к себе и уже шипит мне лицо.
— Ты меня не переубедишь, Альберт.
— Не ты ли недавно рыдала на коленях и не сумела рассказать любимому папе о том, что ты из себя представляешь?
— Я расскажу! Сейчас же соберу вещи и уеду домой!
— Оглохла? Ты будешь со мной! И с этого дня сидишь дома и никуда не выходишь.
Я отпихиваю его от себя и быстрым шагом направляюсь в комнату. Открываю дверь и прохожу к гардеробу, чтобы достать оттуда чемодан. Не будет же он насильно держать меня у себя? Но кажется я ошибаюсь, мужчина врывается вслед за мной и резко хватает меня за руку.
— Включи мозги, идиотка! Прекращай думать местом между ног! — в бешенстве кричит он, трясся меня за плечи. — Ты готова подвергнуть родителей позору из-за своих посиделок у него в тюрьме?
Я задыхаюсь от каждого его слова. Все ведь совсем не так. Но его не переубедить. Молчу в ответ. Не потому, что нечего сказать, а потому, что страшно и очень больно.
— Достойная из достойных говорили они, — с презрением продолжает он. — Тьфу!
— Разве тебя сейчас кто-то насильно держит рядом со мной? Я хочу развода! — не сдерживаюсь. — Раз-во-да!
— Я его не хочу! — он хватает меня за горло и прислоняет к стене — Я люблю тебя! Люблю, блять! — сквозь зубы цедит он.
Я отворачиваю лицо в сторону. Невыносимо слышать признание в любви от нелюбимого, тем более в данной ситуации. Наверное, это и есть одно из моих наказаний за ошибки. Он успокаивается и отпускает меня. Бросает опустошённый взгляд и выходит из комнаты. Я слышу, как он запирает дверь снаружи, и это приводит меня в дикий ужас. Я подлетаю к двери и начинаю судорожно дёргать за ручку.
— Ты не заставишь меня насильно быть с тобой, Альберт! Не заставишь! — кричу ему вслед, зная, что он меня услышит.
Мне уже все равно, что вместе с ним нас услышат и все домашние. Путь знают, что я не хочу быть с ним. Я не могу больше молчать и идти на поводу у всех. Я хочу быть там, где мне уютно и с теми, кого я люблю. Я устала просыпаться в холодной постели и улыбаться тем, кто сердцу не мил.
Стыдно, что не сумела ради своей семьи навсегда забыть о своей любви, но, как оказалось, только в этой любви и есть моя сила.
Я возвращаюсь к гардеробу и продолжаю нервно собирать вещи.
«Сбегу» — твёрдо решаю я.
Не оставят же меня взаперти на всю жизнь. На крайний случай, всегда есть окно. Второй этаж — это не так уж и страшно.
Весь оставшийся день, я сижу в комнате. Никто ко мне не приходит и двери не открывает. Сбегать из окна, когда дома находиться Альберт, кажется мне глупой идеей, поэтому я с нетерпением жду следующего дня.
Но, на мой ужас, уже с утра я слышу непонятные звуки за окном и, открыв глаза, пребываю в настоящем шоке, замечая, как двое неизвестных ставят на мои окна решетки. Я зарываюсь головой в подушку и начинаю истошно кричать в неё. Не понимаю, как подобное безумство сына поощряют свекр и свекровь. И как вообще я оказалась в такой дикой ситуации.
Упав в отчаяние, в конечном итоге, я отказываюсь от еды и воды, которую мне приносит домработница, а когда в комнату входит Альберт, я притворяюсь спящей, не желая видеть его лица. Этот дом все больше начинает напоминать мне тюрьму, в которой находится Давид. А комната моя кажется сырее и мрачнее его камеры.
Минуты тянутся в вечность и кажется, что нет конца и края моей голодовке. И греет меня лишь мысль о том, что рано или поздно, меня приедет навестить мама, и тогда я обязательно уеду из этого заточения.
Но идут дни. Мама не приходит, а я уже начинаю сходить с ума от голода, ведь одними печеньями и конфетами, что я хранила у себя, сыт не будешь. Понимаю, что нужно найти другой выход для связи с родными.
Ночью, как обычно, слышу звук открывающейся двери. Знаю, что это Альберт, но решаю не притворяться и поговорить с ним, в надежде, что он успел прийти в себя. Мужчина садится рядом. Я смотрю на него и думаю лишь о том, как бы обмануть его и сбежать.
— На тебе лица нет, Амели. Я распорядился, нам сейчас принесут ужин.
— Долго я буду находиться в этом плену? — спрашиваю устало.
— Как только придёшь в себя.
— Кажется, я давно пришла в себя.
— А мне кажется, что ты выжила из него.
Бросаю на него презренный взгляд, а после отворачиваюсь, всем вида показывая свою неприязнь ко всему, что он делает.
— Давай поговорим? — предлагает он.
— О чем?
— О тебе, обо мне, о нем. Думаю, у нас накопилось достаточно тем для разговора.
— Зачем мне говорить, если ты меня все равно не услышишь?
— Амели, я ко всему происходящему относился с пониманием. Простил тебе то, за что другие бы давно убили. Я старался всегда быть рядом с тобой. А что в итоге?
— До аварии я была тебе крайне безразлична, что же изменилось?!
— Мы уже говорили об этом.
— Альберт, я не люблю тебя — и это главная причина моего желания развестись.
— А ты думала, что будет дальше? Я не так благороден, как Давид, — усмехается. — О вашей связи я скрывать не стану. Что будет с твоими родителями? Что будет с твоим папой, когда он поймёт, что его дочь хочет быть с тем, кто изнасиловал и убил девушку?
— Давид этого не совершал.
— Это он тебе сказал? — продолжает с ухмылкой смотреть на меня. — А все улики и факты против него. Ну, а твоя наивность — это не оправдание ему.
— Ты хочешь в это верить, потому что я его люблю, — утверждаю откровенно.
— Ты можешь успокаивать себя сколько угодно, но факт остаётся фактом — он убийца.
Есть ли смысл спорить с ним? Думаю — нет. Я просто молчу, слегка ухмыляясь, в надежде, что это его разозлит так же, как и его усмешки злят меня.
— Амели, если ты хотя бы на пару недель забудешь о нем, будь уверена, я сумею расположить тебя к себе!
Тяжело вздыхаю, понимая, что это глупость. Я была в беспамятстве намного больше, но он не смог расположить меня к себе. И дело тут ни в нем и даже ни в Давиде, дело только во мне и в чувствах, что
