– Вы, кажется, хотели от меня сбежать? – хищно улыбаясь, спросил он. У Соболинского был вид охотника, который настиг свою добычу. Его взмыленный конь тут же попытался укусить за шею Воронка.
– По какому праву вы меня преследуете? – сердито спросила она.
Соболинский тут же спрыгнул на землю и придержал за повод ее коня:
– Тпру-у… Слезайте-ка, Александра Васильевна! Нам надо объясниться! Вы от меня, похоже, прячетесь!
– Не думай, что я тебя боюсь! – Она спрыгнула с лошади.
– Можно узнать, у кого вы только что были с визитом? – издевательски спросил он.
– Это тебя не касается! Кстати, вы опять в этих краях, мсье Соболинский? А говорили, что вы уехали в Петербург, продавать алмаз!
– Что ты знаешь? – Серж схватил ее и требовательно заглянул ей в глаза.
– Пусти меня! Ты знаешь, что Долли утопилась?
– Она пыталась достать кувшинку из воды и, сделав неловкое движение, упала в воду, – притворно вздохнул Серж.
– Она утопилась! И ты это прекрасно знаешь! Она покончила с собой! Потому что ты ее обманул! Это ведь ты заставил ее взять алмаз из кабинета графа! Разумеется, ты сам не мог туда пойти!
– Ну, разумеется, не мог, – видя, что Шурочка не собирается бежать, Серж отпустил ее.
– Ты убил ее! Но это же подло, подло! Это все равно что обмануть ребенка!
– Она сама этого хотела, – равнодушно сказал Серж. – Есть люди, самой судьбой назначенные в жертву. Такой была Долли. Я рад, что все устроилось.
– Устроилось?!
– Она мне мешала. Да, я заполучил этот камень. Каким путем, не имеет значения. Никто на меня не подумает. А если и подумают…
– А теперь ты меня послушай, – оборвала его Шурочка. – Никакой отсрочки у графа я для тебя просить не буду. Я расскажу ему все. И про камень тоже. И он увезет меня отсюда и спрячет так, что ты никогда не узнаешь, где я… Ты меня больше не увидишь. Никогда. И ты не сможешь продать алмаз, граф все для этого сделает. Куда бы ты с ним ни пошел, на тебя тут же наденут кандалы. И обвинят тебя в воровстве! Да, да, в воровстве! Я же обвиняю тебя в убийстве моей сестры! И с меня довольно! Ты можешь отныне делать все, что тебе угодно. Можешь жениться, можешь по-прежнему соблазнять провинциальных девиц и замужних женщин, склонных к истерическим припадкам. У тебя никогда не будет только одной женщины – меня. Потому что все твои уловки и все твои слова на меня более не действуют. Мне все равно, красив ты или безобразен, живешь ты здесь или в Петербурге, женишься ты вскоре или поедешь умирать на Кавказ. Последнее даже предпочтительнее. В моем сердце нет ненависти. Там нет ничего. Я тебя разлюбила. А теперь пусти меня. Я еду к графу.
– Ты лжешь! – закричал Серж. – Меня еще никто не бросал!
– Ну так я буду первой!
Серж схватил ее за руку:
– Ну нет, так просто я тебя не оставлю! Неужели же ты не поцелуешь меня напоследок? Нам же было с тобой так хорошо…
Он попытался ее поцеловать, Шурочка изо всех сил отбивалась. Руки у него были, словно из железа, платье на ней затрещало.
– Ты же сказал… ты сказал, что не целуешь женщин против их воли! Неужели же до этого дошло?!
Он тут же ее отпустил.
– Сережа, прощай, – твердо сказала она.
Она поймала Воронка за повод и легко вспрыгнула в седло. Соболинский остался на лесной опушке. Ее он больше не преследовал.
Итак, Шурочка теперь знала, кто украл алмаз и в чьих руках он теперь. Мужчина и женщина на веранде были Долли и Соболинский. Серж уговорил влюбленную в него девушку совершить эту кражу. Возможно, что пообещал жениться на ней в ответ на эту страшную услугу. Долли и в самом деле была как ребенок. Наивная дурочка. Она прекрасно видела, куда граф положил футляр с алмазом. Когда в кабинет вошел Владимир Лежечев, Долли, которая уже взяла камень, спряталась за портьерой либо еще где-то и затаилась. «Сто солнц в капле света» и в самом деле покинул усадьбу графа Ланина в экипаже Иванцовых. На следующий день Долли передала камень Соболинскому, а ночью Серж не пришел на назначенное свидание. Долли тщетно ждала его в беседке…
Потом было еще одно объяснение и сватовство поручика Осинкина. Помолвка Софи оказалась последней каплей. Долли, как бы глупа она ни была, поняла, что ее обманули и бросили. Этого она пережить не смогла.
Алмаз теперь у Сержа, но неизвестно, отвез ли уже Соболинский его в Петербург или же только справился, можно ли продать камень? Возможно, что на дорогах теперь засады, обыскивают всех, без разбору, дворянин ли это или человек низкого сословия. Вся полиция уезда поднята по тревоге.
В этих тяжелых размышлениях Шурочка ехала в усадьбу к графу. Потому что ей некуда было больше ехать. Возвращаться домой она не хотела.
«Когда вы, проклятая всеми, без веры в добро, без веры в людей, постучитесь в мою дверь…»
Время настало. Но примут ли ее?
Глава 11
Ворота были заперты, в усадьбе не ждали гостей. Увидев ее через толстые прутья чугунной решетки, к воротам не спеша подошел мужик, работавший в саду, на стрижке газонов и парковых деревьев. Он обтер грязные руки о холщовые штаны и сказал, отведя глаза:
– Их сиятельство не велели беспокоить.
– Скажи, что приехала Александра Иванцова! – велела ему Шурочка. Потом передумала и спрыгнула с лошади: – Нет, я сама!
– Но их сиятельство не велели…
– А ну, открой ворота!
Ее все-таки впустили. Шурочка соскочила с лошади, бросила мужику поводья и стремительно зашагала к дому.
– Но их сиятельство не велели, – бросился следом за ней мужик. Она не слушала.
– Куда, куда? – кинулся к ней в холле ливрейный лакей. – Их сиятельство никого не принимают!
– Да пусти ты!
Шурочка оттолкнула его и побежала вверх по парадной лестнице, на второй этаж. Лакей бросился следом, отчаянно крича:
– Куда, куда! Барышня нельзя! Нельзя беспокоить!
Шурочка и его не слушала, бежала так быстро, что лакей за ней не поспевал. Едва она очутилась перед кабинетом графа, дверь распахнулась. Хозяин стоял на пороге, видимо он услышал отчаянные крики. Посмотрев на верного слугу, на нее, он, усмехнувшись, произнес:
– Я вижу, Александра Васильевна, вы решили штурмом взять мой дом. Как это на вас похоже! Оставьте нас.
Лакей, согнувшись в почтительном поклоне, тут же удалился.
– Я… – начала было она.
– Не станете же вы делать это на пороге? Входите, разве можно вас остановить, когда вы на что-то решились? – Граф посторонился, чтобы пропустить ее в свой кабинет.
«Когда вы, проклятая всеми, без веры в добро, без веры в людей, постучитесь в мою дверь, я вас впущу…» Но едва Шурочка вошла в кабинет, мужество ее покинуло. Она уже выдержала сегодня две битвы, за Жюли и за себя. Теперь же она просто расплакалась.
– Ну-ну, Александра… – Он подошел и обнял ее. – Сашенька, полно… Не надо плакать.
– Вы меня не прогоните? – Она с надеждой посмотрела ему в глаза и поняла: нет, не прогонит. Он не ждал ее, но, конечно, рад. Искренне рад.
– От кого же вы так спешно бежали? – ласково спросил граф. – Я рад, что ко мне. Вы перестали испытывать ко мне отвращение?
– Да, я теперь хочу остаться с вами. Все, что вы мне ни предложите, я приму. Алексей Николаевич, выслушайте меня. – Граф и не пытался ее перебивать. Шурочка собрала все свои силы, отошла к окну и решительно сказала: – Нет, нет, стойте там! Может быть, после того как я вам все расскажу, вы и сами ко мне больше не подойдете! Один человек… Он не так давно объяснялся мне в любви и говорил при этом… Впрочем, не важно, что он говорил. Но он сегодня отказался от своих слов. Вы тоже можете отказаться. Я пойму. Я хочу вам сказать… – Она сделала над собой еще одно усилие.
– Вы любовница господина Соболинского? – помог ей граф.
– Да!
– Вы беременны от него?
– Нет, слава богу, нет!
– Это все? Или есть еще какая-то тайна?
– Да. Мое происхождение…
– Это семейная тайна, – перебил ее граф. – А это меня нисколько не трогает, если не касается меня лично. Оставьте это на совести ваших родителей.
– Но разве можно после этого меня любить?
– Значит, вы даже не рассчитывали стать графиней, когда шли сюда?
– Нет, что вы! Как я могу? Просто увезите меня отсюда! Все равно куда! Я хочу поскорее уехать. Помните, вы мне говорили? Говорили, что готовы меня увезти. Мне все равно, что скажут на это окружающие. Сережа научил меня любить. Научите меня жить, прошу вас. Ну, говорите же что-нибудь! Только не молчите!
– Александра Васильевна… Саша… Я понимаю, что вы ко мне испытываете. Я намного вас старше.
– Нет, нет! Это не то, не то! При чем здесь ваш возраст? После того, что сделал Серж… если вы думаете, что я люблю его, то нет! Давно уже нет!
– Да, неделя для вас в ваши семнадцать лет срок большой, – невольно улыбнулся он, но тут же стал серьезен. – Я ведь знаю, у вас большое горе. Несчастье с сестрой, смерть матери. Мне следовало приехать на похороны, но я не смог, не нашел в себе сил. Я был уверен, что вы никогда сюда не придете и не скажете то, что вы мне сейчас сказали. Я был уверен. Мысленно я с вами уже попрощался. Вы еще ребенок. Вам хочется убежать из дома совершенно по-детски. Но это пройдет. Готовы ли вы принять потом то, на что решились в состоянии отчаяния? Что же касается меня… То для меня это счастье. Я уже думал, что со мной этого никогда не случится. Любить… – глухо сказал он.
