– Как ты можешь говорить такое? – Его голос был настолько хриплым, что, казалось, он вот-вот сломается.
– Но таковы мои чувства.
– Обязательство не должно погружать тебя так глубоко в твой личный ад.
– Мне решать, не тебе.
Тормент сильно нахмурил брови.
– В кладовой ты была агнцем на заклание.
– Будь это правдой, я бы сейчас не дышала, не так ли?
– Тебе понравился сон, который ты только что видела? Весело было? – Когда она отшатнулась, Тормент подошел к закрытым окнам и посмотрел на них с такой сосредоточенностью, словно мог увидеть сад через стальные панели. – Знаешь, ты намного больше, чем служанка или шлюха в плане крови.
– Служить другим – благородное занятие, – ответила она ему с должным высокомерием.
Оглянувшись через плечо, Тормент встретил ее взгляд, невзирая на капюшон:
– Но ты делаешь это не из благородства. Ты прячешь свою красоту под капюшоном, твое кредо – наказывать саму себя. Не думаю, что это имеет что-то общее с альтруизмом.
– Тебе неведомы я и мои мотивы…
– Я был возбужден. – Она заморгала от его слов. – Ты должна была понимать это.
Ну, да, она понимала. Но…
– Это произойдет, если я окажусь у твоей вены. Снова.
– Но ты думал не обо мне, – подчеркнула она.
– Будто это что-то меняет.
– Да.
– Ты так уверена в этом? – сухо спросил он.
– Это не связано со мной, верно? И одного кормления будет недостаточно… ты должен понимать. Слишком долго ты не питался должным образом. Сейчас ты утолил голод, но вскоре тебе потребуется больше.
Когда он выругался, Ноу-Уан вновь подняла подбородок, не желая отступать.
– Ты такая… необычная, – сказал Тормент спустя какое-то время.
– Приму твои слова за комплимент.
***
Стоя у противоположного края кровати, Тор смотрел на Ноу-Уан, испытывая огромное чувство уважения к женщине… хотя было очевидно, что она сошла с ума: она была абсолютно непокоренной, несмотря на метки укусов на ее шее; проснулась с криком и, тем не менее, смело противостояла Брату.
Господи, услышав ее крик, он буквально вышиб чертову дверь. Видение ее с очередным ножом в руке, наносящим непоправимый ущерб, привело его в действие. Но она всего лишь лежала на середине своей кровати, не сознавая ничего помимо того, что проигрывалось в ее голове.
Солевые лизунцы. Гребаный ад.
– Твоя нога, – мягко сказал он. – Как это вышло?
– Он надел стальные оковы на мою лодыжку и прикрепил цепь к брусу. Когда он… приходил… сталь впивалась в мою плоть.
– О, Боже… – произнес Тор, закрыв глаза, борясь с возникшими картинами.
Он не знал, что сказать после. Он просто стоял там, беспомощный, опечаленный… желая, чтобы многое в их жизнях вышло иначе.
– Кажется, я знаю, почему мы здесь, – внезапно сказала она.
– Потому что ты кричала.
– Нет, в смысле… – Она прокашлялась. – Я всегда гадала, зачем Дева-Летописеца привела меня в Святилище. Но Лэсситер, ангел, он прав. Я здесь, чтобы помочь тебе, как помог мне ты века назад.
– Помнишь, я же не спас тебя. Не в самом конце.
– Нет, спас. – Он качал головой, когда она прервала его. – Я смотрела, как ты спишь… тогда, в Старом Свете. Ты всегда спал справа от огня, на боку, лицом обратившись ко мне. Я часами запоминала, как низкое пламя горящего торфа играло на твоих веках, щеках и подбородке.
Казалось, комната внезапно сжалась до их размеров, становясь теснее, меньше… теплее.
– Почему?
– Потому что ты был полной противоположностью симпата. Ты был загорелым, он – бледным. Ты был крепким, он – худощавым. Ты был добр ко мне… а он – нет. Ты – то единственное, что не дало мне сойти с ума в то время.
– Я не знал об этом.
– Потому что я не хотела этого.
Спустя мгновение он мрачно сказал:
– Ты с самого начала собиралась убить себя.
– Да.
– Почему не перед родами? – Блин, Тор не мог поверить, что их разговор становился столь откровенным.
– Я не хотела навлечь проклятье на ребенка. Я слышала толки о том, что случается, когда решаешь сам определить свою судьбу, и была готова столкнуться с последствиями. Но не рожденный ребенок? Его приход в мир и так был ознаменован печалью, но, по крайней мере, он мог получить все возможное от своей судьбы.
И все же она не была проклята… может, в виду обстоятельств… видит Бог, она пережила достаточно горя на пути к смертному одру.
На этой ноте он снова покачал головой:
– Насчет кормления. Я ценю твое предложение, на самом деле ценю. Но почему-то мне сложно представить, что повтор сцены в кладовой принесет нам хоть какую-то пользу.
– Признай, что ты чувствуешь себя сильнее.
– Ты сказала, что ни разу не видела снов об этом дерьме.
– Один сон не…
– Этого достаточно для меня.
Она снова подняла подбородок, и гори все синим пламенем, если эта привычка не была… ну, не привлекательной, нет. Определенно, она не была привлекательной.
На самом деле.
– Если я способна пережить произошедшее, – сказала она, – то смогу справиться и с воспоминаниями.
В это мгновение, стоя в противоположной части комнаты, от демонстрации ее воли Тор почувствовал связь с женщиной, словно веревка соединила их, от груди до груди.
– Приходи ко мне снова, – заявила она. – Когда ощутишь нужду.
– Посмотрим, – уклонился он. – А сейчас… ты в порядке? В смысле здесь, в этой комнате? Можешь закрыть дверь на замок…
– Я буду в порядке, если ты придешь снова.
– Ноу-Уан…
– Лишь так я могу поступить правильно по отношению к тебе.
– Ты ничего не должна делать. Честно.
Отвернувшись, он подошел к двери, и прежде чем выйти, бросил взгляд через плечо. Ноу-Уан смотрела на свои переплетенные руки, склонив голову, укрытую капюшоном.
Оставляя ее наедине с тем крошечным покоем, которым она располагала, Тор повел свой урчащий желудок в комнату и разоружился. Он был голоден как волк, аппетит образовал бездонную яму в нижней части его торса… и хотя он бы предпочел проигнорировать требование, у него просто не была выбора. Заказав у Фритца поднос, он подумал о Ноу-Уан и попросил доджена убедиться, чтобы она тоже не осталась без еды.
Затем пришло время для душа. Включив воду, он разделся и оставил свою одежду на мраморном полу там, где она приземлилась. Переступая через кучу, он уловил свое отражение в длинном зеркале над раковинами.
Даже для его невнимательного взгляда было очевидно, что его тело ожило, мускулы напрягались под кожей, плечи вернулись туда, где им положено быть, а не стекали на диафрагму.
