Остальные, шумно отодвигая стулья и потирая уставшие от табачного дыма глаза, торопливо вышли из кабинета. Они спешили в столовую, где кипел самовар и был давно накрыт стол. Совещание затянулось, все изрядно проголодались. Проводив глазами скрывшуюся за дверью последнюю спину, Сосо поудобнее уселся на стул и взглянул на Ленина. А тот, как ни в чём не бывало, делал гимнастику, вращая корпус туда-сюда. Быстро нагнувшись несколько раз, Ильич удовлетворённо крякнул и, выпрямившись, встряхнул лацканы пиджака.
— Что, Коба, думаешь, оторвался я в Женеве от русских реалий? — Ленин остро, с прищуром, взглянул на ученика. — Не понимает Ильич, что нужно во власть врастать, места себе столбить в будущем правительстве?
Сталин молча смотрел на Ильича. Он знал, что у Ленина холодный, острый, аналитический ум. Удивило Сосо не это. Стало быть, Ильич тоже всё это понимает, тогда какого чёрта упирается, как бык в ворота, со своим вооружённым восстанием?
— Не понимаешь? — учитель смотрел на ученика пристально, с насмешкой.
— Не понимаю, Владимир Ильич, — честно признался Сталин.
— Вот! — энергично ткнулся в воздух выставленный указательный палец. — И они ни черта не понимают!
Ленин вскочил, пробежал до стены, вернулся и, упершись ладонями об стол, наклонился вперёд.
— Коба, скажи мне, кто царя скинул? Только не говори, что народ, в это пускай сам народ верит, мы с тобой люди взрослые.
— Ну, конечно, народ тоже поучаствовал, — лукаво усмехнулся Сталин. — По сути, его же окружения и скинуло. Включая сюда и его родственников.
— Вот! — Ильич опять энергично ткнул пальцем воздух. — И с чего вы, умники, решили, что они для вас эту революцию делали?
— Но, ведь, наши товарищи входят в Советы, — осторожно сказал Сосо. — Сейчас в правительстве на восемь буржуев шесть социалистов и двое беспартийных.
Он пожал плечами.
— По-моему, баланс вполне приемлемый.
— Вы как дети! — стукнув кулаком по столу, Ленин снова забегал по кабинету. — С чего вы взяли, что правительство что-то решает?! Нет, это уму непостижимо!
Упершись в стол, он перегнулся к Сталину, глядя прямо в глаза.
— Кто, скажи мне, пожалуйста, крутит этим Временным Правительством, как собака хвостом? Ну, скажи!
— Керенский, конечно, — хмыкнул Сосо. — Кто же ещё? Но, ведь он сейчас к эсерам примкнул.
— То, что он сказался эсером, ровным счётом ничего не меняет! — неожиданно спокойно сказал Ильич.
Он присел, наконец, и, положив на стол руки, сжатые в кулаки, и продолжал тем же спокойным тоном:
— Душка Керенский может называться хоть чёртом, хоть дьяволом, хоть апостолом Петром с золотыми ключами. Но при этом он был, есть, и остаётся агентом союзников.
Сталин удивлённо вскинул глаза на Ильича.
— Коба, — вздохнул тот. — Ты — настоящий большевик, честный партиец, я тебе верю больше, чем кому бы то ни было, из этих болтунов. Но ты, прости меня, наивен. И страшно далёк от большой политики. Революция — это, в первую очередь, деньги. Ты думаешь, все эти средства, которыми мы щедро осыпаем наш возмущённый народ, нам присылает зарубежный пролетариат?
Сосо продолжал неотступно глядеть на живое лицо учителя.
— Н-ну, не только, — ответил он. — Там, конечно, и капитал.
— Капитал. — едко усмехнулся Ленин. — Коба, и нас, и Керенского финансируют правительства союзников. Ты думаешь, им надо, чтобы мы здесь спокойно обустроились, построили новое, социалистическое государство?
— Не думаю, — медленно ответил Сталин. — Полагаю, что этого им хочется меньше всего.
— Правильно! — воскликнул Ильич. — Им нужно одно — чтобы вся российская государственность, хоть капиталистическая, хоть социалистическая, провалилась в тартарары, а они бы спокойно грабили ту территорию, которая уже не принадлежит никому, а, стало быть, им! Они всегда очень хорошо умели прибирать то, что плохо лежит! Керенский развалил армию. Чёрт с ней! Это была старая армия, она нам такая не нужна, создадим свою, революционную. К чёрту всё это старьё! Попы, дворяне, казаки, тьфу! На свалку истории! Надо будет — включим гильотину, как французы.
«И включит, — думал Сосо, слушая учителя. — Его жестокость сравнима только с его умом. Прав был Стас. Но я пойду с ним — лучше с умным потерять, чем с дураком найти».
— А Керенский? — задал он вопрос, только для того, чтобы остановить разошедшегося не в меру вождя.
— А что Керенский? — удивился Ленин. — Он играет в «поддавки» с нами, да-да, в поддавки играет, иначе это не назовёшь. Он сдаёт страну союзникам, ты ещё не понял?
Сталин молча глядел, переваривая услышанное.
— Вы предлагаете мне строить отношения с Временным Правительством, да, с кем там что строить?! Чернову платят немцы, об этом даже собаки уличные знают! Львову — англичане! Им всем кто-то платит.
— Как и нам, выходит, — криво усмехнулся Сосо.
— Да, как и нам. И они хотят получить за эти деньги вооружённое восстание, бардак и неразбериху. И они её получат, — как-то зловеще сказал Ленин. — Что же касается России… А вот им!
Крепкие сухие пальцы Ленина энергично сжались в фигуру из трёх пальцев.
— Теперь понял?
— Теперь понял, — спокойно сказал Сталин.
Он всегда очень быстро соображал. Ему, революционеру, вечному подпольщику, иначе было просто не выжить. Да, и нельзя сказать, что он так уж ни о чём не догадывался. Были думки, были, чего уж там.
— Помоги мне, Коба.
Остановив своё хождение по кабинету и зацепившись пальцами за жилет, Ленин остановился напротив Сосо. Взгляд его был внимателен и серьёзен.
— Я знаю, что нужно делать, и знаю — как, но этих идейных баранов повернуть сможешь только ты.
Сосо молчал.
— Подумай, — голос Ленина звучал, чуть ли, не просительно. — Вдвоём мы это сможем. Ведь государство они, с нами или без нас, всё равно развалят. Эх, как мне не хватает Троцкого! Ведь, сволочь был, сколько он мне крови попил, а здесь мне его не хватает.
— Я его не очень хорошо знал, — с непроницаемым лицом отозвался Сталин.
Поднявшись, он прошёл к окну и раскурил погасшую трубку. Поворошив спичкой и придавив тлеющий тусклым огоньком табак, сделал затяжку и, выпустив дымок, задумчиво посмотрел на серую после стаявшего снега улицу с одиноко стоящим деревом, зябко стынущими на холодном ветру. Неспешно процокала по брусчатке лошадь с пролёткой, отмахиваясь хвостом от беззлобно понукавшего её возчика.
Неисповедимы пути истории. Но, когда на каком-нибудь перекрёстке сталкиваются люди, которых, по прежнему раскладу, и на свете уже быть не должно, не стоит ждать от этого события какой-то рутины. Этот камешек попадает в зубцы колеса истории, и оно, скрипнув, в очередной раз меняет курс, и одному Богу известно, куда этот курс приведёт.
Твёрдый большевик Демидов, в прежней истории павший одним из первых во время Ленского расстрела, отвоевал два с лишним года на фронте, получил «Георгия» и стал председателем полкового комитета ВКП(б). По иронии судьбы эсер Попов, бывший тогда одним из застрельщиков злополучного похода к приисковому начальству, всё это время провоевал с ним бок о бок, они даже награды получали в один день. И всё это время спорили. Как и в данный момент, когда однополчане направляясь в особняк Матильды Феликсовны Кшесинской, чтобы передать протоколы и постановления полкового комитета.
— Эй, братцы, куда так разбежались?
Они переглянулись. Окликнувший их Филька-анархист с наглым вызовом щурил глаза из-под сдвинутой на брови шапки и выставляя натянутые «для форсу» хромовые сапоги. Этот «трофей» достался ему после вчерашней «акции», сапоги были маловаты и предназначались к обмену на более насущные надобности. Вообще-то, он направлялся к своей пассии. Будь здесь любой другой солдат из полка, Филька просто поздоровался и пошёл бы дальше, как оно и было в прежней реальности.
Но при виде фельдфебеля Демидова у Фильки резко испортилось настроение. Ну, не любил он его, и всё тут! И за то, что новобранцем он Фильку гонял, как «сидорову козу», и за те взыскания, которые Филька получал то и дело. А больше всего за то, что фельдфебель не принимал его всерьёз. И, при виде ненавистного фельдфебеля, он тут же забыл и о приманчиво-пышных формах кухарки, и про обещанные пироги с капустой.
— Здорово бывали, господин фельдфебель!
Филька уже не боялся. Приказ номер один! Наказать его теперь — а накося, выкуси! Теперь он сам себе фельдфебель.
— Гумажки в штаб, небось, тащите? Пока другие революцию совершают, они всё гумажки пишут! Ба-альшевики-и. — с презрением сплюнул Анархист.
— Шёл бы ты своей дорогой, Филипп, — потемнел лицом Демидов.
— Топай, Филька, куда шёл, — беззлобно сказал Попов.
— Вона! — ещё больше раздухарился скандалист. — А ты кто такой будешь, чтобы мне, бойцу передового отряда революции, указывать? Ась?!
