Боже мой, он действительно верит в то, что говорит! подумала Хельга. Она вглядывалась в него на протяжении пары ударов сердца, слегка нахмурившись, затем приняла решение.
Он желает знать, почему я чувствую то, что чувствую? Хочет понять, почему не каждый из нас собирается отплясывать от радости на улицах только потому, что еще одна кучка олигархов думает, что может нас подоить? Хорошо, я скажу ему.
– Хорошо, лейтенант, – произнесла она. – Вы хотите знать, почему мы с ван Шельдом не любим друг друга? Я Вам скажу. – Она сложила руки на груди, выставила ногу, и с блестевшими глазами взгянула на него. – Мне 26, и свой пролонг самого первого поколения я получила, когда начала работать на министра Крицмана в прошлом году. Если бы я была старше на три стандартных месяца, я уже не смогла бы его получить… как мои родители. Как два моих старших брата и три сестры. Как все мои двоюродные браться и сестры, за исключением шестерых. И все мои дяди и тети. Но не как мистер ван Шельд. О, неет! Он же с Рембранда. Он получил его по праву рождения, потому что родился на другой планете.Как и Вы, лейтенант. И его родители получили пролонг. И все его сестры и братья.Они получили его, как и нормальную медицину, как и нормальное питание.
Ее глаза уже не блестели, они горели и тон ее был гораздо жестче, чем мог объяснить ее акцент.
– На Дрездене не любят УПБ больше, чем где бы то ни было в Скоплении. И будьте уверены, все что мы слышали о предложениях Мантикоры говорит о том, что уж лучше нам вести дела со Звездным Королевством, чем с Пограничной Безопастностью. Но мы знаем, что значит быть игнорируемыми, лейтенант Арчер, и большинство на Дрездене не питает никаких иллюзий. Я сомневаюсь, что Звездное Королевство будет дрючить нас так же, как дрючил Рембрадтский Торговый Союз или как дрючили бы Лига и УПБ, но большинство из нас воспринимает все эти «экономический стимулы», обещанные Собранием с огромной долей недоверия.Хотелось бы думать, что хоть некоторые из наших соседей искренны, но мы не настолько идиоты, чтоб верить в альтруизм или зубных фей. И если вдруг кому-то из нас захочется в них поверить, в Скоплении есть достаточно ван Шельдов, чтоб привести в чувство. Вы же знаете, что его семья имела интересы на Дрездене задолго до Присоединения. Они удерживают контрольный пакет в трех наших крупнейших компаниях-застройщиках, и могли бы постараться сделать что-нибудь для людей, которые на них работают. Например, побеспокоиться о производственных травмах, о здравоохранении. Или же предоставить работникам – или хотя бы их детям, Господи! – доступ к пролонгу!
Глубина ее гнева омыла Жерве с потрясающей мощью, и ему потребовались все силы, чтоб не отшатнуться! Не удивительно, что ван Шельду удавалось так легко давить ей на больную мозоль…
А то, что он фактически наслаждается этим, говорит о том, что он еще худший кусок дерьма, чем я предполагал вначале. И, наверняка, проводит свободное время обрывая лапки мухам.
– Очень жаль это слышать, особенно о Вашей семье, – тихо произнес он. – И Вы правы, мне сложно предстваить нечто подобное, я такого не переживал. Все мои браться и сестры, мои родители – даже бабушка с дедом – реципиенты пролонга. Я даже вообразить не могу, что я получил его, а они все – нет. Если бы я знал, что потеряю их всех еще до того, как стану «среднего возраста». – Он покачал головой, глаза потемнели. – Но я могу понять, почему задницам типа ван Шельда удается Вас достать. И хотя я и не могу сказать, что «знаю» его, я вижу, как он наслаждается тем, что делает. Что, учитывая сказанное Вами о вовлеченности его семьи в планетарную экономику, делает его еще большим больным ублюдком, чем я считал его ранее.
Хельга дернулась, услышав жесткое, леденящее отвращение – презрение – в его голосе. Она испытала много презрения от людей типа ван Шельда, но здесь было нечно иное.Это не было презрением говорившего по отношению к «заведомо низшим», в нем не было мелочности и желания унизить. Оно было рождено гневом, а не высокомерием. Возмущением, а не брезгливостью.
Ну или, по крайней мере, похоже на то. Дрезден научил тебя тому, что внешность порой обманчива, напомнила она себе.
– Серьезно? – произнесла она.
– Да, – ответил он, с удивлением услышав гранитную уверенность в собственном голосе.
Краем ума он задавался вопросом какого черта он творит, используя термины «больной ублюдок», говоря о ком то, кого он едва знал в разговоре с тем, с кем он едва заговорил. Но как бы там ни было… Он распознал потакающий своим желаниям садизм, требуемый для наслаждения издевательствами над жертвой жадности и безнаказанности
– Хотелось бы в это верить, – наконец произнесла она. Ее дрезденский акцент был как всегда резок, но странным образом резкость была сглажена, подумал он. Или же правильным словом было «смягчена». – Хотелось бы. Но мы раньше уже как то поверили. И у нас заняло слишком много времени понять, что не стоило этого делать. Мы добились немалого за последние пару поколений, но только потому, что люди вроде министра Крицмана осознали, что мы сами должны взять все в свои руки. Осознали, что никто не будет таскать за нас каштаны из огня.
– Не поймите меня неверно, – она покачала головой, и тон стал намного мягче, как будто она взяла свои эмоции под контроль. – Мы понимаем, что никто не обязан прокатить нас нахаляву. Говорят, что благотворительность начинается дома, и Дрезден наш дом, не Рембрандт, не Сан Мигель и не Мантикора. Не то, чтобы некому было вложиться в бесплатные клиники и школы для нас, но нам пришлось драться изо всех сил, чтоб оставить себе достаточный доход плодов нашего с наших предприятий – какими бы они не были – чтоб отстроить наши собственные клиники и школы.
– Мы постигли это к тому времени, как Рембрандский Торговый Союз добрался до нас, поэтому одной из вещей, на которой мы настояли – если они хотят вести с нами дела – было условие почистить свой дом, где были замешаны люди типа ван Шельда и установить хоть какие-то лимиты в том, что могло сойти им с рук. И в пользу мистера ван Дорта говорит то, что РТС это сделал. Конечно, степень ограничения зависела от давления их собственных олигархов, которые уже вложились в Дрезден, но они все же постарались и сделали немало. Поэтому, наверно, я так раздражаю ван Шельда, поскольку его семейке дали по рукам сильнее всех… потому, что они и были хуже всех. Но даже с ван Дортом на нашей стороне – и я думаю, что это действительно так, – звучит так, что она хотела бы быть уверенной в обратном, подумал Жерве, – мы еще далеки от того, где могли бы быть. Сложно удержаться на ногах, когда кто-то пытается утащить ковер из-под твоих ног.
Шум вечеринки казался далеким, как шум прибоя на неблизком пляже. Вечеринка уже не была частью мира Жерве – или ее, внезапно понял он. Она стала не больше чем фоном, банальность которого лишь подчеркивала искренность в ее голосе.
– Это одна из вещей, которая никогда не повторится снова. – тихо сказал он ей. – Не под нашим присмотром. Ее Величество подобного не потерпит. Ни на миг.
– Я надеюсь, Вы простите мне слова, что Дрезден воспримет все с долей скептицизма, лейтенант, – произнесла она ровным тоном, не менее страстным, но полным чем то худшим, чем гнев. Это было спокойствие горького опыта. С разочарованием такой глубины, такой силы – что оно не могло – не позволяло себе – снова начать испытывать оптимизм.
Он почувствовал приступ быстрого, яростного гнева – гнева, направленного на нее за дерзость заранее судить Звездное Королевство Мантикора. За дерзость заранее осуждать его, просто потому что ему повезло родиться в более богатом и развитом мире, чем ее. Да кто она такая, чтоб смотреть на него с таким осуждением? С такой горечью и гневом, рожденным от действий других людей? Он не сказал ей ничего, кроме правды, и она ее отвергла. Как если бы она смотрела ему в глаза и уличала его во лжи.
Но даже, когда эти мысли пронеслись у него в голове, даже в тот момент, когда вспыхнул его гнев, он знал, что это по меньшей мере нерациольно – и несправедливо – чувствовать то, что он чувствовал.
– Похоже, что мне придется изучить о Секторе Талботт даже больше, чем я первоначально думал, – произнес он спустя несколько мгновений. – На самом деле, я чувствую себя достаточно глупо от того, что сразу не понял этого.– Он покачал головой. – Попытка получить «мгновенные решения» для решения проблем шестнадцати разных населенных систем – уж гарантированно бессмысленное занятие, не так ли? Хотя, я полагаю, что никто не застрахован от идеи, что все остальные просто обязаны быть «как я», даже есть головой ты понимаешь, что это совсем не так.
Она озадаченно посмотрела на него, и он криво улыбнулся в ответ.
– Я обещаю получше подготовить мое домашнее задание, миз Болтиц. Я знаю, что и леди Золотой Пик поступит также. И я уверен, что баронесса Медуза занимается этим же все время, что она находится здесь. Но пока я занят этим, может и Вы подготовите Ваше домашнее задание по Мантикоре? Я не буду говорить, что мы не преследуем своих интересов, потому что Господь знает, что мы их преследуем. И я не буду осуждать Вас за то, что Вы восприняли обещания Звездного Королевства с – как Вы это назвали? – долей скептицизма? – но когда королева Елизавета дает свое слово – она его держит. Мы его держим для нее.
