На борту у нас запас теплой одежды, ракеты, запаянные ящики с аварийной едой, шоколад, спирт, галеты, сгущенное молоко. Рядом лежит груз для ребят: гостинцы, пачка свежих газет из Москвы и, главное, письма, письма, о которых уже спрашивали по радио: «Везете?»
Тонкий след тянется все дальше, в глубь Антарктиды. Поезд идет на станцию «Восток». Пройдено 780 километров. Впереди еще 640.
С огромным уважением думаешь о людях, которые прочертили эти еле заметные линии на снегу. Одни, шаг за шагом, тридцать километров в сутки… Их курс, как и на самолете, определяет штурман. Еда, сон, ремонт, научные наблюдения — все на ходу. Мороз — 55 градусов, ветер — на месте не устоишь. Снежная пустыня мертва, но человек живет здесь, работает, двигается. Медленно, но вперед и вперед. Поезд везет на «Восток» горючее, оборудование для станции и для похода еще более трудного. Этот поход начнется у «Востока» и пройдет в район белых пятен антарктической карты.
У поезда нас ждут. Сообщают погоду: «Вам повезло, сегодня тепло — мороз сорок градусов».
Тракторами для нас немного примяли холмистый, твердый, как камень, снег. В морозном тумане на горизонте видим темную точку.
Минута полета — и вот под крыльями мелькнули сбившиеся в кучу сани и тягачи, пятнадцать человек с поднятыми руками. Они бегут к самолету, что-то кричат, подхватывают нас на руки.
Обветренные, загорелые, чумазые. Первое слово: «Письма!» Хватают, тут же, у самолета, рвут бумажные пакеты, бережно прячут под телогрейки. Я, натянув свитер до носа, пытаюсь фотографировать, но аппараты замерзли. Закостеневшая пленка ломается…
Семь ярко-красных тягачей с пингвинами на боку. На самой первой машине полощется на ветру красный флаг. Огромные сани загружены бочками и ящиками. Через верхние люки залезаю в «балкИ» — так в Антарктиде зовут жилые домики поезда. Горят печки. На кухне с надписью «Филиал ресторана «Пингвин» повар (он же и поездной врач) Юрий Семенов жарит говядину. Койки в два яруса, ящики и банки с продуктами, приборы, книги, на стенах фотографии ребятишек, матерей и подруг.
На десять минут собираемся в каюткомпании. Десятки торопливых вопросов.
И первый — как выглядит Терешкова? Никто из ребят еще не видел ее портрета. Достаю фотографии, сделанные на космодроме и на свадьбе в Москве. Радости у ребят нет предела. Настает моя очередь спрашивать. Записываю фамилии участников похода. Их надо обязательно назвать, эти пятнадцать имен: Анатолий Лебедев, Иван Аристов, Анатолий Калистратов, Владимир Шлапунов, Александр Темляков, Петр Шуленин, Анатолий Щеглов, Борис Путилов, Анатолий Кунделев, Василий Харламов, Иван Ушаков, Александр Ненахов, Юрий Семенов, Борис Жомов, Герман Сакунов.
Это водители тракторов, механики, радисты, ученые. Эту работу иначе как подвигом не назовешь. Пятнадцать людей идут к полюсу холода.
Они родились в разных концах нашей большой страны: под Могилевом, в Сибири; в Ленинграде, в Воронеже, в Москве, под Калинином… Их земляки, их жены, невесты и матери могут гордиться: к полюсу холода идут крепкие люди, настоящие мужчины.
Голос от самолета: «Скорей! Мерзнут моторы!»
Обнимаемся. Бьет кувалда по лыжам — самолеты примерзли к снегу. Прыгая на снежных застругах, машина с трудом отрывается. Делаем прощальный круг. Пятнадцать пар рук подняты к небу. Темная точка исчезает в морозном дыму.
Три миллиарда людей живет на земле. Можно поручиться: ни у кого нет более тяжелой работы, чем у этих пятнадцати. И только вспоминая людей, тянувших полвека назад нарты к Южному полюсу, думаешь: тем было еще труднее…
Хорошо долетели до Мирного. Пилот Виктор Кубышкин похлопал перчаткой заиндевевшее самолетное брюхо:
— Мы еще полетаем, старик…
В Мирном весело орало радио, двое из вновь прибывших кидали друг в друга снежками. Из будки метеорологов пошел к солнцу радиозонд.
Я вспомнил слова ребят с поезда: «Мирный — это курорт».
Вечером мы пользовались главной благодатью «курорта»: мылись в тесной, занесенной снегом баньке. Хлестали друг друга березовыми вениками и поливались водой, натопленной из голубого айсберга…
Антарктида, Мирный. 11 декабря 1963 г.
Жди меня…
КАК ЧИТАЮТ ПИСЬМА В АНТАРКТИДЕ
Обычные письма. На синих конвертах штемпеля: Москва, Ленинград, Брянск, Красноярск… Наши самолеты привезли в Антарктиду два мешка таких писем. Прошло десять дней, но письма читают, как будто только что получили. Вечером после работы, после кино, после разговора за чаем все ныряют под снег, в жилые домишки. Полночь. Над снегами плывет безмолвная белая ночь. Усталость. Но никто не тушит лампы в комнате под снегами. Комнату тут называют каютой. Перед сном в каютах читают письма.
Десятый день наблюдаю соседа Леньку Шалыту. Лезет под подушку и достает листок: два десятка слов, написанных печатными каракулями: «Здравствуй, дорогой папа! Я по тебе очень скучаю. Приезжай скорее. Я буду тебя встречать». Человеку, писавшему это письмо, пять лет от роду. Его отцу-радисту — двадцать восемь. Он читает листок подряд много раз и засыпает. Листок остается в руке поверх одеяла.
Вчера Ленька позвал в свою лабораторию. Тут сотни лампочек, качаются стрелки, пищит морзянка. На полках катушки магнитной ленты.
Ленька взял одну из катушек. Поворот ручки — и мы слышим семейный разговор за столом.
Голос сынишки. Звуки передвигаемых тарелок. Смущенный, взволнованный голос жены. Брат старается говорить мужественно, дает всякие советы, потом говорит: «Ну, наливаем за тебя!»
Тетка плачет: «Ленечка, милый, эти слезы от радости, что с тобой говорю».
Эту телеграмму (7 страниц!) прислал Василий Песков в редакцию. Это и есть заметка «Жди меня». Интернета-то тогда не было. На фото — первый и последний бланки телеграммы-репортажа.
Дядя Леньки, директор какого-то ленинградского клуба, начинает очень торжественно, как на трибуне: «Дорогой Леонид! Поздравляю тебя с всенародным праздником сорок шестой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции…» Пленку мы привезли самолетом.
Ленька слушает ее, закрыв глаза.
Вчера за чаем выясняли, в чем самая большая трудность зимовки тут, в Антарктиде. Дружный голос: «Далеко от дома!».
Каждый день радисты со станции «Молодежной» и с «Новолазаревской» спрашивают: «Ну когда же? Когда же придет самолет?» Ждут писем. Три дня назад я летал к поезду, который идет в глубь Антарктиды. Вот первые слова, которые услышал в открытую дверь самолета: «Письма есть?». Письма были. Одному только не было писем. И он как будто заболел в две минуты. Зато все, кто держал конверты в руках, забыли про все на свете. «Братцы, теща!». Врач Юрий Семенов размахивал фотокарточкой: «Теща!». Хохот: «Вот как живем. Теще обрадовался!». — «Братцы, у меня же теща — человек!».
Письма сюда приходят и необычные. Вчера в столовой механик Иван Романов с гордостью показал мне письмо от жены — семь школьных тетрадей в клетку, исписанных мелким почерком: «Представляешь, каждый день по странице, будто со мной разговаривала. Начала писать в июне». Но рекорд Антарктиды, кажется, держит Игорь Зотиков, гляциолог. Он получил от жены сразу 84 письма…
Каждое утро в 7 часов 30 минут нас будит бодрая музыка. Вслед за этим диктор читает фамилии тех, кому есть телеграммы. В эти минуты в каютах мертвая тишина. Приподняв с подушек головы, все слушают, боятся пропустить слово.
Кому есть — бодро бегут. Кому нет — тянут одеяло до подбородка: еще десять минут «покемарить».
Бывали дни: метель такая, что в столовую за сто метров не решались идти. Но за телеграммой шли.
Тут, в Антарктиде, острее, лучше понимают, что является истинной ценностью в человеческой жизни. Тут ценят мужскую дружбу, умнее ценят и веселье. Но самое дорогое для человека, видавшего ночь Антарктиды, — слово привета с Родины. Человек не может один, человек должен знать: его ждут, его помнят. Человек безмерно счастлив, когда читает на синем листке телеграммы десять-пятнадцать слов от матери, от любимой.
Эту заметку я написал по просьбе всех, кто получает вести из дому. Все просят сказать вам спасибо за то, что не гаснет в наших домах огонек ожидания.
Мирный, Антарктида. 12 декабря 1963 г.
Штормовое предупреждение
В Мирном бушует пурга. Утром по радио передали: «Внимание! Штормовое предупреждение. Ожидается пурга. Ветер до тридцати метров в секунду. Будьте осторожны». Последние десять дней в Мирном стояла штилевая, ослепительно солнечная погода. Носы от солнца шелушились, как молодая картошка. Губы надо было мазать губной помадой. Лица почернели, и только около глаз от темных очков остались белые пятна.
