Праздник Урожая состоится через несколько недель, а войска постоянно прибывают, — Август заговорил громче, чтобы все в зале его услышали. — Вместе с Окраннелом, как с братским народом, мы, объединившись, выставим Кайтрин из наших земель, очистим их от врага. В борьбе этой Алексия будет ключевой фигурой. Но прошу вас, торопясь навстречу свободе, не тратьте понапрасну силы человека, лучше всего готового завоевать ее для всех нас.
Старуха дождалась, пока отзвучит эхо, повторившее последнее его слово, и важно кивнула головой.
— Его величество говорит, что Окраннел готов воткнуть острый клинок в кишки Кайтрин. Мы требуем, чтобы к нашему желанию отнеслись с должным вниманием. Да позволено мне будет заметить: роль Окраннела в войне с Авроланом будет очевидной, неоспоримой и победоносной.
Август улыбнулся:
— Как и должно быть.
Татьяна кивнула:
— Я и предвидела.
Судя по приглушенному шуму голосов в зале, слова Татьяны взволновали присутствующих. Алексию же взволновали не сами слова, но то, как произнесла их двоюродная бабушка. Еще ее встревожил взгляд деда: в этом остановившемся на ней взгляде Алекс увидела страх, больше того — ужас. И боялся он вовсе не смерти. Он знал, что умрет, как только родина его будет освобождена. Король Стефин боялся, что жить ему придется вечно.
ГЛАВА 25
Ни закрытые ставни, ни плотно задернутые шторы не в силах были убрать солнца из арканориума. Сидя в кромешной темноте, Керриган знал: видимый свет дотянуться до него не мог, тем не менее он ощущал нестерпимый жар солнца. Свет — это что человек видит, а зной — дыхание солнца.
Юноша не мог дождаться, когда же ненавистное солнце спрячет свое лицо, как скрылись теперь от него лица людей, бывших свидетелями его страшного унижения. Воркэльф видел, что Керриган делает, и специально швырнул в него мешком. Пятьдесят фунтов легко и свободно поплыли по воздуху, но никто даже не крикнул, не свистнул, не прошипел, не сделал ничего, чтобы предостеречь Керригана. Если бы в последний момент он не открыл глаза, то даже и не понял бы, что с ним случилось.
Ярость клокотала в юноше со страшной силой, пушок поднялся дыбом на тыльной стороне ладоней. Энергия щипала кончики пальцев, искря, вылетала наружу. Воспоминания о пережитом унижении накатывали волнами и сокрушали его. Они угнетали душу, и она болела у юного мага не меньше, чем ушибленные ребра и голова. Ему хотелось сжаться в клубок и притиснуть колени к груди, но боль мешала это сделать.
Он мог бы подключить магию, как утром с царапиной, но не стал. Керриган объяснил это себе тем, что лечебный сеанс магии должен проходить под контролем, но в глубине души понимал: причина в другом. Что означало бы получение разрешения на этот сеанс? То, что страдает он, несправедливо. Однако Керриган знал, что виноват он сам, кругом виноват, а теперешние его страдания — наказание за вину и ошибку.
Да и проведи он сейчас этот сеанс, разве это что-нибудь изменило бы? Разве избавился бы он от издевательского смеха, до сих пор звучавшего в его ушах? Юноша был неглуп и прекрасно знал, что воркэльф понятия не имел о том, что он делает, ведь никто из находившихся в порту учеников и адептов магией не пользовался.
Физически Керриган был довольно сильным и мог бы поймать мешок, если бы был приучен к подобным вещам. Но приучен он не был, потому и опозорился.
Что больше всего угнетало юношу, вонзаясь в сердце колючками, так это то, что теперь он знал, как на самом деле относятся к нему на Вильване. Многие ученики его возраста и мечтать не могли о том, чтобы сделаться адептами. Они смотрели на него как на диковинку или как на существо, внушающее страх. До него доходили слухи, что юным ученикам, только начинавшим обучение, маги внушали: ведите себя хорошо, не то кончите, как Керриган, которого заперли в башню под присмотром магистров.
Да и адепты посматривали на него с подозрением. Некоторые просто не могли поверить в то, что он может с ними сравниться. Другие же, наблюдавшие его во время испытаний, опасались, что ему дадут звание магистра. Один адепт шепотом сказал, что причина, по которой Керригана до сих пор не повысили, заключается в том, что ни одна из существующих школ магии не может сделать того, что подвластно ему.
Когда магистры приходили его учить, юноша чувствовал, что они относятся к нему с презрением. Некоторые и не скрывали, что не желают иметь с ним дела. Некоторые особо честолюбивые, пройдя с ним курс обучения и увидев его поразительные успехи, с раздражением заявляли, что он не вписывается в их планы. Одна лишь Орла, хоть и не потакала его желаниям относительно работы и распорядка дня, смотрела на него без страха.
Керриган не сомневался: всеобщий страх вызван был тем, что он не такой, как все, особенный. Он специально до поры до времени скрывал свою силу, желая в нужный момент ее продемонстрировать и увидеть ужас на лицах учителей. Таким путем юноша хотел вызвать почтение к собственной персоне, но теперь вместо уважения пожинал одни насмешки.
Мне следовало все это предвидеть. Глупо было надеяться на то, что к нему отнесутся с должным уважением. Они же ведь все невежды и в магии абсолютно не разбираются. Тупицы! Нынешнее его унижение лишь подтвердило то, что он давно уже чувствовал.
То, что тупиц пригласили принять участие в обороне Вильвана, ничего не значило. Керриган был уверен: в честной дуэли чародеев магистры Вильваны с легкостью уничтожили бы Кайтрин, но ведь она вступила в альянс с Вионной и пиратами Вруоны. С помощью колдунов и вилейнов захватчики отразят заклинания чародеев Вильвана, а пираты тем временем высадятся на остров.
Одному войску будет противостоять другое, такое же тупоголовое. Собаки грызутся, пока их хозяева дерутся.
Не успела эта мысль оформиться в его мозгу, как Керриган тут же признал ее ошибочной. Как бы он ни был зол, как бы ни хотел возненавидеть тупиц, приехавших в Вильван, юноша сознавал, что все они находятся сейчас в опасности. Ведь то, что магистрам вздумалось пригласить их, означало: на острове прольется немало крови этих самых тупиц. Глубоко в душе Керриган понимал, что теперешняя его боль — пустяк по сравнению с тем, что испытают они, обороняя чужой остров.
Крышка люка откинулась, и скудный свет позволил разглядеть высунувшуюся по пояс Орлу, больше, чем обычно, похожую на серый призрак.
— Если ты кончил жалеть себя, то нам пора выходить.
— Идите без меня.
— Ты не понял. Я бы и вовсе не тронулась с места, но ты — слишком большая ценность, и оставлять тебя здесь — непозволительное расточительство, — голос ее слегка смягчился. — Я собрала все твои вещи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
