театральных групп и обеспечение целостности завещаний».
Когда Плиний был губернатором Понта, он написал свое знаменитое письмо к Императору Траяну, чтобы спросить совет, как он должен был поступить с христианами, которых он нашел там в большом количестве. Одним из пунктов его сомнений заключался в том, не является ли само исповедание Христианства достаточным поводом для оправдания наказания; «наименование [христианин] само по себе должно ли быть наказуемо, если оно не связано с какими-либо злостными деяниями (flagitia[164]), или только когда преступные действия связаны с ним». Он говорит, что приказал казнить тех, кто упорствовал в своем вероисповедании после неоднократных предупреждений, «так как, без сомнения, что бы они ни исповедовали, неповиновение нормам и несгибаемое упорство должны быть наказаны». Он требовал, чтобы они признавали богов, чтобы жертвовали вино и ладан изображениям Императора, и чтобы поносили Христа, «к чему», он добавляет, «как говорят, ни один настоящий христианин не может быть принужден». Изменники информировали его, что «общей суммой их преступлений или проступков были собрания перед рассветом назначенного дня, где они говорят друг с другом некие слова (carmen[165]) Христу, как будто бы к богу, и связывают себя присягой [не для совершения какого-либо злодеяния, но] против совершения воровства, грабежа, прелюбодеяния, злоупотребления доверием, отрицания налогов; что, после этого они были приучены разделяться, а затем встречаться снова для трапезы, но ели все вместе и безобидно; однако, они оставили даже это после его указов, предписывающих имперское запрещение hetæriæ[166] или Ассоциаций». Он продолжает, что подверг двух женщин пытке, но «не обнаружил ничего, кроме скверного и чрезмерного суеверия» (superstitionem pravam et immodicam[167]), «заразы», которая, он продолжает, «распространялась по провинции и селениям до тех пор, пока храмы не были очищены от поклоняющихся».
2
В этих свидетельствах, которые являются естественными и удобными текстами для последующего изложения, мы имеем различные характеристики религии, к которой они относятся. Это было суеверие, как все три автора утверждают, скверное и чрезмерное суеверие, согласно Плинию, магическое суеверие, согласно Суетонию, ужасное суеверие, согласно Тациту. Оно было воплощено в организации, и кроме того, секретной и незаконной организации или hetæria[168]; и это была организация, обращающая в свою веру; и само имя ее было соединено с «преступными», «ужасными» и «шокирующими» делами.
3
Итак, эти немногие тексты, которые не все могут быть изложены, содержат в себе отчетливое и существенное описание Христианства; но они получают гораздо большее значение, когда иллюстрируются историей того времени, свидетельствами более поздних авторов и актами Римского правительства относительно исповедующих какую-либо религию. Невозможно ошибиться в суждении, вынесенном о религии сразу тремя авторами, а также и другими авторами, и имперскими чиновниками. Они, очевидно, связывали Христианство с восточными суевериями, распространяемыми отдельными людьми или воплощенными в ритуалах, которые в то время растекались по всей Империи, и которые, в конечном счете, сыграли столь заметную роль в разрушении национальных форм культа и, тем самым, в подготовке пути для Христианства. Таков широкий взгляд образованных язычников на Христианство; и если бы оно было очень непохожим на эти обряды и любопытные искусства по внешнему виду, то они бы не путали его с ними.
Перемены в обществе, по провиденциальному предуготовлению, обычно предваряются и облегчаются установлением определенного потока в человеческих мыслях и чувствах в том направлении, в котором изменение произойдет. И подобно тому, как легкие субстанции кружатся перед бурей и предвещают ее, так слова и дела, угрожающие будущей революцией, но не содействующие ей, распространяются заранее среди множества людей или проходят через поле событий. Так было и в случае с Христианством, и это стало его высоким достоинством; оно пришло возвещенным и сопровождаемым толпой теней, теней самого себя, бессильных и чудовищных, как тени, но с первого взгляда неотличимых от него обычными зрителями. Еще до миссии Апостолов в Египте, Сирии и соседних странах началось движение, от которого были и более ранние параллели, направленное на распространение новых и своеобразных форм культа по всей Империи. В ходу были Пророчества, что с Востока идет некий новый порядок вещей, что увеличило существующий беспорядок в человеческих умах; некоторые претенденты делали попытки удовлетворить эти потребности, и старые традиции истины, воплощаемые веками в местных или в национальных религиях, предоставили этим попыткам свою догматическую и ритуальную форму, которая становилась дополнительной точкой сходства с той истиной, которая вскоре должна была явиться зримо.
4
Отличительной особенностью этих ритуалов было то, что они обращались, скорее, к мрачным, чем к бодрым и многообещающим чувствам, и влияли на ум через страх. Понятия вины и искупления, грядущего добра и зла, а также отношений с невидимым миром преобладали в них и составляли разительный контраст с классическим политеизмом, который был веселым и приятным, поскольку был естественен в цивилизованном веке. Новые обряды, с другой стороны, были секретны; их доктрина была таинственной; их исповеданием была дисциплина, начинавшаяся в официальном посвящении, проявляющаяся в общении и испытывающаяся в тяготах и лишениях. Это были по своей природе прозелитические общества, ибо они поднимались к власти; также они не были локальными, но бродячими, беспокойными, назойливыми и вторгающимися. Их претензии на сверхъестественное знание, насколько известно, ввели их в легкую связь с волшебством и астрологией, которые столь же привлекательны для богатых и роскошествующих, как и более вульгарные суеверия для простого народа.
5
Таковы были обряды Кибелы, Исиды и Митры; таковы были халдеи, как они обычно называются, и маги; эти обряды пришли из другой части света, и в течение первого и второго столетия они распространялись с завидным упорством у северной и западной окраин Империи [2]. Следы мистерий Кибелы, сирийского божества, если знаменитый храм в Гиераполисе был посвящен ей, были найдены в Испании, Галлии и Британии, настолько возвышенные, как стена Севера. Культ богини Исиды был наиболее широко распространенным из всех языческих божеств; она была признана в Эфиопии и в Германии, и даже название Париж было причудливо приписано здесь. Оба культа, также как и наука волшебства, имели свои коллегии жрецов и приверженцев, которыми управлял руководитель, а в некоторых местах они поддерживались поместьями. Их процессии шли от города к городу, нищенствуя, как они хотели, и привлекая новообращенных. Апулей описывает одного из приверженцев, как он хватает кнут, обвиняет себя в каком-то проступке и бичует себя публично. Эти бродяги, циркуляторы или agyrtæ[169], говоря классическим языком, гадали на картах и распространяли пророческие билеты среди невежественных людей, которые консультировались с ними. Также они были знакомы с учениями о предзнаменованиях, о счастливых
