— Ну так вот, — бородатый брюнет с некогда симпатичным, а ныне перечеркнутым поперек сабельным шрамом лицом, продолжил прерванный появлением гостей рассказ, — у того хуторка, что Гарбузом прозывался, нагличан почитай тыща собралась, а наших, дай Бог, чтоб десяток набрался. Однова русским вражья сила не помеха….
— Как-как ты сказал? Гарбузом то селенье называли? — поперхнулся кашей Троцкий. — Может, все же Гарбсдейл?
— Может и так, — покладисто пожал плечами рассказчик. — Я в немецких прозваньях не шибко разбираюсь.
— Ты ж про англичан говорил, а тут вдруг немцы?
— А кто они, как не немцы и есть? — недоуменно дернул плечом Кирюха. — Человечьей, то бишь русской, речи не разумеют, лишь мычат, как немые! Ты, малец, меня не перебивай, а то собьюсь…
— Дык, я вообще рта не раскрывал! — возмущенно вскинулся Недополз. — Как я тя перебью-то?
— Да не об тебе речь, об Левке, — отмахнулся рассказчик. — Хотя да, какой же Лева малец? Мужик! — и вновь вернулся к повествованию.
— А командиром у наших господин Арсеньев был, не то что другим-прочим чета — цельный адмирал! Тока он как про то, что нагличане буров забижают услыхал, враз про моря-окияны позабыл, за волю-вольную драться пошел. И дружину себе подобрал такую, что там каждый, кто не Святогор, тот Илья-Муромец…
Арсенин, услыхав вольную трактовку своей истории, невольно хмыкнул и, решая, кого бы в будущем окрестить легендарным богатырем, остановил свой взгляд на Троцком. Заметив, что Корено и Туташхиа тоже уставились на приятеля, он не удержался и коротко хохотнул в полный голос.
Тем временем Кирюха разошелся во всю мощь своей недюжинной фантазии. Богатыри из адмиральской дружины лупили из пулеметов с двух рук и, закидывая супостатов связками динамита, отправляли врагов на тот свет ротами и батальонами.
— Вах, дорогой! — возмущенно вскинулся Дато, не обращая внимания на Корено, шепотом умоляющего его помолчать. — Не так всё было, да! Совсем не так! — Абрек вдруг начал что-то быстро говорить на родном наречии, потом осекся и чуть смущенно посмотрел на друга.
— Я красиво говорить не умею, пусть Лев расскажет.
Лев понимающе кивнул головой, но изложить свою версию не успел. Кирюха, тараторя, что сам он, знамо дело, в той эпохальной битве не участвовал, но всё в точности знает от приятеля из соседней роты. А тому рассказал свояк из Йоханнесбурга. И все слова его самая что ни на есть правдивая правда, потому как тот свояк чуть ли не от самого адмирала всё слышал!
Дождавшись, пока легионер закончит возмущаться и размахивать руками, Лев, обеспечивая хотя бы минутную паузу, сунул тому в руки фляжку.
— Ну-у-у, вообще-то Датико прав, — смущенно откашлялся Троцкий, густо краснея от направленных на него внимательных взглядов ветеранов. — Про ту драчку, что Кирилл… не знаю, как по батюшке, рассказывал, я знаю. Она в начале зимы случилась, когда мы в коммандо Даниэля Терона служили. Нам тогда господин Ко… — заметив напряженный взгляд Арсенина Лев осекся на полуслове, — один знающий человек сообщил, что в Гарбсдейле уланский эскадрон на постой встал. Если кто не знает, народа в том эскадроне чуть меньше сотни сабель, а уж никак не тысяча. У Даниэля тогда под рукой своих сорок стрелков ходили, ну и мы, грешные. Всеслав Романович, Дато (а он один десятка стоит!), Коля вон Корено и я.
Видя, что его никто не перебивает и его словам сосредоточенно внимают, Лев облегченно перевел дух и дальше рассказывал уже спокойно.
— К Гарбсдейлу мы тогда ранёхонько подъехали, только-только рассветать стало. А там все спят. Даже часовой и тот, на винтовку опершись, носом клевал. Пока Дато часового снимал, я к коновязи скользнул, чтоб лошадям бабки распутать. А как всё коммандо подошло, тут и началась потеха. Палатки мы и впрямь, шашками динамитными закидали. Тех, кто выбегал, мы в плен брали, а кто сдаваться не хотел, правда, маловато таких набралось, так те сами свою смерть выбрали.
— А кулемет?! — завопил вдруг Кирюха, перебивая рассказчика. — Я доподлинно знаю, что там кулемет был!
— Имелся пулемет, — покладисто кивнул Троцкий. — Только не у нас, у англичан. Гарбсдейл — это ж просто большая ферма. Дом хозяйский. двухэтажный, каменный, вокруг стена из булыжников, футов восемь высотой. Вдоль той ограды англичане палатки разбили. Вот в них почти весь эскадрон и разместился. А офицеры, их с денщиками человек семь набралось, в доме обосновались. Правда, мы про то еще не знали. Как заваруха началась, из того дома по нам пулемет и ударил. Ван Заггена и Хольсдорфа первой очередью насмерть свалило, еще троих оцарапало. Да только недолго музыка играла. Дато и Всеслав Романович с коней на изгородь забрались, а Коля им с земли зажженные шашки подкидывал. Вот господин капитан с горцем на пару тот пулемет динамитом и забросал. В общем, там дел-то, дай Бог, чтоб на полчаса вышло, а никак не с утра до ночи. Человек сорок мы до смерти побили, остальных в плен увели, а вы тыщи — тыщи…
— Ты, Левка, конечно, не брешешь, — рассудительно кивнул фельдфебель, подкладывая кашу в тарелку Троцкому. — Не тот ты человек, чтоб брехать. Да только сдается мне, что про разные дела разных людей мы баем. Так что ты, друг мой ситный, свои подвиги с адмиральскими геройствами не ровняй. А что под тем Гарбузом адмирал лично нагличан с кулемёта сек, про то людям доподлинно известно. А народ, Лева, он врать не будет…
Лев, ошарашенный подобной сентенцией, начал возмущенно пыхтеть что-то про негативное воздействие какого-то француза со странной фамилией Пиар на общественное сознание, интерпретации имиджа и культовой мифологии. Однако, вместо ожидаемого понимания, он нарвался на удивленно-обиженное: «коль душу облегчить хошь, так и пусти по матери, а не лайся по-басурмански!», и обескуражено умолк. А мгновением позже, Арсенин, не переставая посмеиваться, тихонько прошептал удрученному Льву, что коль попал в эпические герои — молчи, а не можешь молчать — пой! Кысмет — судьба такой, однако! Понимая, что капитан прав, а страсти и без него разгораются нешуточные, Троцкий запел.
Первые строки почти никто не услышал, но чем дальше он пел, тем быстрее смолкали споры, и продолжение песни звучало уже в полной тишине.
Я нашел пробитую фляжку,Полную опавшей хвои.В этом месте кончилась сказка -Боливар не вынес двоих.
Откуда-то из темноты, в окружении штабных, к костру подошел полковник Максимов. Успокоив немногих, встрепенувшихся при его появлении, скупыми жестами, командир легиона застыл, вслушиваясь в простые, но бередящие душу слова.
В этом месте больше не спится,Только пепел сыплет с ресниц.Улетайте, глупые птицы,Хуже нету места для птиц.Пусть за тонким абрисом летаВас догонит где-то вдали,Ржавый дым горящего вельда,Горький ветер нашей земли.
Уже отзвучали последние строки, отпустив на волю последний аккорд, умолкли струны, а люди вокруг костра, думая каждый о своём, молчали. Внезапно тишину разорвали аплодисменты, пусть и одинокие, но чёткие и громкие. Лев, удивленный столь неожиданной в этих местах реакцией, приподнял голову и удивился еще больше. Полковник Максимов, суровый командир Иностранного легиона, смотрел прямо в глаза певцу и бил в ладоши. Чуть позже к командиру присоединились офицеры, а еще через мгновение сильные солдатские руки подбросили его вверх. Раз, другой, третий.
