Зенитные пушки, сдвоенные и счетверенные пулеметы противовоздушной обороны глядели вверх черными отверстиями дул зорко и тяжело. Высоко над землей кружились, как мухи, самолеты-истребители. Они свирепо схватывались в поединках, и на землю сваливались обгорелые остатки летательных аппаратов. Эскадрильи тяжелых бомбовозов шли на прорыв воздушных заграждений противников, и оглушительные взрывы тревожили сумрачную тишину ночи.
Лопались фосфорные бомбы. Клубы едкого непроницаемого дыма стлались над землей. Ночь пронизывалась летящими во все стороны кусочками горящего желтого фосфора. Они жгли, ранили, ослепляли и душили. Взрывались бензиновые цистерны. И когда песком пытались тушить эти дьявольские огни — начинали дубасить зенитные орудия, а пулеметы стрекотать непрерывными очередями, будто гигантские цикады. И в этом небывалом гуле тонул треск и шум домов, разваливавшихся под ударами авиабомб. Багровое зарево пожаров вздымалось к небу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
