Но Конан их не видел. Он находился на заднем дворе, спиной к защитному валу; прямо перед ним был вход в жилище Эйрима, дальше маячили смутные контуры Длинного Дома, справа тянулась стена сарая с припасами, а слева темнели бревна бывшего корабельного склада – из него доносился дружный храп сотни глоток. Эйрим помочился в ту сторону, сплюнул и подтянул штаны.
– Всех перережу, – злобно пробормотал он. – Завтра же, как уснут! Ты только не подведи с колдуном, брат Конан, – он подтолкнул киммерийца в бок, – а то не сносить мне головы!
– Колдун – мой, Торкол и Фингаст – твои, – отозвался Конан.
Рядом пыхтел Колгирд, усаживаясь над выгребной ямой.
– Устроим им ночь длинных ножей, – произнес он, забирая в ладонь свисавшие на грудь усы.
– Ночь кровавых секир, – поддержал Храста.
– Ночь выпотрошенных животов, – ухмыльнулся Найрил.
– После такой ночи не худо бы прогуляться и к колдуну, – сказал Конан.
– Нет, братец, с ним разбирайся сам. – Вождь ваниров еще раз плюнул в сторону корабельного склада. – А как разберешься, возвращайся ко мне. Поплывем вместе на юг, погуляем!
– Колдуна-то я прикончу, если доберусь до него, – пообещал киммериец. – Справиться бы с остатками дружины… – Он поднял взгляд на Найрила: – Ты вроде бы обмолвился, что в Кро Ганборе пять десятков воинов? Ну, придется мне потрудиться…
Внезапно Эйрим насторожился; от Длинного Дома долетел какой-то шум, потом грохнула распахнутая дверь, раздались приглушенные вопли, топот и тяжелое дыхание. Казалось, там, под стеной, в закутке между хоромами вождя и сараем с припасами, кипит схватка; Конан уже различал гулкие звуки ударов и сочные проклятия. Но сталь, однако, еще не звенела.
– Надо взглянуть, – с тревогой сказал Эйрим. – У кого-то хмель в башке бродит… Ну, я его вышибу – вместе с мозгами!
Он заторопился к месту драки, и трое кормчих шли за ним, словно матерые волки за вожаком стаи. Конан шагал последним. Хоть он и приходился теперь братом Эйриму, но все-таки был чужаком и понимал, что не его дело вмешиваться в распри Эйримовых воинов. Вот если они сцепились с людьми колдуна… Тогда бы он мог поработать – и кулаками, и ножом.
Эйрим свернул за угол, на миг остановился, будто в удивлении, потом побежал, топоча сапогами. Киммериец и трое седоусых мчались следом.
У стены Длинного Дома, около раскрытой двери, высился серокожий гигант, окруженный двумя десятками ваниров. Конан облегченно вздохнул, заметив, что секиры при нем не было, зато руки серокожего мелькали с непостижимой быстротой, и каждый удар достигал цели: два вана уже валялись на земле, и еще с пяток потирали кто плечо, кто грудь. Долго ли пробежать сорок шагов? Но за это время Идрайн сшиб еще троих и начал проталкиваться к двери – видно, хотел разыскать секиру или что-то другое, столь же острое.
– Стой! – закричал Конан, подскочив к нему. – Стой, нечисть! Ты почему затеял драку, мешок с дерьмом? Я велел тебе сидеть тихо и спать! Спать, а не размахивать кулаками!
Он был в ярости. Если этот серокожий ублюдок убил Эйримовых воинов, то брат Конан тут же станет врагом Конаном! Ему совсем не хотелось биться со всей дружиной хозяина Рагнаради, сложив голову в этом грязном дворе, под стенами Длинного Дома. Прах и пепел! У него была совсем иная цель, и до нее оставалось не больше нескольких дней пути!
Ваниры расступились, с почтением пропуская вождя. Эйрим, сунув ладони за пояс, разглядывал своих людей, ворочавшихся на земле; по лицу его блуждала ухмылка. Затем он поднял глаза на Идрайна – тот, повинуясь хозяйскому приказу, стоял столбом, но зрачки его поблескивали с явной угрозой. Конан заметил, что волосы голема мокры и от него несет пивом.
– Кто первый начал? – поинтересовался вождь.
– Он… он… – забормотали воины. Один прохрипел, держась за ребра:
– Бешеный волк, да пожрет его Имир!
– Кабан недорезанный! – добавил второй, еле двигая разбитой челюстью. Остальные молчали; и было похоже, что двое из тех, что валялись на земле, замолкли навсегда.
Конан ткнул голема кулаком.
– Ну а ты что скажешь?
– Лживые псы, – равнодушно произнес Идрайн. – Я спал, как было велено; они спрятали мою секиру и решили, что смогут справиться со мной. Прикажи, господин, и я перебью этих шакалов!
Внезапно Эйрим расхохотался. Хриплые звуки неслись из его глотки, лицо покраснело, а увесистый кулак то и дело прохаживался по спине Конана – не со злым умыслом, но от избытка чувств.
– Вот это боец, клянусь бородой Имира! Всем готов пустить кровь! А ты, брат, зовешь меня в Кро Ганбор… Зачем? Зачем тебе я, зачем мои люди? Твой слуга расправится с полусотней воинов, как волк со стаей сусликов! – Эйрим повернулся к драчунам – к тем, что еще держались на ногах. – Ну, моржовы кишки, говорите, что вы с ним сделали? Подпалили штаны? Пустили крысу за шиворот? Или поднесли прогорклого пива?
– Поднесли… – пробормотал один из ваниров. – Не прогорклого, хорошего пива поднесли… Видим, скучает парень, а это не дело, когда все пьют. Сунули и ему рог, только он выпить с нами не захотел, нанес обиду, протухшая задница! Ну, мы…
– Что – вы? – поторопил Эйрим смолкнувшего воина.
– Ну, мы и опрокинули ему на голову цельный бочонок… Чтоб, значит, напился, как следует… Тут все и началось!
Эйрим снова захохотал, потом ткнул Конана в бок и покосился в сторону распростертых на земле тел.
– Похоже, твой слуга пришиб двоих из моей дружины. Я о том вспоминать не буду, если он завтрашней ночью выпустит кишки десятерым из шайки Торкола и Фингаста. Справедливая цена, как полагаешь, брат Конан?
Киммериец кивнул.
– Справедливая. Пусть ему вернут топор, и он прикончит не десятерых, а хоть полсотни.
– Ну а я что говорил? – усмехнулся Эйрим. – Зачем тебе мои воины в Кро Ганборе, коль есть у тебя такой помощник?
Он отвернулся и начал распоряжаться: велел убрать трупы, вправить вывихнутые суставы, обмотать ремнями переломанные кости и напоить всех раненых и ушибленных крепким вином. Конан же думал о том, что все выходит так, как и задумано Дайомой: Идрайн перебьет воинов колдуна, а сам он разделается с Гор-Небсехтом… «Ну, чему быть, того не миновать, – решил киммериец, – хорошо еще, что Эйрим положит две трети дружины колдуна».
Тела были убраны, а раненые, опасливо поглядывая на Идрайна, пошли утешаться хмельным. Эйрим, Конан и троица седоусых отправились в хозяйские чертоги – допивать аквилонское и посовещаться насчет резни, что намечалась следующей ночью. Голема киммериец забрал с собой, подальше от греха. До рассвета было еще далеко, и за оставшееся время серокожий вполне мог снять головы со всех обитателей Длинного Дома.
На пороге Эйримовой горницы Конан огляделся и заметил, что в корабельном хранилище, где спали люди Торкола и Фингаста, мелькают огни. «Видно, их разбудил шум драки», – подумал он, прикрывая за собой дверь.
* * *
Вновь звякнул телефон, вернув Кима к реальности.
– Ким Николаевич, Дарья дома?
– Нет, Славик, – машинально ответил Кононов и посмотрел на часы. Матерь божья, почти девять! Сердце сжалось в тревоге, и он, стиснув трубку, выкрикнул: – Что случилось? Где она?
– Да, собственно, ничего. После обеда отлучилась, сказала, какие-то бумаги ей нужно подписать. Еще сказала, что к шести вернется. Я ждал, ждал… решил, что к вам поехала… вот, звоню на всякий случай…
«Бумаги подписать! – мелькнуло у Кима в голове. – Не иначе, в загс пошла, разводиться! Пошла, и нет ее…»
– Может, решила сестру навестить? – высказал предположение Славик. – Или задержалась в магазине… Или…
– Вот что, Слава, – произнес Ким, стараясь, чтоб голос не дрогнул, – я тут ее буду ждать и до утра с места не сдвинусь. Если придет, позвоню тебе. А если не позвоню, ты утром кое-что выясни. Знаешь, где Куйбышевский загс?
– Конечно. Пешего хода от нас – пятнадцать минут. Думаете, Ким Николаевич, что она…
– Ты слушай, Славик, слушай! Нужно выяснить, не видел ли кто ее в загсе… она девушка приметная, такую любой запомнит… Сделаешь?
