Вытащив лейтенанта на воздух, мы отнесли его подальше от занимающейся пожаром больницы. Я уселся было на мокрую траву перевести дух, как вдруг вспомнил…
— Алька! — я схватил ее за плечи. — Алька, там же люди внутри! Клавдия Петровна их усыпила!
Она рванулась к крыльцу:
— Так чего ждем?! Бежим скорее!
Я поймал ее за руку:
— Нет, стой! Тебе туда нельзя!
— Почему?! — удивилась она.
— Потому… Ты не одна, забыла? Сиди здесь и береги лейтенанта. И себя. Я пошел! — я наспех поцеловал ее и помчался к больнице.
Коридор приемного отделения уже весь заволокло дымом. Глаза моментально заслезились. Стараясь не дышать, я пробежал к самой дальней двери и распахнул ее.
В палате мирно спали двое: пациент с бронхитом и Мария Глебовна. Недолго думая, я взвалил на себя акушерку. Первыми выходят дамы! Покряхтывая под оказавшейся довольно увесистой сотрудницей, я выбрался в коридор и потащился сквозь дым, не видя ничего. Только бы не вдохнуть здесь, только бы дыхания хватило!
Хватило. Я выбрался на крыльцо и с наслаждением глотнул полной грудью прохладный чистый воздух. Дотащил акушерку к Альке и аккуратно пристроил рядом с лейтенантом.
— Много там еще? — спросила Аля.
— Как минимум двое, — выдохнул я и побежал назад.
Коридор я проскочил быстро, краем сознания успев отметить, что в нем отчего-то стало светлее. Вбежал в палату, взвалил на плечи болезного с бронхитом, побежал… нет, пошел обратно.
В коридоре поднял глаза наверх — и понял, почему посветлело. Деревянный потолок занялся пламенем. Да бодро так занялся, старые бревна уже пылали вовсю! Ладно, некогда любоваться на все это безобразие. Я перехватил поудобнее свою ношу и побрел дальше. Температура здесь стремительно повышалась, еще немного — и загорится одежда… или обуглится кожа.
Невесело усмехнувшись собственным мыслям, я выскочил на крыльцо и побежал к остальным. Уложив очередного спасенного, подставил лицо дождю, и разгоряченная кожа тут же остыла.
— Кот, ты осторожнее там, ладно? — тихо попросила Алька.
Я кивнул и побежал обратно.
Теперь коридор пылал вовсю. Прикрывая лицо рукой, я пробежал фактически сквозь пламя и заскочил в следующую палату. Никого.
Опять вылазка в пылающий коридор, — и еще одна дверь… Ага, вот он! На кровати посапывал гипертоник, принятый мной несколько дней назад с кризом. Ну, поехали, папаша! Я взвалил спящее тело на себя и вышел из палаты. Непереносимый жар тут же вцепился в лицо, стягивая кожу. Я закусил губу и стал пробираться к выходу. Еще немного, еще чуть-чуть. Последний бой, он трудный са…
Песню в моей голове оборвал громкий треск наверху. А в следующий момент что-то тяжелое и горячее ударило меня по затылку.
Отлетая, сознание успело обидеться: до выхода оставалось всего-то несколько шагов…
— Потерпи, Кот, потерпи, милый… Еще немножко… Только ты дыши, не забывай дышать… Вот так, хорошо, дыши Пашенька, дыши мой хороший… Ты смог, ты всех спас… И сам выжил… Это очень важно — выжить самому… Жить надо ради самой жизни… Ты поймешь… Ты обязательно поймешь, Кот… Я люблю тебя… Теперь я знаю — как это… — шептала ночь голосом Альки.
Я открыл глаза. Или не открыл? Потому что по-прежнему было темно. И холодно. И мокро. И голове больно.
Нет, все-таки, открыл. Вон там, неподалеку, полыхает больница. А совсем рядом со мной — тонкий, полупрозрачный силуэт. Склонился надо мной и сквозь него я вижу звезды в небе, уже выплакавшем свои тучи.
И он, это силуэт, едва слышно шепчет странные слова. Голосом моей Кошки шепчет!
— Спасибо, милый… Теперь я знаю, как это — быть человеком… Теперь знаю, как это — быть рядом… ждать… беспокоиться… заботиться… верить… Ты отдал мне себя всего и даже больше… Я тоже хотела — но не смогла… Прости меня, Кот…
— Алька? — прохрипел я, выкашливая дым.
Бледная фигура выпрямилась, распахивая огромные прозрачные крылья. По моему лицу пробежал ветерок.
— Я люблю тебя, Кот… — прозвучал знакомый шепот.
— Я люблю тебя, Кошка… — ответил я в этом странном бреду.
Светлая крылатая тень легко взмыла в небо. Сделала круг в вышине — и растворилась среди хитро перемигивающихся звезд.
Я вновь закрыл глаза…
— Палыч, ты как? Оклемался? — теперь темнота говорила голосом Семена.
— Вроде… — открыв глаза в очередной раз, я обнаружил себя лежащим на носилках в нашей больничной машине.
Надо мной склонились лейтенант с Марией Глебовной. Вид у обоих был, мягко говоря, не вполне здоровый. Впрочем, у меня, наверное, не лучше.
— Сколько времени прошло? — спохватился я, вспомнив все. — И как я тут оказался? Кто меня из огня вытащил? Где Аля?
Семен и Мария переглянулись. Лейтенант прокашлялся и сообщил:
— Палыч, кто тебя вытащил — не знаю. Я тебя рядом с собой нашел, во дворе больницы. Когда очухался. Еще там Марья была и твои больные. Все.
— Как — «все»?! — я резко уселся на носилках и застонал от боли в затылке. — А Алька?!
Лейтенант покачал головой.
— Не было ее там, Палыч! — увидел мой испуг и поспешно добавил: — В больнице ее тоже не было, пожарные нашли только Данилу с матерью… и Найта.
— А на дамбе?! Может, она в сторожку вернулась?
— Нет, док. Там ее тоже не было, — Семен помолчал и тихо проговорил: — Исчезла она, Палыч…
А я вспомнил свой странный полубред-полусон. И молча уставился в пролетающую за окнами машины темноту. Где-то в ней была она, моя Кошка…
31 октября 1987 года, 22.45, Кобельки.
Мы сидели на чудом сохранившейся скамейке и смотрели в темноту. Туда, где располагалось озеро. Холодный воздух был насыщен дождем и запахом гари. И потому, наверное, был горьким на вкус.
Не сговариваясь, пришли мы сегодняшним вечером сюда — к обугленным останкам старой больницы, бывшей конюшни. Втроем — Семен, Зара и я.
Все-таки чудные вещи происходят порой с людьми. Я даже не удивился, увидев несколько минут назад в темноте слабо различимый одинокий силуэт на скамейке — первой к месту нашей странной встречи пришла Зара.
Она тоже не удивилась. Не оглядываясь, подвинулась. Я сел рядом.
— Я знала, что вы придете, — негромко сказала цыганка.
Я пожал плечами. Наверное, знала.
— Тихо как… Послушайте.
Я прислушался. Тишина не просто звенела, — она била в колокола. Неслышные, но оглушающие…
— Тихо, — согласился я.
Сзади послышались шаги. Мы с Зарой одновременно подвинулись, уступая место Семену. А кто же это еще мог быть?
— Привет, — прогнусавил лейтенант. Его сломанный нос пока давал о себе знать.
— Привет! — хором ответили мы с цыганкой.
— А я знал, что найду вас тут! — с ноткой хвастовства в голосе заявил Семен.
— А мы знали, что ты придешь! — опять хором парировали мы. Переглянулись и засмеялись.
Лейтенант уселся рядом. Помолчал, вглядываясь в невидимое озеро. Потом старательно прокашлялся, будто выталкивая из горла ком:
— Уезжаешь завтра, Палыч?
Я кивнул:
— Уезжаю. Подвезешь меня до района?
Семен отрицательно покачал головой:
— Ты извини, док, но — нет. Кешка отвезет. Не могу я. Понимаешь?
Я опять кивнул. Понимаю. Мне и самому было бы тяжело ехать в район с лейтенантом. А потом прощаться там еще раз. Долгие проводы — лишние слезы. Да и спросил-то я его просто так, если уж честно.
— Без обид? — Семен заглянул мне в глаза.
— Без обид! — я улыбнулся. — Спасибо тебе.
— Да ладно, — смутился он, — это тебе спасибо. Все-таки ты нам всем здорово помог… Ватсон!
Мы расхохотались и обнялись.
— Оксана вчера приезжала. Антону уже лучше: его из реанимации перевели. Врачи говорят — все восстановится, никаких параличей не будет. Через месяц обещают выписать, — сообщил лейтенант, отсмеявшись.
— Здорово! Повезло ему, в рубашке родился, — порадовался я за фельдшера.
— Палыч, не знаешь, что теперь с больницей будет? Новую построят или так и будет в бывшем клубе ютиться? — поинтересовался Семен.
Я улыбнулся и пожал плечами.
— Ну, бывший клуб — это все-таки престижнее, чем бывшая конюшня! Прогресс налицо… А если серьезно, то — не знаю. Как бы вообще не прикрыли. Смутные какие-то времена наступают. Печенкой чую, — невесело усмехнулся я.
— Тут ты прав, док. Что-то такое… витает, — Семен пошевелил пальцами в воздухе, будто пытаясь нащупать это самое «что-то».
Опять помолчали. Лейтенант покосился на меня и осторожно кашлянул.
— Что? Не мнись, Михалыч, я же вижу — что-то сказать хочешь. Или спросить, — подбодрил я его.
— Аля не объявлялась? — тихо спросил Семен.
— Нет, — ответил я, не отрывая застывшего взгляда от темноты. Помолчал и добавил: — Не вернется она, Семен. Я знаю.
