не выражает практически, но на дне зрачков мне вспышка мерещится и понимание приходит того, что у этого грозного мужчины есть одна слабость, которую он себе позволил лишь на мгновение…
Слабость, ради которой он был готов рвать и метать, но…
Моргает и наваждение проходит. Опасный. Цепкий и хищный подобно зверю, извращенный властью и богатством, Заур все же чтит традиции и сейчас он опускает свои глаза на мои пальцы…
Смоляная бровь приподнимается, а в глазах показывается очередная яростная вспышка.
— Даже так, Валид…
Опускаю взгляд на мизинец с отсутствующим кольцом, а сам вспоминаю девушку с пшеничными волосами, ее заплаканные глаза и прикушенную пухлую губку.
Обида…
Вот, что транслировала Варя, вот что она мне говорила, а когда понял, что она кулон оставила, как с цепи сорвался.
Совершил поступок на эмоциях, на адреналине и лишь после того, как серебряный обруч опустился в ладонь девочки, которая стала моим подарком на одну ночь, понял что именно значит для меня Варвара.
Она та, ради которой я не просто снял кольцо, я отдал ей его…
— Попал ты, брат, как же ты попал, — тянет губы в полуулыбке Заур, и, кажется, понимает больше моего, но натыкается на бетонную стену в моих глазах, меняет тему, — с Шиловом как решать будешь?
— Жестко и быстро. Пора лишить старика его главного козыря — власти.
Замолкает, хмурится и прикидывает что к чему.
— Опасно играешь, Валид. На стороне Шилова многолетние связи и аппарат правительства, плюс он любит тасовать карты так, что ему выпадает выигрышная комбинация.
— Знаю. Но я не люблю, когда меня хотят, как лоха развести, а старикашка заигрался, когда решил не просто ко мне в дом заглянуть, но и документы умыкнуть и все сделал руками третьих лиц. Только он не учел одного интересного фактора. Документы, которые лежали в сейфе были обманкой. Я давно понял, что новые игроки в сфере привлекут недовольство тех, кто не захочет терять свою власть.
Заур присвистывает, глаза горят азартом. С Шиловым у него свои счеты.
— По всем фронтам пока обыгрываешь, брат.
— Ты мне лучше скажи, ты в деле? — задаю вопрос, и Заур салютует мне бокалом.
— Обижаешь, Валид. Когда это я от хорошей бойни отказывался?
Киваю. Даю понять, что услышал.
— Славные времена наступают, брат…
Киваю, опираюсь на стол руками, чтобы встать рывком после выпитого — то и покинуть вотчину Заура, а сам на палец свой смотрю, на кольцо, которого нет, кольцо, которое служит оберегом и клеймом для девочки, которая так ничего и не узнает…
Варя
После того, как огромный бугай довез меня до общежития, я вернулась к себе в комнату, пролежала весь день плашмя на кровати, но к вечеру пришла моя соседка.
Рыженькая. Курносая. Вика оказалась легкой и сумела развеять мое упадническое настроение.
— Ты куда пропала, соседка?! — интересуется, прищурив глаза. Учитывая очки на носу, выглядит комично, и я неопределенно пожимаю плечами.
Определенно я не собираюсь рассказывать, где и с кем пропадала…
Маленькая тайна, которая отчего-то должна остаться только моей… Так я это ощущаю…
Но, к счастью, Вике мои ответы и не нужны, она горит желанием поделиться очередными сплетнями. Половину новостей пропускаю мимо ушей, но вот главной оказалась новость о том, что Андрей перевелся.
— В каком смысле перевелся? — задаю интересующий вопрос и прикусываю губу.
— Да-да, прикинь, Зорина папаша говорят сплавил за бугры. Там с ним что-то очень серьезное случилось. Его избили до полусмерти. Но такой человек кости ему пересчитал, что папочка Андрюши решил сыночка от греха подальше в какой-то тьмутаракани запрятать. Типа на лечение. Ему вроде лицо так от рихтовали, что пластика носа понадобилась. Вот и под предлогом его того из страны — то.
— На любую силу найдется другая сила… — отвечаю задумчиво, а Вика продолжает трещать не замечая, как я каменею.
Отчего-то мне кажется, что я знаю кто именно избил Зорина. И мне этого наглого мажора ничуть не жалко, а против Байсарова даже его отец слаб, поэтому и спрятал сыночка…
Чувствую ли я удовлетворение от того, что услышала?
Нет.
Потому что знаю наперед, что Валид просто сдержал слово, которое дал мне. Он сказал, что мажор мне больше докучать не будет. И он исполнил свое обещание в своей форме. С жестокостью, которая свойственна этому противоречивому мужчине…
Малейшее воспоминание о нем вызывает боль в груди. И пока Вика рассказывает последние новости общаги, я опускаю взгляд на свой палец. На колечко, которое отчего-то не решаюсь снять.
Так странно, я должна бы выбросить эту побрякушку, а еще потоптать ее ногами из-за обиды, из-за боли, которую доставил настоящий хозяин вещицы, но отчего-то рука не идет избавиться от подарка Байсарова. И вопрос не в том, что он угрожал и сказал, что по его законам подобное считается оскорблением, а просто…
Просто я не знаю…
Колечко и колечко. Сверкает серебром на пальце. Не слишком приметное, но оно несет тепло пальцев мужчины, который въелся мне в душу, поселился в сердце и не отпускает…
Хотя он вышвырнул меня. Дал шанс на жизнь без него о которой я просила, но… я бы хотела, чтобы он решил иначе, чтобы он дал нам шанс быть счастливыми, но отношения не для него, а быть содержанкой к которой он придет утолить голод, быть временной любовницей Байсарова… я никогда не смогу.
Слишком сильно люблю этого мужчину для этого. Люблю и ненавижу. Так странно. Горечь и обида горят в сердце. Потому что он показал, что я всего лишь тело, которым он попользовался и последствий с этим телом у него быть не должно…
Больно. До слез. Но. Валид хотя бы не дал мне ложных надежд…
Это говорит разум, а вот сердце…
Глупое и израненное сердце твердит о том, что я поступила глупо, что должна была согласиться на его условия и… страдать — дополняет разум.
Ну приходил бы он ко мне, проводил вечера и ночи, а дальше мы с ним расходись бы по нашим жизням, где я студентка и отличница днем, а ночью экскортница у богатого мужчины, а он… а для него все было бы так, как должно быть. Высокие ставки, большой бизнес, удовольствия…
Нет. Эта жизнь не для меня…
Месяц пролетел для меня как в тумане. Вроде и говорю, и общаюсь, хожу с девчонками в Кино, а вечерами смотрю на палец с колечком, тереблю ободок…
Вот и сейчас сижу в уголке подоконника и вглядываюсь в беспроглядную, беспробудную темноту улиц, пока Вика
