— Но если не ошибаюсь, ведь и вы у них работаете.
— У нас другого выхода нет. Иначе пошлют в Германию. Да и есть надо. Только на работе и кормимся.
— А мне, думаете, слаще? И у меня небольшой выбор: или лагерь военнопленных, или служба в качестве переводчика. Не захотел пухнуть с голоду в лагере, вот и согласился у них работать.
— Сейчас многие так. Иван Козюков тоже… — с грустью проговорила Валентина.
— А-а! Это Леночкин приятель? — воскликнул Дубровский, припомнив разговор с девушками во время знакомства.
— Он самый! — с достоинством ответила Елена.
— Ну что ж, познакомили бы и меня с ним. Четверо — это уже компания.
— Ой, правда, Ленка! — оживилась Валентина. — Давай познакомим его с Иваном. Вот увидишь, они подружатся.
— Можно и познакомить, — согласилась та. — У Ивана, кроме нас, никого друзей нет.
На другой день, вечером, как и договорились, подруги пришли в городской сквер вместе с Иваном Козюковым. Был он худощав, среднего роста, с целой россыпью веснушек на бледном лице. Протягивая Дубровскому руку, он настороженно разглядывал его немецкую форму. Но Валентина представила Дубровского как своего друга, и это несколько успокоило Козюкова. Когда же они вчетвером присели на пустующую скамейку, Леонид рассказал Ивану и девушкам о том, как попал в плен.
Выслушав нехитрую историю, Иван Козюков оживился и стал рассказывать о себе:
— Родился в двадцать втором году. Третьего июня сорок второго уехал на фронт. Был командиром пулеметного взвода. И двух месяцев не провоевал. В конце июля часть попала в окружение под Воронежем. Неравный бой… Ранение… Подобрали немцы. Очнулся у них в лазарете. Так и оказался в плену.
— А как в пекарню попал? — спросил Дубровский.
— Случай помог. Отбирали из лагеря на работу и меня выкликнули. Думал, в Германию повезут, а они в пекарню определили. Только надолго ли? Боюсь, как бы в добровольцы не заставили пойти.
— А ты согласился бы? — вырвалось у Валентины. Козюков чуть склонил голову, исподлобья посмотрел на нее, перевел взгляд на Дубровского и как-то нерешительно пожал плечами. Помолчав немного, тихо, вполголоса, добавил:
— Хлеб для них печь — это одно дело. А с винтовкой против своих я бы не смог.
— Вот и я так же думаю, — поддержал его Дубровский.
— Нет, добровольцем я не пойду, — уже решительно проговорил Козюков. — Уж лучше опять в лагерь.
— В лагерь я тебя не пущу! — испуганно выпалила Елена.
— А в добровольцы? — спросил Иван.
— И в добровольцы тоже.
— Что же прикажешь делать?
— Тебя никто в добровольцы пока не тянет. А будут предлагать — тогда и решим, как быть.
Дубровский молча слушал их перепалку. Он уже понял, что судьба Козюкова не безразлична Елене. И чтобы установить с ними дружеские отношения, он по-приятельски похлопал Ивана по плечу:
— Чего спорите раньше времени? Возникнет необходимость, может, и я чем-нибудь смогу помочь.
— Ой, правда? — обрадовалась Елена.
— Конечно. У меня есть знакомые среди немцев. Пристроим Ивана так, чтобы в добровольцы не взяли. Мы же теперь друзья? Значит, должны помогать друг другу.
— Спасибо вам, Леонид, — сказала с нежностью Валентина и погладила его руку.
— А у меня завтра день рождения! — выпалила Елена.
— Сколько же вам исполнится? — спросил Дубровский.
— Ровно двадцать.
— Счастливая, — мечтательно проговорила Валентина, — А мне двадцать будет только в декабре. Еще дожить надо…
Дубровский и Козюков рассмеялись.
— Чего вы смеетесь? — обиделась Валентина.
— Смеемся, что и ты будешь счастливая в декабре, — ответил Дубровский, — К великому сожалению, не знаем, какого числа.
— Восемнадцатого.
— Эту дату я запомню. Если не будем вместе, письмо пришлю.
Перед расставанием договорились отметить день рождения Елены.
— Знаете, Леонид, — смущенно сказала Валентина, — если у вас есть гражданский костюм, то можно завтра вечером посидеть у нас дома. Правда, Ленка?
Та молча кивнула.
— А то нам перед соседями неудобно, если вы в немецкой форме придете, — пояснила Валентина.
— Я понял. Осталось выяснить, где вы живете.
— Иван знает. Договоритесь с ним. Вместе и приходите часов в восемь.
Попрощавшись с девушками, Дубровский отправился провожать Ивана Козюкова. Оказалось, что тот работает всего в трех кварталах от здания, где располагался штаб тайной полевой полиции. По дороге Иван признался Леониду, что неравнодушен к Елене.
— Хорошая девчонка. И товарищ настоящий.
— А ты давно ее знаешь? — спросил Дубровский.
— Почти полгода уже.
— А Валентину?
— И Валентину тоже. Они вместе дружат.
— Валентина тебе нравится?
— Она хорошая. Правда, несмышленая еще, все стесняется. А с Ленкой мы как муж и жена живем, — доверительно сказал Козюков. — Только расписываться пока не торопимся.
— Почему так?
Иван замялся, но потом ответил уклончиво:
— Немецкие документы, они ведь сейчас хороши. А расписываться на всю жизнь надо.
— Что ж, логично.
Теперь Иван Козюков показался Дубровскому не таким уж простым и бесхитростным парнем, каким казался всего минуту назад. Они условились встретиться завтра вечером. Леонид пообещал раздобыть бутылку вина, а Иван заверил, что принесет свежий хлеб.
И действительно, когда они увиделись на другой день, у Ивана как-то неестественно оттопыривалась куртка. Со стороны могло показаться, что у этого молодого парня уже обозначился живот.
— Что это с тобой? — удивился Дубровский.
— Целая буханка, — лукаво проговорил Козюков. — На, потрогай, тепленькая еще.
Только теперь Дубровский уловил аромат свежевыпеченного хлеба.
— Молодец! Слово держать умеешь, — сказал он. — И я не подвел. Целую бутылку французского вина выменял у чеха на сигареты.
— Вот Ленка обрадуется! Настоящий пир в её день рождения устроим. Наверно, и девчонки что-нибудь приготовили.
Небольшой квадратный стол выглядел празднично. Кроме бутылки вина и целой горки тоненьких ломтиков белого хлеба на столе на глубокой тарелке дымилась молодая картошка, присыпанная укропом; одна-единственная селедка, разделанная на маленькие дольки, отливала синевой на фоне белых кружочков лука. Яблоки и сливы лежали на небольшом хромированном подносе. А букет ярко-красных и бордовых георгинов торчал из обыкновенного трехлитрового бидона, возвышаясь над всем столом.
Елена и Валентина, радостные и возбужденные, пригласили парней к столу и, пока те усаживались на табуретки, исподволь наблюдали, какое впечатление производит на них приготовленный стол. Перехватив пытливый взгляд Валентины, Дубровский всплеснул руками:
