— Действительно! — простодушно изумился Стефан. — А вдруг какой-то сбой, нарушение программы, и они… ну… перестали бы расти? Уж не лучше ли заранее выращивать побольше женщин, а потом выбирать себе по вкусу?
— А та, которая никому по вкусу не придется? — возразил юнит. — Всю жизнь одна? Или охотиться за чужими мужьями? Впрочем, лет пятьдесят тому назад на Юне был проведен всепланетный опрос по этому поводу. Так вот, мужчины еще кое-как согласились на свободный выбор, а женщины — нет. Поголовно. Никто из них не мог представить себе, как это жить нелюбимой…
— Да, — сказал, подымаясь, Рычин, — насколько я знаю женщин, любая из них предпочла бы вообще не появиться на свет. Но все-таки, где же наш Кузюмов?
— Видите ли… — замялся юнит, — когда ваш друг пришел сюда, вместе с ним входил один юноша… есть такие… нерешительные. Никак не мог создать образ. Это ведь нужно представлять себе совершенно четко — о чем ты мечтаешь. Вот он и попросил нашего гостя Темира показать ему самую прекрасную женщину Земли… Не его любимую женщину — нет, нет, а вообще… не знаю, как сказать…
— Идеальный вариант, — подсказал Рычин.
— Это неважно, — сказал юнит. — Вы смотрите, пожалуйста…
В овальной комнате, за стеклом, стало вроде темнее — противоположная стена посинела, но одновременно стала как-то легче, прозрачнее, как будто открылось огромное окно прямо в ночь, но не здешнюю, с темно-зелеными рыхлыми облаками, а ночь земную, надстепную, наполненную стоячими волнами полнотравного дурмана, и шорохом ошалевших птиц, опутанных этим запахом, и тоненькой капелью звезд, тающих в предрассветном, едва еще занимающемся зареве. Тихо, неспешно таяла эта ночь, оставаясь не тронутой лишь в синеве колдовских, Незакрывшихся цветов, порожденных ночью и обреченных исчезнуть вместе с рассветом, ибо непредставимы они были, несовместимы и невероятны в свете дня.
А там, за кружевом редких цветов, величаво и стройно высилась она — женщина Земли, окутанная покрывалом неприкасаемости, увенчанная невесомой короной негаснущих звезд, неподвластных рассвету: и все они были одного естества — и ночное небо, и зачарованные травы, и Она, бесшумно и неузнанно проходящая по спящему миру, чтобы никогда не встретиться наяву…
Они тихо отошли от своего узенького оконца, словно боясь спугнуть это видение, и снова двинулись по бесчисленным переходам и лесенкам, теперь уже наверх. Молчал Рычин, потрясенный той глубиной проникновения в Прекрасное, которую он никак не мог угадать в своем друге.
Молчал и Стефан, напряженно посапывая, словно какая-то неотступная мысль прицепилась к нему и он не мог просто выразить ее в словах. Наконец они вышли наружу и остановились у заросшей плющом стены, вдыхая суховатый, совсем не такой свежий, как на Земле, воздух.
— Четверть второго, — сказал Рычин. — Свяжись с Вики.
— Сейчас, — ответил Стефан, нащупывая дверцу сейфа. — Сейчас свяжусь, только…
Было видно, что неотвязный вопрос не даст ему спокойно вернуться на Землю.
— Я понимаю, у вас об этом не принято, но я все-таки спрошу, а?
Рычин пожал плечами; чернобородый гигант не выразил ни согласия, ни удивления — он задумчиво вперился в суховатую юнитскую травку, словно пытаясь углядеть в ней колдовские ночные цветы, которых на самом деле никогда не росло на Земле.
— Вон Темир нарисовал деву, — сбиваясь и краснея, торопливо заговорил Стефан. — Это ж обалдеть можно, какая красота! И вы ведь можете такую создать, ну во плоти, в жизни, не на стенке… Ведь можете? Так почему же для себя вы… Нет, нет, я ничего плохого не хочу сказать, ваши девушки тоже… Любая наша позавидует, вон Вики, к примеру! Но все-таки — почему вы не делаете своих жен безупречными? Зачем каждой вы оставляете какое-то несовершенство?
Юнит медленно поднял руки, словно на них лежало что-то легкое и бесценное, так же, как и тогда, когда он переносил из подъемника свою маленькую жену.
— Да затем, — проговорил он совсем тихо, — чтобы было за что их любить.
Владимир Рыбин
Ошибка профессора Громова
Рассказ
— Посмотри, что это?
Редактор всемирно известного еженедельника «Планеты» Уво Бенев, к которому было обращено восклицание, человек, по слухам, знавший все, что происходит в Солнечной системе, заинтересованно повернулся к иллюминатору и целую минуту смотрел вниз. Под аэробусом текла река. То есть было полное впечатление настоящего потока, хотя какие могли быть реки среди лунных пропастей, где для того, чтобы выжать стакан воды, нужно переработать тонну руды.
— Пыль течет, — спокойно сказал он, — здесь это бывает.
И все, сидевшие в салоне, улыбнулись: Уво есть Уво, недаром говорят, что он удивился только раз в жизни — когда родился.
Уво Бенев не обращал внимания на подобные шутки. Он-то знал себя. Приходилось ему и удивляться и восхищаться сверх меры. Чего стоили хотя бы встречи с профессором Громовым.
Когда он беседовал с ним первый раз, то никак не мог отделаться от ощущения, что ученый как хочет копается в его мозгу, выуживая даже те мысли, которые журналисту хотелось бы спрятать от чужих глаз. Тогда профессор начинал строить свою лунную обсерваторию, которую все на Земле называли не иначе как Город Громова. После той первой встречи, с легкой руки Бенева, и пошла знаменитая шутливая поговорка: «Нет бога на Земле, бог — на Луне, и фамилия его — Громов».
С тех пор они виделись много раз и, кажется, подружились.
И всегда Бенева поражала неиссякаемая энергия уже вовсе не молодого профессора, но, как и прежде, переполненного идеями и преисполненного желания воплотить их в жизнь…
— А все же тебя заинтересовал этот поток, — сказал Беневу его коллега, фотокорреспондент еженедельника, которого, несмотря на почти пенсионный возраст, все в редакции называли фамильярно — Руйк. Он не обижался на это, отговариваясь любимой фразой: «Фотокорреспонденты, как артисты, до ста лет молодые».
— Скажи, нет? — приставал Руйк.
Бенев с улыбкой посмотрел на него.
— День сегодня такой, особенный.
— День-то день, но лунные пейзажи это все же…
Руйк не договорил, восхищенно приник к иллюминатору.
В серебряной дали, меж острых расступающихся горных пиков, поднимался сказочный город, напомнивший один из школьных кабинетов, где вдоль стен стояли самые замысловатые тригонометрические фигуры. Казалось, создатели этого города задавались целью не забыть ни одной из конструкций, которые нарисованы в учебниках. Были здесь шары разных размеров, стоявшие на таких тонких основаниях, что казалось, вот-вот упадут, были пирамидальные вышки, трапециевидные и куполообразные дома. А над всем этим собранием фигур, четко выделявшихся на фоне черного неба, возвышался усеченный конус главного чуда лунной обсерватории — сильнейшего во всей Солнечной системе оптического телескопа, тридцатиметровое зеркало которого шесть лет изготовлялось здесь же, на лунном нагорье Города Громова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
