Но ей почему-то было так тошно и противно, словно, бредя по неосвещенному двору, она вляпалась каблуком в собачью какашку.
Она решила не ехать никуда. Лучше остаться дома, с головой погрузиться в ванну меланхолии, посидеть на диете из миндальных пирожков, самодельных тортиков и шоколадных конфет.
Но в последний момент, когда стрелка часов уже подобралась к половине двенадцатого, ее нервы не выдержали. Схватила то, что под руку попалось, – какие-то старые джинсы, свитер грубой вязки, удобные кроссовки, собрала волосы в хвост и умчалась, даже не взглянув на себя в зеркало. Плевать, на всех плевать.
Она не в том положении, чтобы упускать дарованные шансы.
Даже если невмоготу произнести имя дарителя и при этом не разреветься.
Эпилог
Давид нервничал.
Ему казалось, что все его узнают.
За каждым углом виделись телохранители Мамедова. В каждой низкорослой брюнетке чудилась Диана. В каждом блондине – Артем. Казалось, он слышит их недоуменный смех, чувствует на себе их удивленные оценивающие взгляды. Мол, ну ты даешь, старик, – поменять совершенство своих природных черт на это невнятное убожество.
Конечно, все это ерунда, бред. В новом облике он неузнаваем. Теперь у него нос картошкой, твердые тонкие губы и монгольский разрез глаз. Волосы пришлось сбрить. Татуировку на лопатке – свести лазером. Хирург, к которому обратился Давид, оказался человеком креативным. Зачем-то посадил ему на левую щеку небольшой змеистый шрам. Давид чуть его не убил, когда очнулся от наркоза. Но потом, рассмотрев свое новое лицо, все же признал, что так действительно лучше. Он стал выглядеть старше. Как человек, чье прошлое, не уместившись во взгляде, переползло на лицо.
Три месяца он приходил в себя, отсиживаясь в крошечном подмосковном городке Раменское. Пункт назначения выбрал бездумно – просто пришел на вокзал и купил первый попавшийся билет. Снял небольшую квартирку, выходил только в ближайший продуктовый ларек, ни с кем не знакомился, не светился. Первое время шарахался от каждого шороха. Капля разбилась о подоконник, во дворе затянул серенаду кот, кто-то, поднимаясь по лестнице, брякнул связкой ключей – а его сердце начинает упражняться в спонтанных акробатических кульбитах. Потом постепенно расслабился. И сам начал верить в некий сбой матрицы, в результате которого канул в Лету любимец московской публики Давид Даев, а из небытия появился никому не известный, молчаливый, мрачный и осторожный Тимур Панферов.
Отцу он решился позвонить, только когда его добровольному заточению исполнилось два месяца. К этому времени отек с прооперированного носа сошел, шрам на щеке перестал кровоточить, да и нервы немного успокоились. Он звонил, надеясь, но ни на что не рассчитывая. Решил, что, если отец будет орать и проклинать его, он бросит трубку, тут же переедет и больше никогда в жизни о своем существовании ему не напомнит.
Но отец отреагировал неожиданно. Примчался в Раменское, немедленно, сорвавшись с каких-то важных переговоров, без водителя и телохранителя, в распахнутом пальто. Давид боялся, что он потребует доказательств, что этот обрусевший полуазиат со шрамом и правда его сын. Может быть, придется сдавать анализ ДНК. Но папа сразу его узнал. Потом объяснил – по походке, по особой вибрации голоса, по форме ногтей… А Давид и не знал, что папа его форму ногтей помнит, они с ним не были особенно близки.
Отец все устроил. Решил, что в Москве Давиду оставаться опасно. Пусть все думают, что он мертв. Служба безопасности уж как-нибудь устроит пожар в его московской квартире или сымитирует автоаварию. Тем временем обладатель купленного диплома МГУ Тимур Панферов отправится получать второе высшее образование в Нью-Йорк.
И вот теперь, плотно надвинув на лоб бейсболку, Давид прогуливался по залу ожидания аэропорта Шереметьево в поисках свободного кресла.
Этот аэропорт – маленький город, иллюзорный мирок внутри настоящего, пахнущего бензином и пылью, стоящего в пробках, толкающегося, карабкающегося, сопротивляющегося мира. Здесь тепло и пахнет парфюмерными новинками из duty free, здесь кофе стоит триста рублей, и кажется, что это недорого, здесь, как в точке силы, царит особая энергетика – ожидание, нетерпеливое предвкушение, легкий мандраж. Мелодичный радиоголос разносит по залу названия далеких городов. Кокетливо подмигивает табло «Пункты назначения», спешат на свой рейс командированные менеджеры, похожие на пингвинов в своих одинаковых темно-серых костюмах. Те, кто летит к солнечным океанским берегам, зябко ежатся в своих не по погоде легких одеждах. Кто-то начинает заранее бороться со страхом смерти – накачивается виски в ирландском пабе. Настя заметила, что русские садятся в самолет нарядными и вымытыми до скрипа. Как в гроб ложатся. Или как будто в кондиционированной пещерке лайнера и правда может начаться новая жизнь.
Настя летела со съемочной группой в Нью-Йорк. Руководство канала приняло решение, что в ее кулинарном шоу будет рубрика «Заморский тест-драйв». Настя будет пробовать фирменные блюда в ресторанах разного уровня, сопровождая трапезу остроумными комментариями, а потом попробует воспроизвести то, что она продегустировала, усовершенствовав рецепт. За неделю ей предстояло восемь внутренних перелетов по Америке. Она посетит двенадцать ресторанов в разных штатах, попробует двенадцать особенных блюд.
В ее i-pod были загружены все возможные аудиокурсы английского, два месяца она занималась с частным преподавателем, но все равно чувствовала себя немного не в своей тарелке. Тем более что и режиссер, и оператор болтали по-английски так свободно, как будто бы выросли не в загазованной Москве, а как минимум в лондонских предместьях. Настя и так чувствовала себя на телевидении профаном, которому не по праву досталась чужая роль.
Ничего, она справится. У нее был длинный путь. Она знала формулу успеха – никакой счастливый случай не сравнится с ежедневным упорным трудом. Трудолюбивым не может не повезти. Вернется из Штатов, накупит учебников и фильмов, через год будет болтать не хуже других.
В аэропорту она быстро отбилась от коллег, которые отправились покупать своим дочерям и женам дьюти-фришные парфюмы.
Настя нашла себе местечко в самом центре зала, в гуще разношерстной толпы. Она любила энергетику толпы, питалась ею, как изысканным деликатесом, с любопытством ребенка наблюдала за людьми, прислушивалась к обрывкам их разговора, отмечала особенности их гардероба, какие-то впечатления аккуратно складывала в воображаемую копилку.
Вот две модели, улетающие на Лигурийское побережье, обсуждают несчастного, который их туда пригласил. Если бы он услышал эпитеты, которыми награждается его дряхлеющее тело, ближайшим рейсом отправил бы красоток обратно и больше не связывался бы ни с кем моложе сорока пяти.
