Жертвы
Перевод П. Антокольского
{180}
В ту ночь мне снился сон… В отчаянье, в смятеньеВкруг сумрачного алтаряВсё шли и шли они, бесчисленные тени,И руки простирали зря.У каждого на лбу — кровавое пыланье.Так, исчезая без следа,Плелись, ведомые на страшное закланье,Неисчислимые стада;И старцы римские передо мной воскресли.Печально двигались они,И каждый смерть нашел в своем курульном креслеВ годину варварской резни;И юноши прошли с горячим сердцем, славноПример подавшие другим,Что полным голосом пропели так недавноСвободе благодарный гимн;И моряки прошли, опутанные тиной,С песком в намокших волосах,Что были выброшены гибельной пучинойНа чужестранных берегах;Я видел клочья тел, сжигаемых в угодуОбжорству медного быка,{181}Чья гибель пред лицом державного народаБыла страшна и коротка;А дальше — кровью ран как пурпуром одеты,Униженные мудрецы,Трибуны пылкие, блестящие поэты,Застреленные в лоб борцы;Влюбленные четы и матери, с рыданьемК себе прижавшие детей,И дети были там… и крохотным созданьямСтрадать пришлось еще лютей;И все они, — увы! — с отвагой беззаветнойСвои отдавшие сердца,Лишь справедливости они молили тщетноУ всемогущего творца.
Терпсихора
Перевод П. Антокольского
{182}
Пускай колокола, раскачиваясь мерно,Скликают парижан к молитве суеверной.В их легкомысленной и суетной душеБылая набожность не теплится уже.Пускай озарена свечами церковь снова,Пускай у древних плит, у алтаря святогоСвой покаянный лоб священник разобьет, —Тут христианства нет, оно не оживет.Тут благоденствует унылый демон скуки.Повсюду протянул он высохшие рукиИ душит сонными объятьями умы.Чтоб избежать его расположенья, мыСогласны за полночь распутничать в столицеИ с забулдыгами гулять и веселиться;Мы откликаемся, куда бы ни позвалСмех сатурналий, наш парижский карнавал.
Когда-то краткое безумье карнавалаДля бедняков одних бездомных ликовало.Шумел бульвар на их последние гроши,Ватаги ряженых плясали от души.Сегодня голытьбы не знает сцена эта,Для знати бал открыт и для большого света.Тут именитые теснятся у ворот,Став подголосками всех рыночных острот.Затем мыслители, забыв свои ученьяИ любопытствуя, где лучше развлеченья,Являются в театр и похотливо ждут,Что ныне спляшет чернь, чему учиться тут.Как это описать, что танец означает?Здесь пальму первенства распутник получает,Пока смычок визжит и барабан слегкаТанцоров раскачал под говор кабака,И в лад мелодии прокуренное горлоБрань непотребную как крылья распростерло.Все маски сброшены. За ними сброшен стыд.И женщина глазам пропойц предстоит,Опьянена толпой, бесстыжая, нагая,Без околичностей жеманство отвергая.Мужчина ей мигнет, и женщина встает,И побежит за ним, и песню запоет,И обезумеет, и на подмостки прыгнет,И бросится к нему, и толстой ляжкой дрыгнет.А тот, кто вызывал ее распутный смех,Хватает женщину и на глазах у всех,Как бешеный тритон наяду тащит в воду,С добычею своей насилует природу,Изображает срам, которого и зверьНе в силах выдумать. А между тем теперьСрамному зрелищу повсюду рукоплещут,И упиваются им жадно, и трепещут.Но зал колеблется, чего-то ждет. И вдругОткрылся общий бал. Схватились сотни рук.Потом сплелись тела. Неистовым галопомМгновенно вымыты подмостки, как потопом.Пыль поднялась столбом, клубится по углам,Пыль занавесила миганье тусклых ламп.Качнулся потолок в глазах безмозглых пьяниц.Все победила плоть, всех обездушил танец.Сметает всех и всё безумный хоровод.Так шторм беснуется на ложе пенных вод,Так ветер сосны гнет, в объятия схватив их,Так мечется в степи табун кобыл ретивых,Так львы рычат во рвах… — Но если ты проникВ лихое общество, как робкий ученик,И слабою рукой упустишь стан подруги, —Конец! Ты проиграл на этом бранном круге.И если упадешь, как жалко ни вопи —Никто не слушает в кружащейся цепи.Бездействует душа во время пляски страшной.И мчится хоровод стоногий, бесшабашный,Несется по телам простертым и едваНе топчет лучшие созданья божества.
Царица мира
Перевод П. Антокольского
{183}
Могучий Гутенберг, германец вдохновенный!Когда-то мужественно тыОмолодил своей находкой дерзновеннойЗемли дряхлеющей черты.На рейнском берегу, в ночи животворящей,Свободу гордую любя,О, как ты прижимал ее к груди горящейВ тот миг, блаженный для тебя!Как радовался ты, как веровал сердечно,Что мать суровая родитРебенка красоты и силы безупречной,Который землю победит.В преклонном возрасте пришел ты к вечной ночиИ опочил в сырой земле,Как потрудившийся весь долгий день рабочий,Спокойно дремлющий во мгле.Увы! Как ни светлы заветные надежды,С тобой дружившие тогда,Как тихо ни смежил ты старческие вежды,Устав от честного труда, —Но в целомудренных объятиях — блаженстваНебесного не заслужилИ не вдохнул в свое творенье совершенства,Свойств материнских не вложил.Увы! Так свойственно, так суждено от века:Страдая, веруя, борясь,Чистейшая душа простого человекаПогибнет, втоптанная в грязь.Сначала в облике бессмертного твореньяВсё наши радует глаза:И светлое чело, и пристальное зренье,Что отражает небеса;И звонкость голоса, могучего, как волны,Как нестихающий прибой,Когда он, тысячами отголосков полный,Покрыл вселенную собой;И зрелище, когда неправда вековая,С печатью встретившись в упор,Поникла, кандалы и цепи разбиваяИ опуская свой топор;И гармоническая сила созиданья,Наполнившая города,И стройный хор искусств, и строгий голос знаньяВо славу мира и труда, —Все так чарует нас, так мощно опьяняет,Так упоительно горит,Как будто это май влюбленного пленяет,О светлом счастье говорит.Пред Гутенберговым божественным твореньемНе позабудем — я и ты,Что старец подарил грядущим поколеньямВесь мир грядущей красоты.
Но если пристальней и ближе приглядетьсяК бессмертной дочери егоИ если, осмелев, ей предложить раздеться,Сойти с подножья своего, —Тогда бессмертное, сверкающее телоРазочарует, — видит бог! —И явится глазам вознею оголтелойЧудовищ, свившихся в клубок!Мы обнаружим там собак охрипших свору,Облаивающих страну,Зовущих города к всеобщему раздоруИ накликающих войну;Отыщем скользких змей, что гения задушат,Едва расправит он крыла,И жалом клеветы отравят и разрушатНадгробье мертвого орла;Найдем обжорливых, драконовидных гадин,Что за червонец иль за грошПускают по миру, распространяют за деньПотоком льющуюся ложь;Мы табуны страстей продажных обнаружим,Всё осквернившие вокруг,Которые живут и действуют оружьемКлыков и загребастых рук.
Какое зрелище! Бывает, что при видеВсей этой свалки нечистотНа самого тебя, о Гутенберг, в обиде,Смутится этот или тотДостойный гражданин, и глухо он застонет,Оплакав общую беду,И молча на руки он голову уронит,Пылающую, как в бреду,И обвинит во всем неправедное, злое,Безжалостное божество,И самого тебя объявит с аналояЛихим сообщником его,И проклянет за то, что ты трудился честно,Свободу гордую любя,И, наконец, начнет кричать он повсеместно,Что лучше б не было тебя!
Машина
