Чтобы улыбнуться собеседнику, достаточно расслабить одни мышцы, а другие – задействовать. В обычных ситуациях у Громова это получалось непроизвольно. Сегодня утром ему пришлось слегка поднапрячься. Но затраченные усилия стоили того. Улыбка вышла на славу – в лучших голливудских традициях. Не позволяя ей угаснуть раньше времени, Громов произнес, придав своему голосу чуть ли не бархатные интонации:
– Если хотите, я напишу вам расписку. Мол, беру у вас 10 000 в долг, обязуюсь возвратить всю сумму с процентами.
– Вот даже как! С процентами! – Последнее уточнение вывело из себя Власова еще сильнее, чем сама просьба. Все-таки не усидел он на месте, забегал по кухне. – Так ты мне сделку предлагаешь? На коммерческой козе решил ко мне подъехать?
Как руководитель подразделения ЭР он располагал вполне приличной суммой на непредвиденные расходы. Ровно пятьдесят тысяч долларов, распределенные по пяти кредитным карточкам на предъявителя. Естественно, каждая трата средств влекла за собой составление целой кипы отчетов, при одной мысли о которых у Власова начиналась сильнейшая головная боль. Но в настоящий момент головная боль возникла без всяких бумажек. Виски у Власова свело от неслыханной дерзости майора, вздумавшего относиться к нему, полковнику ФСБ, как к какому-то ростовщику.
– И когда ты намереваешься возвратить деньги? – вкрадчиво спросил он, остановившись за спиной Громова.
– Если операция пройдет успешно, никогда, – честно признался тот.
– А если деньги уйдут на ветер?
– Ну, – Громов помрачнел. – Две тысячи у меня имеется. Оставшуюся сумму долга постараюсь погасить как можно скорее.
– Слушай, неужели это так важно для тебя? – Власов вернулся за стол, чтобы видеть перед собой глаза собеседника. – Ради чего ты подставляешься, майор? Какие-то буржуйские доброхоты, которые на самом деле просто с жиру бесятся, министерские чиновники, клистирные трубки, штабные хапуги… Ну, накрылась медным тазом эта помощь гуманитарная, и что с того? Наверняка американские дяди сэмы уже новую посылку собирают. Другое медицинское оборудование и лекарства не сегодня-завтра в Чечню доставят, все довольны, все идет своим чередом. А ты куда лезешь, чего добиваешься? Твоя правда сегодня никому не нужна! – Власов поводил из стороны в сторону указательным пальцем и отчеканил: – Ни единой душе!
– Ошибаетесь, – сказал Громов с улыбкой, прочно приклеившейся к его губам. Только все более застывшей она становилась, как и взгляд Громова. – Одна такая душа все же имеется. – Он ткнул себя в грудь, где при каждом воспоминании о нелепой гибели Ларисы возникала давящая тяжесть. – Да и вам происходящее далеко не так безразлично, как вы пытаетесь изобразить.
– Откуда такая уверенность? – прищурился Власов.
– А я помню ваши рассуждения о военной мафии. Вы знаете, что генералы рвутся к власти, и вам это не по вкусу. Потому что звездоносцы, окружающие президента, не успокоятся, пока от нашей конторы камня на камне не останется. Мы же им как кость в заднице.
– В глотке, – машинально поправил Власов.
– В глотке тоже, – согласился Громов. – Но главный орган у этой публики все же одна сплошная задница. О ней-то они и беспокоятся в первую очередь. Разве наша с вами задача помогать ее прикрывать?
Задумчиво побарабанив по столу пальцами, Власов спохватился:
– Что ж ты кофе не пьешь, майор? Давай, обслуживай себя сам, а я пошел собираться. В девять часов у меня встреча с помощником президента. Некогда больше тары-бары разводить.
Он вышел, а Громов, оставшись один, высыпал в свою чашку чуть ли не десятую часть содержимого банки «Нескафе». Сахара он в напиток не добавил, потому что испытываемую им горечь все равно подсластить было невозможно. Все его старания пошли прахом. Трупы, задержанные, показания, предположения… Теперь это ровным счетом ни черта не стоило. Без денег план, разработанный Громовым, был неосуществим. Слишком мало времени имелось в его распоряжении. Фактически в обрез.
Он уже приготовился потушить сигарету и встать, чтобы незаметно удалиться из квартиры Власова, когда тот вновь возник в кухне, свежевыбритый, румяный, источающий запах хорошего одеколона.
– Уже уходишь? – скучно спросил он.
– Ухожу, – кивнул Громов.
– Подожди немного, – сказал Власов, взбивая в чашке кофейно-сахарную пену. – Там интересующие тебя сведения распечатываются.
– Зря бумагу потратили, Борис Юрьевич.
– Честно говоря, мне тоже так кажется. – Усмехнувшись, Власов выложил на стол пластиковую карточку с золотистым тиснением. – Но я все же решил рискнуть. Вот моя ставка.
Громов вскинул на него посветлевшие чуть ли не до белизны зрачки:
– Вы?..
– На кредитке ровно десять тысяч, – продолжал Власов неестественно ровным тоном. – Их можно получить в любом отделении «Империал-банка». Они там и по воскресеньям работают, буржуины проклятые. – С наслаждением отхлебнув кофе, он громко крякнул и подмигнул Громову: – Ну, что уставился, как орел на новую вершину? Рассказывай о своих похождениях. Говоришь, ножки из штаба военного округа растут?
– Скорее, рожки, – улыбнулся Громов, прежде чем перейти к делу.
Одна эта его скупая улыбка стоила всех тех, которыми он одаривал своего начальника до сих пор.
* * *
Оставшись один, Власов ни на какую мифическую встречу с помощником президента не поехал. Он просто заперся в своем домашнем кабинете и некоторое время сидел, нахохлившись в массивном вольтеровском кресле, помнившем, по преданиям комитетчиков, сиятельный зад самого товарища Семичастного.
О, то были славные времена! Каждый сверчок знал свой шесток, дисциплина в органах была железная, и всякие там майоришки шагу не смели ступить без согласования с начальством. А теперь? Власов сжал кулаки, будто невидимые поводья надумал натянуть. Да только не было их, поводьев. И управа на Громова у полковника имелась лишь одна. Курносая. В белом саване.
Власов особистов за ровню себе не считал и любви к ним никакой не испытывал, но волею судеб играл нынче в одной с ними команде. Так порешили наверху и отдали приказ, а от выполнения его зависело, станет ли вчерашний полковник завтрашним генералом…
Еще в ходе военных действий в Чечне 1994–1996 годов от регулярной ичкерийской армии осталось одно красивое название. Да, числились там и зенитно-десантные полки, и артдивизионы, и масса всяческих спецподразделений, вплоть до инженерных батальонов. Но карликовый чеченский полк по сути своей равнялся российскому батальону, а батальон, соответственно, – роте. Кроме того, ичкерийское воинство по большей части являлось списочным, а призыв резервистов дело такое неблагодарное, что впору было ставить под ружье покорных баранов вместо своенравных чеченцев.
Зато в стране расплодилась тьма-тьмущая боевых отрядов, подчинявшихся не властям, а тем, кто больше платит. Все эти Басаевы, Хайрахоевы, Бараевы и Радуевы представляли собой нечто вроде бесчисленных воинственных князьков, не способных добиться ни взаимопонимания, ни тем более взаимодействия.
Пресловутый ваххабизм, прочно укоренившийся в Ичкерии к 1999 году, совершил чудо, которого до этого не удавалось ни шариату, ни кодексам Шамиля, ни родовым традициям. Он объединил все бандформирования под одним знаменем, на котором следовало бы поместить не волка и даже не полумесяц, а символическое изображение доллара. С этого момента и начались настоящие проблемы для России.
Практически все полевые командиры вошли в ядро так называемого Тайного Общества «Ичкерия», ТОИ. И мало того, что с этих пор чеченский госаппарат превратился лишь в один из филиалов Общества. Основная беда состояла в новой тактике боевиков. Ограничиваясь у себя на родине малозначительными вылазками и боями местного значения, направление главного удара они перенесли на Москву.
В кратчайшие сроки на этом невидимом фронте было одержано столько решающих побед, что поражения на настоящей войне перестали иметь какое-либо значение. ТОИ не просто скупило на корню десяток-другой видных российских политиков, влиятельных чиновников, телемагнатов и банкиров. Теперь для того, чтобы разрушить эту махину, пришлось бы сначала хорошенько пошуровать во всех институтах федеральной власти и прочистить звенья силовых структур. Мог бы, кстати, заняться этим по долгу службы и Власов. Но он сам оказался приближен к исполинской кормушке ТОИ. А попробовав разок столь щедрое угощение, уже не мог и не желал вернуться к скромному рациону полковника ФСБ.
В общем, финансовый маховик ТОИ был запущен на всю катушку. Путающийся у всех под ногами Громов понятия не имел, какой мощный механизм он пытается остановить. Но механизм этот существовал, он функционировал безотказно, и противодействовать ему можно было лишь одним безрассудным способом – сунуться в него собственной персоной и слушать, как хрустят твои косточки, перемалываемые беспощадными шестернями.
