настроений. Книга «Десница великого мастера» свидетельствует о том, что писатель стремится преодолеть свои старые идейные изъяны. <…>
В романе имеются недостатки и со стороны художественной. Он перегружен подробностями быта, деталями эпохи, многочисленными эпизодическими лицами. Несколько архаичен и труден язык романа.
Несмотря на эти частные недостатки, роман «Десница великого мастера» очень интересен. Познавательная ценность, художественные достоинства романа дают основания считать его одним из лучших произведений грузинской литературы.
<…>
Считаю неправильным решение Комитета по Сталинским примем в области литературы, отклонившего романы Гамсахурдия. Целесообразно вновь поставить вопрос на сталинском Комитете о присуждении премии К. Гамсахурдия за исторические романы[865].
Никакого действенного влияния на дальнейшее обсуждение лауреатов в Комитете в 1945 году эта записка Александрова не окажет, а вскоре развернутая борьба с «национализмом» и «шовинизмом» в советских республиках станет предлогом к завершению дискуссии вокруг текстов Гамсахурдиа[866]. По-видимому, такие записки служили своеобразной формой отчетности, помогавшей доказать Сталину, что партийная организация не бездействует и живо откликается на поступающие обращения (особенно если эти обращения направляются из союзных республик).
* * *
Предпринятое правительством объединение двухлетнего периода в одну процедуру премирования создавало известные трудности в работе Комитета. Четкий порядок рассмотрения текстов по-прежнему определен не был. О причине этого шага можно лишь догадываться, так как она не может быть однозначно сведена ни к одному социально-культурному аспекту; речь скорее должна идти о совокупности нескольких факторов, сделавших такое решение отвечавшим ситуации и до некоторой степени оправданным. Не вызывает сомнения мысль о том, что поводом к этому объединению не может быть серьезно изменившийся характер военной обстановки: советское руководство осознавало, что войну следовало скорее завершать, но это осознание вряд ли могло так дезактивировать «культурный фронт». Даже в самых тяжелых условиях зимы — весны 1942 года Комитет продолжал работать, а премии вручались в соответствии с нормативно установленным регламентом без вполне оправданных для того времени переносов и отлагательств. Контекстом этого решения, судя по документам из архивного фонда Союза писателей, стала деактуализация вопросов идеологического порядка и сосредоточение на сугубо хозяйственных аспектах литературного производства. Уменьшение количества всевозможных погромных кампаний[867], а также обсуждений и совещаний, посвященных итогам творческой деятельности, скажется как на формулировках правительственного постановления о Сталинских премиях, так и на работе комитетчиков по отбору претендентов на награду. Самой вероятной причиной решения о переносе премирования видится банальная нехватка средств, и без того обильно расходовавшихся на устроение писательского быта[868].
Серьезно изменились и функции Агитпропа ЦК, который до этого должен был посредством предварительного просмотра контролировать выход всей печатной продукции. Это в известной мере затрудняло работу критиков, так как, по словам Александрова и Федосеева, «редакции газет и журналов считают неудобным критиковать книги или номера журналов, просмотренные Управлением пропаганды»[869]. С мая 1944 года в Агитпропе изменился порядок просмотра журналов: теперь просматривались рукописи, полученные только из редакций «Знамени», «Октября» и «Нового мира». Все остальные журналы должны были получать разрешение у цензуры и сдавать материалы в печать самостоятельно; Управление пропаганды знакомилось уже с финальными верстками 11 журналов («Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Исторический журнал», «Крестьянка», «Крокодил», «Мировое хозяйство и мировая политика», «Огонек», «Работница», «Славяне», «Смена»). В конце августа появилось постановление Оргбюро ЦК «О журнале „Знамя“», в результате которого полностью сменилось руководство журнала. Ответственным редактором был назначен Вс. Вишневский, а членами редколлегии стали К. Симонов, А. Тарасенков (заместитель редактора), Л. Тимофеев и М. Толченов. Закономерные изменения произошли и в редакционной политике, которая отныне преследовала целью публикацию потенциально выигрышных текстов, в будущем способных претендовать на рассмотрение в Комитете по Сталинским премиям. Всем журналам предстояло вновь наладить производственный процесс, ориентирами которого становились прагматические (почти рыночные) интересы редакции[870], связанные с повышением читательского спроса на литературную продукцию[871]. Организационная перестройка состоялась и в республиканских отделениях Союза советских писателей. В большинстве из них сменилось руководство, в результате чего к управлению «пришли новые товарищи, многие из которых ранее не участвовали в руководстве организациями писателей»[872].
С 1 ноября 1944 года постановлением президиума Союза писателей[873] за подписью Тихонова газета «Литература и искусство» была обратно переименована в «Литературную газету» с заново утвержденной редакционной коллегией, в которую вошли Б. Горбатов, Е. Ковальчик, В. Кожевников, С. Маршак, Д. Поликарпов, Л. Соболев и А. Сурков, ставший ответственным редактором. Первый выпуск после значительного перерыва вышел 7 ноября 1944 года и на одну половину состоял из перепечатки речи Сталина, а на другую — из писательских заметок о чувстве приближающейся победы. До конца года газета наполнялась не проблемными статьями, а всевозможными очерками[874], стихотворениями, юбилейными материалами о жизни и творчестве «классиков» (Белинского, Грибоедова, Крылова и других), книжными и журнальными обзорами, в которых обсуждались свеженапечатанные тексты. Изредка появлялись опыты «монографических исследований» творчества отдельных авторов: в декабрьских номерах были опубликованы статьи И. Сельвинского о поэзии И. Уткина[875] и П. Антокольского о Ю. Тынянове[876]. Такая издательская концепция газетного содержания, лишенного нарочито полемических аспектов, будет реализовываться и в будущем[877]. Лишь к концу года, 28 декабря, в Союзе писателей обозначились слабые попытки реанимировать идеологическую работу: неохотно была воспринята спущенная «сверху» идея совместными силами ССП и ЦК ВЛКСМ организовать и провести 25 января 1945 года диспут на тему «Образ молодого человека в советской литературе»[878]. Дискуссия в намеченные сроки, конечно же, не состоялась, и лишь 7 февраля была образована специальная комиссия (в составе Алигер, Горчакова, Караваевой, Котова, Павленко, Поликарпова и Тарасенкова), которая должна курировать работу по ее подготовке. Ситуация с порядком присуждения Сталинской премии по-прежнему оставалось не до конца проясненной, поэтому руководство писательской организации не могло предпринять никаких решительных действий в этом направлении. Не было также дано указаний провести предварительный отбор новых кандидатов, поэтому этот вопрос на пленумах правления Союза писателей не поднимался[879].
29 января 1945 года Совнарком СССР принял долгожданное постановление № 187 «О Сталинских премиях за выдающиеся работы в области науки, изобретательства, искусства и литературы за 1943–1944 годы»[880]. В этом документе содержалось требование «закончить отбор кандидатов на соискание Сталинских премий за 1943 год и произвести отбор кандидатов на соискание Сталинских премий за 1944 год». Закономерно до двух лет возрастал и допустимый срок создания произведений, выдвигаемых на обсуждение в Комитете. Удваивалось и установленное постановлением № 1366 от 9 декабря 1943 года количество премий для совместного присуждения. Комитет должен был представить свои предложения в Совнарком к 10 апреля 1945 года. Иначе говоря, постановления не подразумевало повторного отбора кандидатов за 1943 год, но предполагало
