— Я позвала Донату, знакарку. Она знает, как помочь вашей жене, — объяснила она Тоньино, открывшему дверь.
Доната была самой старой женщиной в городе. Говорили, что ей сто лет. Она жила одна в полуразрушенном доме прямо за городской стеной. Простодушно переиначивая смысл слова, крестьяне называли ее знакаркой, потому что она чертила знаки на телах больных, и от этого они иногда выздоравливали. Ей доверялись и бедные, у которых не было денег, чтобы заплатить врачу, и богатые, когда заболевали неизлечимыми болезнями. Доната не требовала платы за услуги и жила подаянием. Ее слава, переросшая в легенду, достигла даже Равенны.
Кое-кто утверждал, будто ее видели вылетающей на помеле из трубы над крышей собственного дома и танцующей в хороводе ведьм в безлунную ночь в лесу белых акаций на берегу Сантерно, той самой реки, из которой ее выловили грудным младенцем, спеленутым и уложенным в камышовую корзину. Нашла ее мать приходского священника из церкви Святого Франциска. Священник рассудил, что эта девочка дарована им богом, и при крещении дал ей имя Доната Дадио[25]. Живя в доме священника и его престарелой матери, в окружении сутан и крахмальных юбок, она изучила латынь и зазубрила древние заклинания, изгоняющие бесов из одержимых дьяволом. Листая старинные книги, найденные в доме священника, Доната научилась различать благотворное и злокачественное воздействие растений на человеческий организм. Еще девочкой она начала уходить в поля и собирать лекарственные травы, из которых готовила настои, отвары и припарки для лечения хворей, мучивших священника и его мать. Доната почти не росла вверх, зато раздавалась вширь, как откармливаемый к Рождеству гусь. Священник оставил ей в наследство свой старый дом. Поселившись в нем хозяйкой, Доната начала лечить горожан.
Итак, Доната Дадио вошла в кухню Мизерокки и приблизилась к постели Лены. Она попросила стул, плюхнулась на него всем своим весом, закрыла глаза. Можно было подумать, что она уснула.
Тоньино, Джентилина и Сантина молча стояли в сторонке. Лена надела новые очки, подаренные ей мужем, и взглянула на знакарку широко раскрытыми глазами.
Прошло несколько минут, никто не смел сказать ни слова. Потом старуха взяла руку Лены в свои и начала говорить.
— У тебя семь жизней, как у кошки. Ни кислое молоко твоей сестры не смогло тебя убить, ни испанская лихорадка, ослабившая твое зрение. Не убьет тебя и этот ребенок, которого ты носишь в утробе против собственной воли. Ты извергаешь пищу, потому что хочешь извергнуть его. Он это знает. Ему не суждено родиться.
Оскорбленная, возмущенная и напуганная одновременно, Лена вырвала руку из жирных пальцев знакарки.
— Да вы с ума сошли! — закричала она. — Я хочу своего ребенка.
Доната задумчиво поглядела на нее.
— Это не твоя вина. Мы не всегда сознаем, чего хотим на самом деле.
Она склонилась над Леной. Из-за неимоверной толщины дыхание вырывалось у нее из груди со свистом. Протянув свою пухлую маленькую ручку, знакарка принялась пядь за пядью измерять тело Лены ото лба к лодыжкам. Потом заставила ее раскинуть руки и измерила расстояние от запястья до запястья, как бы начертив крест на теле молодой женщины. После этого нарисовала еще один крест указательным пальцем на животе Лены.
— Чем раньше, тем лучше, — пробормотала знакарка.
— Что? — в тревоге спросила Лена.
Доната поднялась, ничего не ответив.
— Попробуй поесть. Тебя больше не будет тошнить, — объявила она, направляясь к двери.
Джентилина последовала за ней и протянула ей монету, от которой знакарка отказалась:
— Я не могу принять плату, ведь я ничем не смогла ей помочь.
После ее ухода Лена съела целую тарелку манной каши и попросила добавки. Она чувствовала себя прекрасно, словно заново родилась, и ее не стошнило.
— Эта знакарка просто сумасшедшая, — сказала Лена, повернувшись к Тоньино, — но сейчас мне действительно стало лучше. Вот увидишь, наш ребенок будет здоров как бык.
Слова Донаты глубоко запали ему в сердце, однако Тоньино нашел в себе мужество улыбнуться:
— Ну, раз так, я отправляюсь на работу. А ты смотри, береги себя.
— Сегодня вечером я сама приготовлю ужин, и это будет нечто особенное, — пообещала Лена, сбрасывая с себя одеяло и энергично поднимаясь с постели.
Джентилина примостилась сбоку от очага и принялась молиться, перебирая четки.
Тоньино уехал на телеге, нагруженной старой, изношенной упряжью. Он вез ее к шорнику в починку.
Пришла Антавлева с туго набитым учебниками и тетрадями портфелем. Школы были закрыты по случаю сильных холодов, но учителя задали школьникам много работы на дом. Девочка каждый день приходила к Лене, и они вместе готовили уроки, чтобы дело шло веселее.
— Лена, ты выздоровела! — воскликнула Антавлева, застав подругу на ногах, полностью одетой и занятой мытьем посуды.
— Вроде бы да. Меня излечила старуха Доната. Она, конечно, чокнутая, но ее руки действительно умеют творить чудеса, — пояснила Лена.
— Она настоящая колдунья! Моя мама тоже так говорит, — согласилась девочка.
— Пойди согрейся у огня и посиди там смирно рядом с Джентилиной, пока я тут приберусь. А потом вместе позанимаемся, — решила Лена.
Она прекрасно себя чувствовала, ей хотелось двигаться, энергия переполняла ее.
— Я читаю замечательную книжку. Называется «Мелодия и любовь». Графиня Одетта подарила мне ее на Рождество. Как закончу, дам тебе почитать, — пообещала Антавлева.
Лена ее не слушала. Она была счастлива и, подметая пол в кухне, принялась напевать.
Она пела о «прелестной соседке, юной и бледной, в доме напротив, на шестом этаже». Ни у кого в округе не было радио, не говоря уж о граммофоне, и все же до местных женщин даже на самых отдаленных хуторах каким-то чудом, будто по волшебному беспроволочному телеграфу, доходили все модные песенки, помогавшие им скоротать долгие трудовые дни.
Внезапно звонкий голосок Лены оборвался. Острая боль словно раскаленной иглой пронзила ей низ живота.
Она со стоном согнулась пополам.
— Мне больно, — прошептала Лена, обхватив живот руками.
Джентилина и Антавлева бросились к ней.
— Что с тобой? — спросила свекровь. Не дождавшись ответа, она повернулась к девочке и приказала: — Беги быстро, позови своего отца. Надо немедленно везти Лену в больницу.
Антавлева накинула пальто и бегом кинулась исполнять поручение.
Пробежав по двору, она помчалась по дороге к дому и вихрем влетела в контору отца. Он сидел у себя за столом, поглощенный разговором со Спартаком.
