— Я бы предпочла воздержаться, — решительно заявила она.
— Да ну? Как Фейрвеллер, что ли? — съехидничала Брэмбл.
— Да, — спокойно отвечала Кловия. — Как Фейрвеллер.
Отказ Кловии от вина немедленно спровоцировал поддразнивания, особенно старалась Брэмбл, но Король в ту же минуту закрыл и убрал бутылку.
— Сегодня день рождения Кловии, — произнес он. — Она вольна делать, что пожелает. Что бы вы хотели на свое совершеннолетие, мисс Кловия? Наверняка, у вас есть пожелание.
Учитывая тон Короля, Азалия предложила сестре попросить пони. Кловия лишь ослепительно улыбнулась.
— Можно нам елку? — молвила она.
Лицо Короля утратило всякое выражение. Азалия прикусила губу. Еще недавно рождественские хлопоты брала на себя Матушка. Даже, испытывая недомогание, она помогала с оформлением. И всегда, напевая песенки и весело смеясь, она вырезала ягодные гирлянды и рисовала акварелью.
— Пожалуйста, — взмолилась Кловия. — Мы можем… отправиться в библиотеку и… и смастерить игрушки и гирлянды. Правда? Как семья… как раньше.
— А что насчет тан… — начала было Дельфиния, но Азалия больно пнула ее под столом.
— Какая замечательная идея, — согласила она. — Ах, сударь! Прошу вас, скажите да!
Втянув щеки, Король постукивал пальцами по бокалу.
Младшенькие наперебой принялись упрашивать:
— Ах, пожалуйста! Пожалуйста!
— Только ради дня рождения Кловии, — наконец произнес он, и, сопровождаемый восклицаниями: «Ура!», добавил:
— Мы подумаем о возможности поставить елку. Наш дом в трауре. Не забывайте об этом!
— Хорошо, сударь! — пропищали младшенькие, прыгая вокруг стола, пытаясь исполнить кадриль.
Кловия светилась от счастья, и от ангельского света ее сияния в комнате стало светлее.
Глава 21
И вот, меж уставленных книгами стен библиотеки, Кловия принялась за дело. Она усадила преуспевшую в рисовании Дельфинию раскрашивать почтовую бумагу акварелью, а Холли и младшеньких мастерить елочные шары из пряжи. Даже лорд Тедди не остался в стороне и изо всех сил кропел над безупречным завязыванием узлов. Давно уже в библиотеке не звучало такого беззаботного смеха и не царило столь желанного уюта — в кружках остывал горячий сидр, в воздухе витало предвкушение праздника, а Король, занятый написанием речи, удивленно поглядывал на дочерей.
Лишь Азалии было не до веселья. Ее одновременно и радовало и волновало то, что увлеченные рождественскими приготовлениями, девочки позабыли о танцах. Не переставая дрожать, Азалия то и дело кололась иголкой, которой нанизывала сушеные ягоды. В конце концов, в очередной раз поранив большой палец, она извинилась и убежала наверх.
Час стоял поздний. Холодея от страха, девушка шагнула через волшебный переход с единственной мыслью:
«Пожалуйста… Пожалуйста… пожалуйста… пусть с Матушкой будет все хорошо…»
Крепко обхватив плечи шалью, она помчалась через серебряный лес и остановилась только на мосту, сжимая в ладони единственную надежду на спасение — платок. Он ведь волшебный. И, возможно, не позволит Хранителю совершить поистине ужасный поступок. В поддержку своих мыслей Азалия вспоминала, как однажды его передернуло от вида платка.
На серебряном фоне маячил плоский силуэт — это Хранитель бродил по павильону.
— Ах! — воскликнул он и даже не остановился, чтобы поклониться. — Добрый вечер, принцесса. Значит, Ее Высочество все же соизволило удостоить меня сегодня своим присутствием. Потанцевать пришли?
Азалия стояла как вкопанная на мосту и молчала.
— А где остальные?
— Сегодня… день рождения Кловии, — пролепетала она.
— А вчера ночью?
Не зная, что ответить, Азалия отчаянно теребила серебряную ткань.
— Говори же, — настаивал Хранитель. — Простое любопытство. Раньше вы никогда не пропускали танцы.
— Король… прочитал девочкам сказку, и… они заснули.
— Как мило, — процедил Хранитель, облокачиваясь на дверной проем. Между его пальцев мелькала алая вышивальная нить. Азалия зачарованно смотрела на нее, и девушке показалось даже, что нить меняет цвет. — Особенно учитывая как вы всем скопом его ненавидите. И не дергайтесь так, сударыня. Думаете, по вам это не заметно? — усмехнулся Хранитель, нить под его длинными пальцами извивалась и все более походила на паутину. — Если вас это утешит, то я с неменьшим чувством презираю вашего папочку.
— Вы даже не знаете его.
— А должен? Достаточно того, что он генерал Вентуорт. Я живу ненавистью к нему. И эта ненависть придает мне сил, питает меня.
Азалия украдкой взглянула на раскинувшиеся за ней ивовые ветви и еще сильнее скрутила платок.
— Мистер Хранитель, пожалуйста. Насчет Матушки… вы… вы не могли бы… может быть… смогли бы разрезать…
— Не исключено, — оборвал ее Хранитель. — Иди домой и приведи завтра сестер. И больше не пропускайте визитов. Тогда посмотрим. Ты искала?
— Едва ли у меня есть выбор.
— Конечно, нет, глупышка.
Увидев, как в тусклом свете мелькнула свисающая с нитки игла, Азалия вжалась в резные перила моста.
— Теперь уходи. А завтра приводи сестер и продолжайте свои танцульки. Вы ведь больше не посмеете пропустить ни одной ночи, — голос Хранителя звучал пугающе спокойно.
Хранитель поднял руки, держа перед собой сплетенную паутиной нить, и на ней сквозь бледную мглу алела надпись:
3 дня.
— Мастерски! — смеялась Матушка, от ее заливистого смеха легчало на душе. Волосы, по обыкновению, слегка растрепаны, неизменно добавляя ей очарования. — Ты гораздо лучше, чем я! Вверх, выше, выше. Очень хорошо! Дамские плащи — в библиотеку, мужские шляпы в…
— В вестибюль. Да, я помню, — Азалия тоже улыбнулась и поднялась, кринолин шелкового бального платья продолжал колыхаться.
— Замечательно. Мужчины будут сходить по тебе с ума. Танцуй со всеми одинокими кавалерами и выбери для себя самого лучшего.
Подле Матушки даже беседа о ее будущем муже не вызывала столь тошнотворного чувства, как обычно. Матушка, подобно патоке в пироге, подслащивала любые напасти.
— Я очень хочу, чтобы ты смогла прийти, — сказала Азалия.
— Твой отец придет.
Азалия уныло покачала головой.
Быть может потому, что в этот раз Азалия не следовала предписанному сценарию, а может, потому что ей не хватило духа взглянуть Матушке в глаза… но внезапно послышался душераздирающий треск, и покрытые цветочными обоями стены обернулись мрачным, увитым черными колючками павильоном, внутри которого бесновались танцующие пары в масках. По щекам Матушки катились слезы. Она попыталась улыбнуться, но не смогла из-за плотно сшитых губ, и гримаса боли исказила ее лицо.
