– А знаете, Лебедев, что вы постоянно под м у ш к о й ходите?
– Ну? – не удивившись, спросил Лебедев. – Кто ж на меня зло держит?
– Кротов.
Лицо Лебедева на мгновение закаменело, совсем другое лицо, и глаза другие – слабинка в них промелькнула, смеха уже не было.
– А это – кто?
– Не знаете?
– Убей бог, не знаю.
– Бога не трогайте, – посоветовал Костенко. – Не надо.
Он достал из кармана копию допроса Лебедева, снятого с него в мае сорок пятого, в СМЕРШе 1-го Белорусского фронта.
– Вы ж и тогда с о б с т в е н н о р у ч н о, разве нет? Посмотрите, ваша рука, – Костенко протянул ему лист.
– За очками на первый этаж идти... Не посчитайте за труд прочесть вслух...
– Не посчитаю. «Вопрос: о ком еще из своих бывших сообщников считаете нужным сообщить следствию, имея в виду меру их общественной опасности?» – «Ответ: прошу следствие обратить внимание на розыск следующих лиц, как отпетых врагов Советской власти, ставших под гитлеровские знамена не по принуждению, как я, а по идейным соображениям. Первым я хочу назвать Солярова Сергея, лет двадцати пяти, родом из Тамбова, отец, как он говорил, до революции служил в прокуратуре, потом был осужден, вернулся и работал в системе столовых. Соляров был моим первым руководителем. Нашу разведгруппу „Вальд“ в составе пяти человек забросили в Калининскую область для сбора сведений о дислокации частей, а также для распространения путем оставления, где только можно, гитлеровской литературы. Из названий помню „Убей комиссара и жида!“, „Большевики – злейшие враги русского народа“. Соляров – после выполнения задания – ликвидировал трех наших людей, обвинив их в желании перебежать к большевикам. Вторым – по мере опасности – я должен назвать Кротова Николая. Он был известен нашей разведгруппе, – до того, как мы были влиты в РОА, – тем, каким образом перешел к немцу. В отличие от меня, взятого в плен в бессознательном состоянии, а затем путем пытки голодом доведенного до отчаяния и согласившегося из-за этого пойти на службу к злейшим врагам нашего героического народа, он, Кротов, принес на руках зарезанного им комсорга его роты по кличке Козел и планшет с картами и документами немецким оккупантам и, таким образом, заслужил их доверие. После выброса в район Батума Кротов был награжден „Железным крестом“. В 1943 году он был арестован крипо за то, что после выполнения очередного задания вступил в сожительство с вдовой ювелира и хотел похитить у нее драгоценности. Однако, в отличие от других арестованных за такого рода преступления, он вскоре был освобожден и участвовал в работе по проведению пражской встречи КОНР („Комитет освобождения народов России“). Якобы именно он донес на „идеолога“ РОА батальонного комиссара Зуева, ближайшего сотрудника Власова, что тот по национальности еврей, потому что они вместе мылись в бане и парились. Зуев был расстрелян, а Кротов получил очередное повышение. Третьим я хочу назвать Филипенко Матвея...»
Костенко поднял голову, услышав какое-то странное бульканье.
Лебедев сидел белый, как полотно, откинув голову на желтый атлас кресла, и пытался что-то сказать, но не мог произнести ни слова – оттого-то в горле у него и булькало.
Костенко протянул ему листы:
– Хотите убедиться? Я подожду, пока вы сходите за очками...
Лебедев покачал головой, прошептал, наконец:
– Погодите...
– Это можно, – согласился Костенко. – Валидола не изволите?
– Дайте.
Он долго выковыривал бугристыми пальцами таблетку, достал, наконец, положил под язык, закрыл глаза, лицо его расслабилось, снова появились морщины, до этого оно было словно бы налитым воском, как мумия, гладким, вот-вот лопнет.
– Кротов лютует, – сказал Костенко. – За ним три убийства, он свидетелей убирает. Вы – на очереди, если только он знает, что вы живы.
Лебедев покачал головой:
– Не знает, – выдохнул он. – Я ж не думал, что он здесь...
– Он был тщательным человеком?
– Да. Аккуратист. Его за это Луиг особенно любил...
– Значит, он мог – в принципе – обратиться в справочное бюро за вашим адресом?
Подумав, Лебедев спросил:
– Он тоже отсидел?
– Нет.
– Значит, таился? Тогда ни за что в бюро справок обращаться не станет. Надо ж давать свои данные, пусть даже фальшивые, а зачем ему следить лишний раз?
«Врет или нет? – думал Костенко, разглядывая Лебедева. – Ни в каком лагере для пленных он не был, сам немцу сдался, свидетели подтвердили. Или он верит своей версии? Многие преступники начинают верить своей версии, только б убежать от истины, – полнейшее раздвоение личности. Конечно, всей правды я от него не дождусь, но он – трус, весь его наигрыш идет от глубоко запрятанной трусости, надо бить на это, тогда я смогу получить от него хоть что-нибудь».
Костенко положил на колени свой «дипломат», щелкнув латунными замками, открыл, достал папку с фотографиями расчлененных трупов Милинко, Минчакова и Петровой, застреленной Кротовой, подвинул Лебедеву:
– Вот. Его работа. Женщина, которая лежит на улице, его родственница. Не прямая, правда, по дядьке, но тем не менее, когда почувствовал опасность, – п о ч у в с т в о в а л, подчеркиваю я, – убрал ее. Меня интересует следующее: если я допущу мысль, что он, Кротов, решил уйти за кордон, как он это будет делать – по воздуху или водою?
Лебедев долго, п р о ф е с с и о н а л ь н о, разглядывал фотографии, потом задумчиво сказал:
– Да разве нашу границу перейдешь?
– Вы хорошо ответили, Лебедев. Границу нашу не перейдешь, но кровью наследить при такого рода попытке можно...
– Наверное, пошел бы водою, – сказал, наконец, Лебедев. – Он великолепно плавал, мог долго держаться под водою, курил в редких случаях, только перед началом д е л а и после, а так здоровье берег. Нам выдавали жилеты, надул – на воде хоть неделю продержишься...
– Сколько сейчас градусов в море?
– Шестнадцать. Это для него как парное молоко...
– А вот вы грим в школе Гелена учили... Каждый обучался индивидуально или все вместе?
– Не помню уж... Кажется, все скопом.
– Вы под кого гримировались?
– Мне преподаватели советовали краской особенно не пользоваться, лучше, говорили, не бриться или усы отпустить – казацкие, книзу, очень меняет лицо; парик наладили, черный как смоль, не узнаешь, даже если мимо пройдешь...
– А Кротов?
– Он наголо брился и отпускал бороду. Если времени нет, чтобы отпустить бороду, даже небольшую – ее легко оформить, надо всего дней пять не побриться, – разрешали клеить грим, с проседью, он тогда значительно старше своих лет выглядел. И еще его научили делать шрамы на лице, становился совершенно неузнаваем.
– А как он себя вел в критических ситуациях?
– Реакция моментальная: удар ножом или выстрел.
– Очень был сильный?
– Невероятно.
– Какие-то специфические, ему одному присущие приемы помните?
– Бил по темени рукоятью пистолета, очень любил парабеллум, но нам запрещали, снабжали ТТ.
– Какие-нибудь особые слова, запоминающиеся, ему одному присущие, употреблял?
– Да что-то не помню... Вроде бы нет, он старался быть неприметным, серым, чтоб, кто мимо прошел, на нем и глаза не остановил... Простите, а вы намерены меня привлечь в связи с вновь открывшимися обстоятельствами?
– Как свидетеля привлечем...
– Но судить его будут не здесь?
– Так мы ж его еще не поймали, – усмехнулся Костенко.
Лебедев долго смотрел на полковника немигающими главами, а потом ответил – с тяжелой, безысходной угрюмостью:
– Поймаете.
6
...Минут через десять после взлета Кротов поднялся со своего места первый раз. Бортпроводница вскинулась с кресла в хвосте самолета:
– Гражданин, просили ж со своих мест не подниматься!
– Девочке дует, – сказал Кротов просяще, – ребенку холодно.
– Местами поменяйтесь, дуть не будет.
– Я легочник, – ответил Кротов, – но не во мне дело, дайте дочке в окно смотреть, а то плакать начнет, пассажиров нервировать...
Бортпроводница покачала головой, но все-таки открыла занавеску. Кротов вошел в багажное отделение, чувствуя на себе взгляд девушки; открыл чемодан женщины так, чтобы из-за спины было видно его содержимое («ну, кулемы бабы, ничего и сложить не могут толком»), достал теплую кофточку, обернулся.
– Спасибо вам, – сказал он и вернулся на свое место.
Укрыв девочку, спросил:
– Ну теперь тепло?
– А мне не-е было хо-олодно, – протянула девочка, – мне хорошо было.
– А вот смотри, какая гора, – сказал Кротов. – Видишь, какая высокая?
– А кто на ней живет?
– Бараны пасутся.
– Там волшебник живет, – сказала девочка. – На высоких горах живут волшебники.
– А чего им там делать? – спросил Кротов, не спуская девочку с рук. – Волшебники на море живут, там, где пальмы растут.
– И на горах тоже, оттуда видней.
– Ты давай спи, волшебница, – сказал Кротов.
