Она молча кивнула головой, отвернулась и стала смотреть на журчащую за кормой воду. Но вот заговорила снова, и голос её опять звучал спокойно и бесстрастно:
— Мне трудно во всём этом разобраться. Но, если бы это было правдой, он не занимался бы сейчас корсарством. Если он… если бы он любил женщину и хотел на ней жениться и если он так богат, как вы говорите, то зачем ему рисковать жизнью и…
— Вы правы. Я тоже так думал, — прервал её сиятельный собеседник, — пока мне не объяснили, в чём тут дело. А дело, конечно, в д'Ожероне: он алчен не только для себя, но и для своей дочери. Что же касается мадемуазель д'Ожерон, то мне рассказывали, что это дикая штучка, вполне под стать такому человеку, как Блад. Удивляюсь, почему он не женится и не возьмёт её на свой корабль, чтобы пиратствовать вместе. Нового в этом для неё ничего не будет. И я удивляюсь терпению Блада. Он ведь убил человека, чтобы добиться её взаимности.
— Убил человека? Из-за неё? — Голос Арабеллы прервался.
— Да, французского пирата, по имени Левасер. Француз был возлюбленным девушки и сообщником Блада в какой-то авантюре. Блад домогался любви этой девушки и, чтобы получить её, убил Левасера. История, конечно, омерзительная. Но что поделаешь? У людей, живущих в этих краях, иная мораль…
Арабелла подняла на него мертвенно-бледное лицо. Её карие глаза сверкнули, когда она резко прервала его попытку оправдать Блада:
— Да, должно быть, вы правы. Это мир иной морали, если его сообщники позволили ему жить после этого.
— О, почему же так? Мне говорили, что вопрос о девушке был решён в честном бою.
— Кто это сказал вам?
— Некий француз, по имени Каузак, которого я встретил в портовой таверне Сен-Никола. Он служил у Левасера лейтенантом и присутствовал на дуэли, в которой был убит Левасер.
— А девушка была там, когда они дрались?
— Да. Она тоже была там, и Блад увёл её после того, как разделался со своим товарищем корсаром.
— И сторонники убитого позволили ему уйти? (Он услыхал в её голосе нотку сомнения.) О, я не верю этой выдумке и не поверю никогда!
— Уважаю вас за это, мисс Бишоп. Я тоже не мог поверить, пока Каузак не объяснил мне, как было дело.
— Что? Что? — И чувство сомнения, будто вдохнувшее в неё бодрость, сразу же исчезло. Она вцепилась в поручни, словно боясь упасть, хотя море было на редкость спокойным.
— Блад купил у них право взять девушку себе. Он заплатил им за согласие жемчужинами, стоившими более двадцати тысяч песо. — Его светлость презрительно засмеялся. — Хорошая цена! Клянусь честью, но все они продажные мерзавцы… Простите меня, мисс. Такие истории не для женских ушей.
Она отвела глаза и с удивлением обнаружила, что горизонт, и небо, и реи корабля стали нерезкими и расплывчатыми, будто она глядела сквозь слёзы. Но, собрав все свои силы, Арабелла спустя несколько секунд уже менее ровным голосом, чем раньше, спросила пытливо:
— А для чего француз рассказал вам эту гнусную историю? Должно быть, он ненавидит этого капитана Блада?
— Н-не думаю, — медленно растягивая слова, сказал лорд Уэйд. — У меня не сложилось такого впечатления. Он передал это мне… ну, как банальность, что ли, как банальный эпизод из жизни пиратов.
— Банальность! — воскликнула она. — Боже мой!
— Омелюсь заметить, мисс Бишоп, что все мы ещё дикари под тонкой оболочкой цивилизации, — сказал Уэйд. — Ну, а этот Блад, судя по тому, что Каузак сообщил мне, — способный человек. В прошлом он был бакалавром медицыны.
— Да, это правда, — едва слышно прошептала она.
— Он служил в иностранных флотах и армиях. Каузак говорит — чему я с трудом могу поверить, — что он воевал под командованием де Ритера.
— Это тоже правда, — сказала она и тяжело вздохнула. — Очевидно, ваш Каузак хорошо знает его. Увы!
— Вы сожалеете об этом?
Арабелла мельком взглянула на него, и он заметилеё бледное лицо и лихорадочный блеск глаз.
— Все мы сожалеем о смерти человека, которого мы уважали. Когда-то я относилась к нему, как к несчастному, но достойному человеку. Сейчас… — по губам её скользнула слабая, кривая улыбка, — сейчас о таком человеке лучше всего забыть. — И она постаралась тут же перевести беседу на другие темы.
За короткое время дружба Арабеллы Бишоп с лордом Уэйдом углубилась и окрепла. Способность вызывать такую дружбу была величайшим даром Арабеллы. Но вскоре произошло событие, испортившее то, что обещало быть наиболее приятной частью путешествия его светлости.
Это приятное путешествие сиятельного лорда и очаровательной девушки нарушил всё тот же сумасшедший испанский адмирал, которого они встретили на второй день после отплытия из Сен-Никола.
Капитан «Ройял Мэри» был смелым моряком. Его сердце не дрогнуло даже тогда, когда дон Мигель открыл огонь. Высокий борт испанского корабля отчётливо возвышался над водой и представлял такую чудесную цель, что английский капитан решил достойно встретить нежданного противника. Если командир этого корабля, плававшего под вымпелом Испании, лез на рожон — ну что же, капитан «Ройял Мэри» мог удовлетворить его желание. Вполне возможно, что в этот день разбойничья карьера дона Мигеля де Эспиноса могла бы бесславно окончиться, если бы удачный выстрел с «Милагросы» не взорвал пороха, сложенного на баке «Ройял Мэри». От этого взрыва половина английского корабля взлетела на воздух ещё до начала боя. Как этот порох очутился на баке никто никогда не узнает: храбрый капитан не пережил своего корабля и, следовательно, не смог произвести надлежащего расследования.
В одно мгновение «Ройял Мэри» была изуродована, потеряла управление и беспомощно закачалась на воде, а её капитан и часть команды погибли. И прежде чем оставшиеся в живых английские моряки могли прийти в себя, испанцы уже взяли корабль на абордаж.
Когда дон Мигель как победитель вступил на борт «Рояйл Мэри», Арабелла Бишоп была в капитанской каюте, а лорд Джулиан пытался успокоить и ободрить её заверениями, что всё окончится благополучно. Сам Джулиан Уэйд чувствовал себя не очень спокойно, а лицо его было несколько бледнее обычного. Нельзя, конечно, сказать, что он принадлежал к числу трусов. Но мысль о рукопашном бое неведомо с кем в качающейся деревянной посудине, которая в любую минуту могла погрузиться в морскую пучину, была весьма неприятной для человека, довольно храброго на суше. К счастью, мисс Бишоп не нуждалась в том слабом утешении, которое мог ей предложить лорд Уэйд. Конечно, она тоже слегка побледнела, её карие глаза стали немного большими, нежели обычно. Но девушка хорошо владела собой и, склонившись над капитанским столом, сохраняла в себе достаточно самообладания, чтобы успокаивать свою перепуганную мулатку-горничную, ползавшую у её ног. Дверь распахнулась, и в каюту вошёл дон Мигель, высокий, загорелый, с орлиным носом. Лорд Джулиан быстро повернулся к нему, положив руку на эфес шпаги.
